Апостол Кармы (СИ)
Признаться честно, до этой мысли Екатерина дошла не сама. Слово в слово, всё то же самое очень долго и нудно вбивал ей в голову Михаил Михайлович Панкратов.
— Я делала, и ты не переломишься, — сказала как отрезала Императрица и отхлебнула чаю.
Алексей Николаевич тяжко вздохнул, взялся за верхний листочек стопки и прочитал его от корки до корки. Подписал. Взял второй. Взглянул на имя в шапке документа и тоже подписал. Взял третий…
«Его Величеству нравятся имена», — с ужасом понял Василий Степанович, когда самодержец остановился взглядом уже на десятом документе: «Человек развлекается единственно возможным для него сейчас способом».
А значит нужно развлечь его как-то иначе и… да пусть отсохнет у Панкратова его чёртов язык с этими тупыми шутками про стихи, но в стрессовый момент ничего кроме стихов действительно не лезло в голову.
А стопка всё мельчает. А до подмешанного документа осталось десять листов. Девять листов…
— Ваше Величество, вы любите поэзию?
Сработало! Алексей Николаевич поднял глаза, и будто заинтересовавшийся учитель прикусил ручку.
— Вы пишите?
И кой-то чёрт дёрнул Уварова ответить:
— Да!
— Ну так прочитайте нам что-нибудь, — попросил Его Величество и вернулся к подписям. — Из своего.
…восемь листов. Семь листов…
От напряжения Василий Степанович аж испариной покрылся. Мозг его сейчас лихорадочно соображал, что же делать. Фристайл — явно не его жанр. «Я помню чудное мороз и солнце» — вот чтобы он продекламировал бы первым делом, случись так, что нужно придумывать.
С другой стороны, что он может знать из поэзии такого, чего не знает Его Величество? Где его образование, и где образование самодержца? Если Уваров и помнил хоть какие-то стихи из школьной программы, то Алексей Николаевич в довесок помнил кем и в каком году они были написаны. Причём наверняка.
И что же делать?
Нужно найти в памяти что-то такое, что претит благородному вкусу и происхождению Его Величества, но что при этом выпускник Семёновского полка знает наизусть. Есть ли в голове у Уварова что-то такое?
Как оказалось, есть…
— На могильной на плите, — робко сказал Василий Степанович и заметил, как у Императора дёрнулась бровь. — Я был зачат нечистой силой.
…шесть листов. Пять листов…
— Когда яр-Р-ркая луна! — заорал Уваров и начал отыгрывать; а для начала указал скрюченной пятернёй куда-то туда, где по идее должна была находиться яркая луна. — Светила ясно над могилой! Старый склеп предохранял меня от солнечного…
…четыре листа. Три листа…
— Я был вскормлен мертвецами! — тут Василий Степанович начал пританцовывать. — Я сосал из мёртвой груди жёлтый гной!
И чуть было не засмеялся от счастья, когда понял, что Величество ускорился и теперь подписывает документы не глядя. А на самом деле боковым зрением косит на его оголтелые пляски.
…два листа. Один лист…
— Стал ушастым негодяем я, и тронутым к тому же!
Всё! Алексей Николаевич поставил свою подпись в нужном месте, чем разрешил семействам Каринских и Григорьевых устроить меж собой весёлую кровавую зарубу. Миссия выполнена. Уваров резко выдохнул и до самого конца своего «стиха» думал теперь лишь об одном: и как теперь после пережитого не стать адреналиновым наркоманом?
— Хорошие стихи, — сказал Его Величество напоследок и передал Уварову стопку подписанных документов. — Немного мрачные, правда. На любителя…
* * *— … вы не поверите, Егор Егорович, — я достал из заднего кармана брюк бумагу за подписью Алексея Николаевича Романова. — Но я с самого начала подозревал вас в малодушии и подготовил документ заранее. Вот, прошу.
Григорьев сперва не поверил. Впрочем, он и потом не поверил, — а этого и не требовалось. Подлинность документа играет исключительно в мою пользу. А граф пускай и дальше думает, что я сошёл с ума, раз даже подпись Императора решил подделать.
Подделал, сам во всё это поверил и теперь после непродолжительной схватки с его семейством перепишу дом на Григорьевых. А если вдруг не захочу переписывать, то меня можно будет пошантажировать. Чем? Ну конечно же, подделкой документов.
