Помереть не трудно (СИ)
— Но как вы…
Я хотел спросить: как удалось пошить столько костюмов за неполные сутки?.. Но Алекс понял без слов.
— Пани Цибульская знает своё дело превосходно, — содрав упаковку, он приложил ко мне пиджак, полюбовался, склонив голову на бок… — Надо будет послать ей цветы, в знак восхищения. Из такого оболтуса, как ты, сделать человека — это дорогого стоит. Одевайся. У нас появилась нить.
— Почему мне нельзя ходить в джинсах? — мы спускались в лифте. Запакованный в несколько слоёв жесткой ткани, я снова чувствовал себя, как рыцарь перед ристалищем.
— Потому что хотя бы здесь, в Москве, ты должен выглядеть прилично, — строго попенял шеф.
Когда проходили мимо стойки, богиня ослепительно улыбнулась и проводила взглядом. Меня!.. — понял я через секунду.
— Вот тебе и первая выгода, — лукаво подмигнул шеф.
Я согласился. Конечно, приятно ловить на себе восхищенные взгляды… Особенно после нескольких месяцев презрения и всеобщего остракизма. Слышать низкий свистящий шепоток: — стригой поганый… Нелюдь…
— Вы думаете, если я буду хорошо одет, никто не примет меня за нежить?
— Знаешь поговорку: — добрым словом и пистолетом, можно добиться больше, чем одним добрым словом? — спросил шеф таким тоном, который не подразумевал ответа. — Так вот: в одежде — смысл тот же.
Я не очень понял, что он имел в виду, но спорить не стал.
Швейцар свистнул такси, Алекс назвал адрес и мы полетели.
Стоял тот тихий послеобеденный летний час, когда нормальные люди придаются сиесте, и даже ненормальные носятся не столь ретиво, как утром. Автомобили двигались степенно, каждый по своей полосе. Никто никого не подрезал, не кидался к обочине, чтобы подхватить попутчиков, не сигналил истошно на светофор… Где-то высоко над головой, в ветвях дубов и вязов, чирикали воробьи.
Москва ещё не начинала задыхаться от летнего зноя, и находиться на улицах было приятно.
Потом я вспоминал, что эта поездка по городу была самым спокойным событием недели. Мы тогда ещё ничего не знали. Точнее, думали, что ещё ничего не началось, а если и началось — то это легко будет остановить… Наивные.
Пока ехали, я ещё раз открыл телефон и посмотрел фотографии. Было их несколько десятков. Но нравилась мне больше всего одна.
Здоровенный детина с хаером, завязанным в хвост. Скулы острые волчьи, взгляд из-под бровей — как сквозь прицел. Детина сидит к камере вполоборота, облокотившись о рогатый руль длинного чоппера, «Ковентри Игл Флайинг», или «Парящий Орёл», легендарной машины, оцененной в полмиллиона долларов…
На бицепсе детины, обхватом, чтобы не соврать больше, чем моё бедро, татуировка: голова волка на фоне луны, из шеи бьют языки пламени.
Одет в косуху без рукавов, лоб повязан широкой банданой.
Хаер, брови, широкие вислые усы — чёрные, что вкупе с коричневой дублёной кожей лица делает его похожим на известного испанского актёра.
Несмотря на морщины, по осанке, развороту плеч, дать ему можно от силы лет сорок.
Колоритный такой мужик. Точнее, вервольф.
Под фотографией надпись:
«Председатель крупнейшего в Москве байкерского клуба „Ночные Волки“ Гордей Митрофанович Степной».
Глава 11
— Будем рассуждать так: зачем Гордею Степному наша смерть? — сказал Алекс, когда таксист высадил нас в центре большого спального района где-то за Бирюлёво.
— Очевидный ответ — мы представляем для него опасность.
Я засмотрелся на детскую площадку. Детвора создавала над собой купол из пронзительного визга, щебета и окриков бдительных мамаш. На мгновение я им позавидовал: жизнь не так уж плоха, когда самой главной проблемой является то, что у приятеля Лёньки игрушечный грузовик больше, чем у тебя. Впрочем, зависть может стать краеугольным камнем очень серьёзной распри…
— То есть, можем узнать, или уже узнали то, что младший брат директора очень хочет скрыть, — Алекс тоже смотрел на детей. На его лице мелькнула смесь тревоги и отчаяния — не представляю, к чему бы?
