Мы из блюза (СИ)

При входе во дворец, никоим образом не смущаясь четырех дюжих молодцов у дверей, меня караулили две женские фигуры.
- Наконец-то, вот и вы! – полушепотом произнесла одна из них. – Нам срочно требуется ваша помощь. Идёмте же! – и, не дожидаясь какого-либо ответа, они почти бесшумно заскользили по коридору. Мысленно чертыхнувшись, последовал за ними: за край сознания зацепилась благочестивая такая мысль «а вдруг действительно помочь надо?», хотя богатый жизненный опыт ухмылялся и подкручивал несуществующий гусарский ус. 
Разумеется, жизненный опыт оказался прав на все проценты: комната, куда меня привели, а, скорее, небольшой зал, был отнюдь не монашеской кельей: наличествовал широкий диван с подушками, перед ним – стол, богато уставленный винами, сластями и фруктами.
- Я так понимаю, что помочь вам нужно съесть и выпить вот это вот всё? - хмыкнул я. Главное, что радовало: таинственные незнакомки точно не были старшими царевнами, ручаюсь, я их обеих знать не знаю.
- И это тоже, святой наш старец! – обе дамы скинули плащи, под ними оказались пеньюары – отнюдь не прозрачные, но в «неровном свете свечей» контуры под этими ночнушками угадывались вполне волнующие. – Приобщите нас свой благодати! – хохотнув, проказница провела язычком по губам, и именно этот проститутский элемент из дурной порнухи убил последние зачатки очарования, которое могло сулить подобное сомнительное приключение. Стало скучно. Просто скучно – я не ханжа, и, чего уж там, изрядный ценитель постельных забав. Да вот столько я на своем веку повидать успел, милые шлюшки, что…
- Благодати, говорите? Это можно, - доставая сигарбокс из кофра, сказал я. – Петь буду. А вы пляшите, пляшите. Приобщайтесь, так сказать. И, прикрыв глаза, запел:
Roxanne, you don't have to put on the red light, 
Those days are over, you don't have to sell your body to the night. 
Roxanne, you don't have to wear that dress tonight, 
Walk the streets for money, 
You don't care if it's wrong or if it's right. 
Roxanne, you don't have to put on the red light, 
Roxanne, you don't have to put on the red light[1]. 
- Так, - короткое слово, произнесенное не слишком громко, прозвучало, как выстрел. Я, не прекращая играть и петь, открыл глаза и, мягко говоря, удивился. Желавшие «приобщиться благодати» барышни, напрочь голые, жались, как нашкодившие школьницы, а перед ними стояла императрица в госпитальной форме. – Григорий Ефимович, можете прекращать: в обозримом будущем эти пташки едва ли полетят на красный свет. Обе вон! Как есть! Не одеваясь! – и, когда дурочки выскочили из зала, Александра Федоровна спросила: - И как вас угораздило на сей раз?
- Возвращался с перекура, у дверей меня поджидали вот эти барышни, попросили помочь. Я, движимый христианским сочувствием и прочими добродетелями, поспешил на помощь, но уже здесь понял, что речь идет о банальном соблазнении. Тогда я отказался, но, боюсь, в несколько излишне витиеватой форме – не учел, что они могут не знать английского.
- Зато я его знаю, - вздохнула императрица, - и понимаю, что превращать мой дом в вертеп вы точно не собирались – по крайней мере, сегодня.
- И завтра не соберусь, - в тон ей ответил я. – Семьянин, потому что.
- Доброй ночи, Григорий…
- …Павлович, ваше императорское величество. К добру ли, к худу, но Распутин действительно умер, что мне сегодня наглядно продемонстрировали его старшие дети. Младшая, правда, наоборот – вцепилась, как клещ… Так что не в вертеп злопыхтящий я буду превращать ваш дворец, а в детский сад с музыкальным уклоном… Доброй ночи, ваше императорское величество, - поклонившись, взял гитару и кофр, вышел.
Утром снова столкнулся с Александрой Федоровной, только при этом был в компании Матрёны. Что ж, опять удалось удивить её величество, - хотя я вечером обрисовал ситуацию максимально верно, - но уже через полчаса мы переехали в двухкомнатные апартаменты, Матрёшку поставили на довольствие и теперь я любовался, с каким удовольствием ребенок поглощает завтрак. Сам я, как ни странно, особого голода не испытывал, так что поел скромно и теперь ждал дочь, потому что уже через четверть часа свидание с Анастасией Николаевной, она же Швыбзя, а до той лавки еще дойти надо. Оставлять же ребенка без пригляда в огромном дворце, где то и дело норовят то убить, то соблазнить, представлялось мне сомнительной затеей.
