Переход (СИ)
— Я — председатель совета дружины Приреченской школы Яна Петрович.
— Тогда ты, скорее всего, не туда пришла. Пионерскими делами у нас занимается обком комсомола. Это тебе надо на второй этаж…
— Я к вам пришла. Со срочным поручением от товарища Воронова. То есть это Лешка мне срочно поручил вам кое-что передать.
— Ну передавай, — Владимир Георгиевич протянул руку.
— На словах передать, — ответила девочка и, немного подумав, добавила: — конфиденциально…
Про товарища Воронова Владимир Георгиевич кое-что знал, правда, больше об этом товарище разные байки ходили. Однако товарищ Дедов, бывший тогда вторым секретарем обкома и курировавший деятельность этого «партизана», на повышение ушел с новым орденом, а на каком-то совещании сам товарищ Пономаренко заметил мимоходом:
— Парень, конечно, странный, но все, что он делает, почему-то превращается в ордена на груди тех, кто ему в его затеях помогал. И дело даже не в орденах, он как-то чуть ли не мимоходом решает такие задачи, над которыми мы, люди уже весьма взрослые, годами безуспешно бьемся. Конечно, опыт у него… специфический, и общаться с ним непросто — но если общий язык находится, то такие славные дела твориться начинают!
А детали «славных дел» тогда Пантелеймон Кондратьевич вникать не стал, но и о тракторном заводе, и о кислородных машинах, и о многом другом первый секретарь обкома был в курсе, а потому, даже не пытаясь что-то «заранее придумать», пригласил девочку в кабинет и предупредил секретаря:
— Меня ни для кого нет пока мы с… Яной Петрович не закончим. Яна, ты голодная? Сообразите что-нибудь девочке перекусить…
А затем, усадив пионерку в кресло, он стал внимательно слушать — и уже через пару минут понял, что «партизан» придумал что-то очень интересное. И даже не противозаконное. А еще через пятнадцать минут он, вызвав машину и распорядившись отвезти девочку домой, он позвонил товарищу Пономаренко: в рамках своей области он мог, пожалуй, все, предлагаемое «партизаном» сделать — но ведь этого будет маловато, а вот если все это проделать по всем областям республики…
Сдав последний зачет, Алексей зашел в ректорат и сообщил товарищу Лихачеву:
— Добрый день, Андрей Гаврилович, и я рад сообщить, что день сегодня по-настоящему добрый. Вопрос с финансированием строительства жилых домов для преподавателей практически решен…
— Домов, вы говорите? Но фонды нам выделены только на один…
— При необходимости фонды тоже появятся, а все прочее от вас зависит. Товарищ Пономаренко предложил простую схему: Если институт принимает — после экзаменов, конечно — двести белорусских студентов, то получается один жилой дом. Если от каждой области будет принято по тридцать студентов — то есть общим счетом триста шестьдесят — то два, и все фонды на второй дом Белоруссия изыщет. А если у вас получится взять шестьсот человек, то домов уже будет три, и не таких, как сейчас для работников фабрики строятся, а шестиэтажных. С лифтами и прочими прелестями цивилизации.
— Очень интересно, но шестьсот человек…
— С новыми общежитиями институт иногородних может принять уже почти четыре тысячи…
— Тоже верно. А когда нужно будет договор подписывать? И где? В смысле, мне придется в Белоруссию ехать или в представительстве…
— Никаких формальных договоров никто подписывать не будет. Вполне достаточно того, что я с вам договорюсь.
— Но ведь финансовая сторона…
— Я думаю, что вам вопрос о том, как руководство республики будет рассчитываться с Витебским стройуправлением, вообще беспокоить не должно. Вы общежития на баланс приняли?
— Институт принял…
— А там хоть какие-то сметы фигурировали? И здесь все будет так же.
— Я просто не знаю…
— В министерстве предложение о наборе студентов на местах вы согласовали?