И да, именно такую логическую цепочку я прочитал на хитрой роже Его Сиятельства. Всё этот хорёк понимает. Всё просчитывает на несколько шагов вперёд.
— Да без проблем, — пожал плечами Григорьев.
— Ручку?
— Благодарю.
С тем граф подошёл к камину, приложил бумагу к твёрдому и поставил на ней свою титулованную закорюку.
— Если вам так не терпится лишиться дома, Каринский, — граф вернул мне документ. — Тогда моя семья к вашим услугам. Ну так что? Когда? Где?
— Сегодня вечером, — ответил я и взглянул на часы. — В девять. Информацию о месте я пришлю вам чуть позже вместе со своим человеком…
«Со своим человеком», — я как мог поднажал на эти слова. Шапочка — мой последний, маленький, но очень важный штрих. Он нужен для того, чтобы моё безумие выглядело ещё более правдоподобно. Он ведь не только записку передаст, он ещё и плюшевую рыбу графу подарит. Ну а если совсем повезёт, ещё и босиком у него по участку побегает.
— Честь имею, — сказал я, развернулся и двинулся на выход из особняка Григорьевых.
Что дальше?
Дальше у меня есть около восьми часов на задуманное. Панкратов уже на полпути в Москву за одним очень интересным артефактным расходником, ну а я тем временем должен в достаточной мере зарядить Слезу Кармы. Так что берегись, Переславль! Сергей Романович Каринский выходит на твои улицы, чтобы насаждать доброту…
Глава 12
Про шашлыки
— Шашлыки-шашлыки, — прищуриваясь от дыма зажатой в зубах сигареты, пропел Коля Огарёв. — Жарю-жарю шашлыки.
И да, действительно, Коля жарил шашлыки. А ещё размышлял про себя — откуда у него взялась эта дурная привычка петь обо всём, что он делает или видит? Возраст, по ходу дела. Переходный. Ну… очередной.
Не хочется больше шумных тусовок. Компьютерные игры потеряли всю свою привлекательность, а подростки бесят как никогда прежде.
А ещё Коля всерьёз начал интересоваться закрутками. И кабы не страх ботулизма, уже давно закрыл бы свою первую партию огурчиков. Или грибов каких-нибудь. Или баклажанов по сезону, а то ведь они под Новый Год будут стоить как крыло от самолёта.
Короче говоря, Коле было под сорокет.
— Сорокет-сорокет, — пропел он. — Жарю-жарю шашлыки.
В этот погожий солнечный день Коля вывез всю свою небольшую семью, — красавицу-жену и дочь-восьмиклассницу, — на отдых. Отпуск всё-таки. С Турцией в этом году не сложилось, потому что в самый последний момент выяснилось, что у жены просрочен загранник. И решила семья Огарёвых по такому поводу устроить тур по городам.
Так, чтобы от Москвы не очень далеко.
Рыбинск, Калуга, Тверь, Нижний, а теперь вот — Переславль. На ближайшие пару дней Коля снял небольшой домик в частном секторе. Две спальни, гостиная, кухня, сортир, мангальная зона, а за дополнительную плату ещё и баня. Соседи, по словам хозяйки, тихие, и магазин недалеко. Что ещё надо?
В культурной программе: сапы, лодочки, ряпушка, ботик Петра, музей утюга, поездка к порталу переславской Аномалии, и нытьё о том, что в Турции за те же бабки был бы олинклюзив. Но это всё чуть позже, а сейчас…
— Шкворчит шашлык, шипит шашлык, — пропел Огарёв. — И я шашлык, и ты шашлык. Хэй! Ой, нара-нара-нэй-на, ай-на-на-на…
— КО-О-ОЛЯ-ЯЯЯ!!!
От истошного крика жены аж сердечко ёкнуло. Уже прикидывая в мозгах самые страшные варианты того, что же там могло случиться, мужчина со всех ног ломанулся в дом. Забежал, и сразу же выдохнул. Все живы и все здоровы.
Но проблема действительно существует: прямо сейчас его жена Ольга стояла посередь большой комнаты и ладошками прикрывалась от струй воды, которые хлыстали из стыка между трубами. «Хреново сварили», — подумал Коля.
— Я ничего не делала! — завизжала мокрая жена. — Оно само! — а Огарёв героически бросился затыкать течь руками.