 
Пока Матрёна поедала круассаны, запивая чаем, и рассуждала, допустят ли ее до царевен (оказывается, они были знакомы), мне принесли кофе и газету. Едва взяв ее в руки, я порадовался, что избавился от волос – стоящая дыбом распутинская грива выглядела бы жутко, а у нас тут всё же не каникулы Бонифация, а честный блюз, хоть от него волосы и встают дыбом. Да-с, кому-то в Питере сейчас до крайности блюзово: на первой полосе крупными буквами перечислили всех значимых персон, не вполне добровольно расставшихся с жизнью за недавнее время. Не все были мне знакомы, некоторые смутно, на уровне «вроде, что-то про них говорили на уроке истории», но уж Сандро, «царь Кирюха», от которого пошли все нынешние клоуны, именующие себя Романовыми, и Керенский – такие имена я, конечно, помнил. Залпом выпил кружку горячего кофе, оторвал ребенка от трапезы и потащил в парк. 
Для срочно образовавшейся цели пришлось отклониться от маршрута, но я запомнил инструкцию верно: по крайней мере. Описанный мне персонаж оказался на плюс-минус ожидаемом месте, где сметал с дорожек палую листву.
- Милейший, не вы ли садовник Силантий будете? – спросил я.
- Бог миловал, ваше благородие, - перекрестясь, ответил он. – Как батюшка Савелий с матушкой Пелагеей Кузьмою назвали, так по сей день и прозываюсь.
- Хорошего вам дня, Кузьма Савельевич. Не сочтите за труд, передайте Валериану Павловичу, что известный ему Григорий просит о срочной встрече.
- Что ж счесть, коли служба такая. Всё передам, ваше благородие, будьте покойны.
И мы поспешили к «той самой» скамейке, и успели вовремя, опередив великих княжон минут на пять.
- О, Мари снова с нами! – восхитилась Тютя. – И даже в таком же платье, что и Настя! Дядя Гриша, если не возражаете, мы её коварнейше у вас похитим!
- Никаких возражений, милые барышни. А это позволительно?..
- Мы повелеваем девице Марии быть нашей фрейлиной! – приосанившись, ледяным голосом отчеканила Анастасия, сделавшись удивительно похожей на мать. Но тут же рассмеялась и превратилась обратно в непоседу Швыбзю. – Дядя Гриша, вечером с фронта приедут папа с Алексеем. Но это полбеды. Примерно в это же время приедет бабушка, и вот ей на глаза точно лучше не показываться – она вас очень не любит.
- Спасибо, друзья мои, непременно приму к сведению, - совершенно серьезно кивнул я, мучительно пытаясь вспомнить, а кто у них бабушка и за что это она на меня, многогрешного, так взъелась.
- Всё, нам пора. Мари, иди с Тютей, я вас догоню – издали тебя и за меня принять могут.
Две Марии ушли, а Настя торопливо продолжила:
- Я вчера и сегодня слышала, что в столице тревожно, это правда?
- Да, к сожалению.
- Революция?
- Пока точно нет. Скорее, наоборот: кто-то устраняет тех, кто в этой самой революции заинтересован, но тревоги это не убавляет.
- Ясненько… Вот почему папа сорвался с фронта, значит. Ладно, дядь Гриш, я тоже пошла, Мари вернем вам к обеду – бабушке ее пока тоже лучше не показывать.
Мы попрощались, я неторопливо закурил, наблюдая, как фигурка в белом платье идет меж деревьев, игнорируя дорожки. Я успел задуматься о своем, когда мне показалось, что за Настей кто-то крадется. Да нет, не показалось – определенно по ее следам топает сомнительного вида незнакомец. Отшвырнув папиросу, как можно быстрее, но при этом стараясь не шуметь, я двинулся следом. Вот мне до него метров десять, ему до девочки – раза в два меньше. Царевна, не оглядываясь и ничего не замечая, медленно идет дальше, машинально уворачиваясь от веток редких кустов. В руке преследователя блеснул нож, он рванул вперёд.