— Да, им очень идея понравилась. Ведь о том, что в институт можно иногородних почти в десять раз больше принять, в «Правде» сообщать не будут, а набирать студентов, едва экзамены на «удовлетворительно» сдать сумевших, в медицинский…
— Ну и отлично. Хотя один договор все же подписать придется, но как раз в представительстве. По поводу командировок преподавателей, которые там экзамены принимать станут: это ведь не стройка, командировочные через кассу института пройдут. Можно уже завтра туда заехать…
Договоренность с Белоруссией о строительстве ряда зданий в Москве подразумевала, что Алексей потраченные деньги республике чуть позже вернет, из отчислений за изобретения вернет. То есть сам он имел в виду, что из денег, получаемых от уже зарегистрированный «изобретений». Однако белорусские товарищи посчитали иначе. То есть они посчитали (сами, без привлечения товарищей из Москвы) какой эффект дает применение в медицине парацетамола и ибупрофена — и подготовили постановление Совмина республики о выплате Алексею установленных законом авторских вознаграждений — и решили, что затраты на стройку будут возмещены еще до завершения этой самой стройки. Правда «партизану» об этом заранее сообщать не стали.
А Алексей, откровенно говоря, заботился о «счастье советских медиков» вовсе не из альтруизма. Он вдруг понял, что на самом деле хочет стать хорошим врачом — а для этого нужно, чтобы и преподаватели были хорошими. Очень хорошими, и к тому же испытывающими желание именно Алексею в учебе сильно помочь. Потому что учеба у него шла с огромным напряжением: все же возможность пять раз подряд прослушать одну и ту же лекцию или в операционной повторить операцию до тех пор, пока все не пройдет идеально, у него больше не было. И единственное, что его выручало — так это навык «волчьего сна», который он получил в центре интенсивной подготовки в Академии Дзержинского, но он прекрасно знал, что долго в таком режиме человеку продержаться не получится.
Хотя ему помогала еще одна вещь: студенты в общежитии никогда не отказывались объяснить ему что-то непонятное. В том числе и потому, что эти студенты точно знали: именно этот немного странноватый парень обеспечил студенческие столовые продуктами, как-то договорившись, что его родной колхоз поставит институту сначала эшелон картошки, а потом ежедневно посылающий в столовую по полторы сотни яиц. А возможность сытно и без хлопот поесть когда угодно, причем всего за гривенник, для любого студента очень много значила.
Однако даже желание «стать хорошим врачом» было лишь первой опорой намеченной самим Алексеем «высшей цели», так что уже почти выстроенная фармацевтическая фабрика (именно «опытная», позволяющее всякое творить вне спущенных сверху планов) стало второй опорой. А чтобы иметь право именно «творить всякое», ни перед кем за творимое не отчитываясь, нужно было еще кое-что. Замаскированное под «механическую мастерскую» этого завода.
Мастерскую (именуемую опытным производством) выстроили очень быстро, и так же быстро оснастили разными станками оборудованием, а — что парня больше всего порадовало — выделили довольно больший «лимит» на электроэнергию. Так что по окончании сессии он почти все время проводил в этой мастерской, работая с разными железками. Причем он не только железяки точил и резал, а в специально подготовленных тиглях их еще и плавил разнообразно. И работал он там буквально днями и ночами, довольно часто даже в общежитие поспать не приходя — но к намеченному сроку он все же успел сделать то, что хотел…
Приехавший в Москву на очередное заседание ЦК Пантелеймон Кондратьевич был хмур: до него уже дошли слухи о том, что товарищ Сталин собирается его снять с поста секретаря ЦК республики. Хотя те же слухи сообщали, что с должности предсовмина его пока снимать не собираются — то есть довести до конца именно хозяйственную работу ему все же позволят. Возможно, оно и лучше получится, ведь можно будет сосредоточиться именно на хозяйственной работе, в которой уже стали заметны серьезные успехи. А с новым секретарем — кто бы он ни был — в принципе поладить будет можно.