Три минуты молчания. Снегирь
– И опять же, – Васька добавил, – вот нам за сегодняшний день одна гарантийка идёт: рыбы стране ж не даём, бичуем, а позавчера ещё – давали. Что же мы, позавчера и стоили больше? Так это же, если разобраться, рыбе цена, не человеку.
Старпом всё же вмешаться решил, предложил разграничить чётко, какой человек имеется в виду – советский или не советский. Ну, это мы его оборжали всем хором. Попросили хоть при шотландских товарищах воздержаться, вдруг – поймут. К тому же, Серёга ему намекнул, если иностранец – его же в наших рублях нельзя считать, его же надо – в валюте, так это, может, и подороже выйдет. Старпом своё предложение снял.
– Ай, мужики! – Васька засмеялся. – Ну, не ожидал… Бородатые, детные, а не знаем – сколько ж стоит человек!..
– Может, и не надо нам этого знать, – сказал кандей. – Господь знает – и ладно.
– Это – которого нет? – старпом подхихикнул.
– Ещё не выяснено, – Алик заметил.
– Как это – «не выяснено»?
– Да так. Великие умы спорили – к единому выводу не пришли.
– Интересно – что за такие «великие»!
– Да уж, какие б ни были, – кандей наш спор закончил, – а раз они не пришли, так мы – и подавно. Кому ещё чаю налить?
Вот на чём все и сошлись – что не нам это знать, сколько человек стоит [68]. Шотландцам, которые только глаза таращили, попробовали растолковать, об чём мы здесь травим, – не поняли они, плечами пожали. Но всё же высказались – за расширение контактов. Стали нас к себе в Шотландию приглашать, в гости. Из-под роканов вынули шариковые ручки и записали свои адреса, а ручки нам подарили. Адреса мы взяли, на всякий случай. Их тоже пригласили – кто во Мценск, кто в Вологду, кто в село Макарьево Пензенской области.
А дело там, на палубе, само делалось. Слесаря с «Молодого» и правда не дали нам пальцем пошевелить. Сами и парус убрали в форпик, и бочки убрали, и обломок мачты к месту приварили – это рей оказался, мачта чуть только погнулась. Даже антенну «маркониеву» натянули. «Дед» сходил поглядеть и рукой махнул:
– Как-нибудь дошлёпаем.
Потом мы опять спали. И мы, и шотландцы. Проснулись только под вечер, когда «Молодой» нас потащил через фиорд. В Атлантике шторм уже послабел, я это по птицам видел – опять они усеяли скалы и горланили, когда мы под ними проходили. В шторм они прячутся куда-то.
Когда вышли, солнце светило косо и океан темнел грозно, поблёскивал невысокой волной. Но скалы уже припорошило снегом, и были они снова белые, с лиловыми извилинами, с оранжевыми верхушками, и даже не верилось, что мы-то их видели чёрными, и не так давно. В миле примерно от фиорда мотались в прибое чьи-то обломки. От «Герл Пегги», наверно, или чьи-нибудь другие. Шотландцы наши помрачнели и снова стали креститься.
База нас ожидала на горизонте – вся в огнях. На мачтах, на такелаже – огни, и в десять рядов иллюминаторы. Целый город стоял посреди моря, а в воде его отражение. Когда подошли поближе, стало видно, как светится голубым светом вода вокруг её днища, как будто его подсвечивали из глубины. Весь борт усеян был людьми, вдоль всего планширя торчали головы и на верхних палубах, в надстройках. Между мачт висел флажный сигнал по международному коду, снизу его подсвечивали прожектора: «Привет спасённым отважным морякам Шотландии!» Я на крейсере сигнальщиком служил, так я бичам и перевёл. «Молодой» нас притёр аккуратно к базе, матросы с него перескочили к нам и закрепили концы. Они же и сетку приняли от ухмана. Мы ни к чему не прикасались. Прямо как пассажиры.
Шотландцы стояли уже наготове. Мы вышли с ни-ми попрощаться.
– По пятеро пускай цепляются! – крикнул ухман. – Вы уж им объясните, ребятки.
Кто-то с базы по-английски в мегафон прокричал. Наверно, то же самое.
– А ты штормтрап не мог подать? – спросил дрифтер. – Э, грамотей!
Ухман себя только рукавицами похлопал. Оплошал, мол, бывает.
Двое шотландцев подсадили маленького своего, помогли ему ноги продеть в ячею. Он вцепился одной рукой, а другой, забинтованной, помахал нам на прощанье. Вдруг они о чём-то перекинулись, и один соскочил, показал нам на сетку. Они нас приглашали с собой.