— Но какой у него может быть мотив? — спросил я. — Сам он очевидно работать не любит — иначе сидел бы в офисе компании, в своём личном кабинете, а не гонял на байке с другими лоботрясами.
— Ну не скажи, — усмехнулся Алекс. — Байкерский клуб — это не только лоботрясы. Как правило это жесткая иерархическая организация со своими законами, дисциплиной и системой наказания за проступки. Крупные клубы ворочают немалыми деньгами и пользуются большим влиянием. Глава крупнейшего Московского клуба — величина, с которой многие должны считаться.
— Значит, на мелочи он размениваться не будет, — заключил я. — Отсюда вывод: Гордей желает скрыть что-то крупное. Что-то, что может привести к краху его колёсной империи… например.
— И вновь мы возвращаемся к кладбищу, — вздохнул Алекс. — Припомним последовательность событий: сначала — крупная стройка. Затем — смерти персонала. Как следствие — мы. И уж потом — покушения на нас.
— Предположим, Гордею было невыгодно строительство торгового центра, — продолжил я мысль шефа. — И он знал, что стройку заморозят, если вскроется что-то экстраординарное.
— Например, смерти сотрудников вследствие проклятья.
— Он мог подстроить смерти нескольких человек…
— И пустить слух, что всё это из-за того, что рабочие раскопали древнее кладбище.
Мамаши возле площадки уже стали на нас коситься — уж не знаю, что они там себе думали о двух прилично одетых мужиках, которые отираются возле детской площадки.
Шеф, легонько подхватив под локоть, увлёк меня в сумрачный каньон между высотками.
— А тут появляемся мы, и начинаем… с чего? — голосом прокурора вопросил Алекс.
— Прёмся на кладбище и начинаем разнюхивать, — послушно ответил я. — И выясняем, что…
— Проклятье таки есть! — торжествующе вскричал шеф и потряс кулаком в воздухе. — И оно вполне могло послужить причиной смертей сотрудников.
— Опять мимо, — вздохнул я. — А какая стройная версия получалась.
— Погоди расстраиваться. Ещё не всё до конца ясно.
И шеф повернул к подъезду, который ничем не отличался от десятка других, расположенных по периметру чахлого скверика.
Всю дорогу в такси, и даже чуть дольше, я был уверен, что мы едем прищучить Гордея Степного. Ворваться в клуб, предоставить доказательства нападения волков и вывести негодяя на чистую воду… Но что-то я слабо себе представляю, чтобы штаб байкерского клуба находился в обычной московской квартире.
Но задавать вопросы я не стал. Во-первых, не хотелось выставлять себя дураком. А во-вторых, Алекс всё равно ничего не скажет.
Скрипучий лифт, пахнущий застарелым табачным дымом, вознёс нас на восьмой этаж, на чистенькую, отделанную белой плиткой площадку. Как водится, выходило на неё три двери…
Одна — дерматиновая, покрытая обойными гвоздиками, шляпки которых складывались в пентаграмму. Вторая — железная, крашеная зелёной школьной краской, и третья — солидная, покрытая дубовым шпоном поверх, я подозреваю, всё того же железа…
Алекс позвонил в третью.
— Приготовься, — бросил он мне через плечо.
— К чему?..
Ответить он не успел: из-за двери послышался звонкий собачий лай. Меня одолели смутные предчувствия…
— Да-да?
Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы в проём уместилась обширная женская грудь, обтянутая ситцевым сарафаном. Я от неожиданности икнул. Шеф тоже растерялся.
— Э… Могу я видеть Матрёну Потаповну Фролову? — светски спросил он, овладев собой. Имя показалось мне смутно знакомым.
— Её нет, — грудь колыхнулась, а я наконец-то смог сделать над собой усилие, и отлепить взгляд от этой пышной, можно сказать, выдающейся…
Алекс, не оглядываясь, сильно лягнул меня в лодыжку. Помогло.