– Да нам-то чего там делать? – спросил Васька Буров.
– Э, чего делать! – сказал Шурка. – Ехать, и всё!..
Он первый вцепился в сетку и меня потянул за собой:
– Земеля, поехали, раз приглашают.
Пятым вскочил Васька. И сетка понеспась. Была не была!
Ухман кинулся к нам:
– А вы-то куда? Впереди гостей…
– Ай лав ю, мистер ухман! – Шурка ему сказал.
Маленький шотландец тоже чего-то подвякнул. Очень, наверно, толковое. Нас и этот, с мегафоном, не стал задерживать.
Со второй сеткой поднялись из наших Серёга с дрифтером и «маркони». Потом салаги и дрифтеров помощник Геша. А последним – с ихним кепом, представьте, – мотыль Юрочка. И так мы всей капеллой и пошли по живому коридору. Тут, конечно, все высыпали на шотландцев поглядеть – и комсоставские, и матросы, и девчата-тузлучницы, и прачки, и медики. Ну, и мы, конечно, пользовались успехом.
Мы сошли – по главному трапу – вниз куда-то, палубы на три, и тут вахтенный – в кителе с двумя шевронами – распахнул перед нами стеклянные двери и показал, куда идти – по длинному-длинному коридору, по красным коврам, прямо к кают-компании. А там-то уже двери были настежь и стол накрыт для банкета – не соврать вам, персон на сто двадцать, – весь сверкающий, уставленный бутылками, графинчиками, тортами, ещё чёрт-те какой закусью, утыканный флажками – нашими и шотландскими.
Тут-то мы и заробели. Шотландцы – во всём чёрном, лоснящемся – прошли, а мы поотстали, чтоб их пропустить вперёд. И вахтенный, с двумя шевронами, нас и узрел.
– Что вы, ребятки, куда в таком виде? Вы б хоть почистились, прибрались…
Дрифтер чего-то ему промямлил, но очень неубедительно. Это он на палубе горластый, а тут заалел, как майская роза, и сник. Один мотыль Юрочка проскочил дуриком. Но он-то в куртке был и в ботинках. Не такая курточка, как моя, но всё же приличная. А мы-то все в телогрейках, кто даже в сапогах полуболотных, под ними хлюпало, а у меня ещё и вата повылезла из плеча. Мы же про этот банкет и духом не ведали, ну каждый и пошёл, в чём был.
Мы стали тесной кучкой у переборки, смотрели на всю эту толкотню и уж как чувствовали себя, даже говорить не хочется. И уйти нельзя – как попрёшь против толпы, во всём сыром?
– Бичи, – сказал «маркони». – Я так понимаю ситуацию. Теперь, если только девки нас не проведут, топать нам домой, бичи.
Это он верную мысль подал. Вахтенный всё же моряк был, и очень даже галантный. И ведь почти у каждого кто-нибудь тут есть знакомая – то ли медичка, то ли рыбообработчица.
Первым Васька Буров высмотрел.
– А вон, – говорит он, – Ирочка идёт.
Ирочка не шла, а прямо летела на шпильках, юбка чёрная колоколом, блузка белая с кружевом, в ушах красненькие клипсы. Если только на руки поглядеть и на шею, видно было, что работает она на ветру, на палубе. Может быть, тузлук разливает по ящикам.
Ирочка нам понравилась.
– Надёжная? – спросили мы Ваську.
– По квартире соседка. Ирочка, ты меня не узнаёшь?
Ирочка взмахнула накрашенными ресницами.
– Васенька! Вот встреча неожиданная!..
Но тут она на Шурку посмотрела, и Васькиных надежд сильно поубавилось. На Шурку же не могут они не засмотреться. И она как прилипла к нему – всё забыла.
– Кстати, Василий. Очень бы я хотела с твоими товарищами познакомиться.
Шурка поглядел на Ваську, тот на Шурку. Всё тут было ясно.
– Пошли. – Шурка взял Ирочку под локоток. – Там познакомимся.
Вахтенный поморщился, но пустил их…
Дальше всё парами шли, чистый убыток. Наконец, ещё одна пава выплыла, одиночная. Под газовым шарфиком. Вся такая, что мы чуть не ослепли. На голове было наворочено – как только шея не подламывалась!
Дрифтер на неё нацелился.
– Это же Юля-парикмахерша. Она же мне чёлочку подстригала. В прошлую экспедицию.