Хищник, который меня купил (СИ)

Спёртый воздух. Темнота и холод. Четыре железных стены. До правой и левой можно дотянуться руками, не вставая с койко-места. Единственный источник света – слабый диод на стальном обруче, который плотно перехватывает моё горло, до боли врезаясь в кожу.
Обруч гасит мои пси-способности и считывает показатели здоровья.
Его диод светит зелёным… Это значит – состояние заключённой по имени Селена Вайт (22 года, землянка, гражданка Союза) — стабильно. Стабильно… хотя от холода я почти не чувствую ни рук, ни ног. В желудке — сосущая пустота. Лёгкие застужены. Но всё же… всё же я ещё жива! Но меня – живую, заранее заперли в гулком железном склепе. И оставили… нет, не умирать. Оставили мучиться.
  
Моим единственным развлечением было — ждать, когда этот проклятый диод на ошейнике станет жёлтым. И тогда бронированная дверь со скрипом откроется, впуская внутрь полоску тусклого света, и мне сунут под нос бутылку с безвкусной питательной жижей - ровно столько, чтобы я продолжала дышать. Не захочу есть – снова вольют насильно. Попытаюсь драться или разбить голову о стену – отправят в исправительный корпус, а там…
Там…
Воспоминания накатили волной. Я вздрогнула от страха и сжалась на тонком матрасе из нано-пены. Закрутила головой, чтобы избавиться от страшных образов. Нет, уж лучше так – в темноте. Чем там – под безумно ярким светом нано-ламп, пристёгнутой к хромированному стулу.
Зубы у меня стучали. Я обняла сама себя, пытаясь согреться. Но руки у меня стали слишком тонкими, в них не осталось ни силы, ни тепла.
Чтобы уберечь разум, вспоминаю прошлое… зелёные просторы с Земли-два. Ласковые руки матери, добрые глаза отца, смех подруг. Учёбу в школе и радость, когда тесты показали, что у меня высочайший потенциал пси-лекаря. Это означало – мне открыты любые двери!
Любая планета, любая галактика – везде меня ждали с распростёртыми объятиями. Я смогу заниматься тем, о чём мечтала – помогать людям и другим гуманоидным расам, спасая их тело и разум от негативных последствий использования псионических способностей.
Отучившись четыре года в университете, я сдала сложный экзамен и получила редкий шанс пройти практику по особому контракту в экзотической закрытой космической империи Гуань. Эта империя славилась особыми техниками пси-лечения, и я жаждала их изучить!
Со мной поехал мой будущий жених (сокурсник) – так что волнение если и было, то лишь счастливое.
Но радовалась я зря…
Во мне проснулась странная сила… И вскоре я стала преступницей…
Я едва не убила человека. Большую шишку. А потом – от страха – сбежала и спряталась у жениха. Он обещал вывести меня на территорию Союза – в мои родные края – туда, где я смогла бы получить защиту. Он говорил, что любит. Обещал, что всё будет хорошо. А затем… продал. За большую сумму отдал меня в лапы гуаньцев.
Закон империи Гуань жесток к таким, как я — чужестранцам, навредившим “свободным гражданам”. И неважно — специально или случайно. На суде мне не дали слово — вынесли вердикт и швырнули в тюрьму, не позволив даже связаться с родными.
Я умоляла начальника тюрьмы хотя бы передать весточку моим родителям. И он пообещал, что сделает… если буду сотрудничать. Если позволю изучать свой уникальный пси – буду сдавать кровь и использовать способности на пределе, пока кровь не хлынет носом.
Я писала письма – он передавал их… (Дура!!! Как я могла в это верить?!?!)
Месяц-два-три… работала до обмороков. До боли, которая скручивала тело. Я делала всё!
А потом этот боров захотел большего. Потянул свои грязные руки! Завалил на казённый диван в своём кабинете, пропахшем кислым нео-алкоголем.
Я не сдержала свою уникальную силу. Не захотела сдерживать. Волна обратного лечения едва не выбила из жирной туши начальника дух.
Жаль, что не выбила! Жаль! Надо было бить сильнее!
Сжавшись на матрасе, я нервно засмеялась. Мой хриплый смех отразился от стен железного склепа. Раньше мой смех сравнивали со звоном колокольчика, а сейчас он похож на воронье карканье. Мои золотистые волосы теперь хуже старой тряпки. Когда я последний раз видела своё отражение в хромированной стене – то подумала, будто мне привиделся призрак.
Сколько я уже в карцере? Полгода? Год?
Время стало зыбким. То тянется как резина, то пролетает за один миг.
Гуань — империя порядка. А порядок достигнут жёсткими законами. За воровство отрубают руку, за клевету — язык, а преступник, посягнувший на чужую жизнь, приравнивается к животному, которого можно как купить, так и продать. Но если животное бешеное… как я — его просто запирают в тёмной клетке.
Первое время заключения в карцер я плакала каждый день. Требовала адвоката. Кричала, чтобы мне предоставили защиту Союза! Мои вопли игнорировали, словно это лай собаки. Пока я на территории Гуань, всем плевать на законы Союза. Здесь они не работают.
Потом ещё три месяца я старалась поддерживать форму — отжималась, бегала на месте. Но мне стали урезать паёк, а в тот, что приносили — добавляли что-то угнетающее психику. Меня силой водили на жуткие одобренные местным министерством исследования. Вдобавок в помещении упала температура. Начальник (тот самый, который пытался меня завалить на диван) заходил раз в неделю — и каждый раз меня прижимали к полу стальными прутами, будто зверя.
“Ну что, готова молить о прощении?” — мерзко спрашивал он, щуря и без того узкие глаза.
“Попробуй снять обруч и проверишь!” — цедила я. Но с каждой неделей сил во мне оставалось всё меньше и меньше. И вот месяц назад я вовсе не смогла выдавить даже одного слова. Получился лишь хрип.
Иногда это мерзкий человек приходил, ставил стул в дверях и смотрел на меня часами. Я видела в сальном взгляде начальника пошлые мысли. Но обруч на моей шее ограничивал не только меня, но и его. Хотя болезненные исследования были разрешены, но датчики на ошейнике сразу зафиксировали бы “насилие” вне разрешённых процедур… Поэтому, чтобы скрыть преступление, обруч следовало временно снять.
А на это тюремщик пойти не мог. Боялся.
Всё же по местному закону теперь я была собственностью империи Гуань.
Впрочем, я чувствовала… ещё месяц и не останется сил сопротивляться. Даже плакать я больше не могу. Эмоции стали куцыми, но болезненно-яркими, как электрический ток, что льётся из оголённого провода. В них — страх, ненависть и упрямое желание жить… чтобы снова увидеть родителей. Чтобы снова пройтись по зелёной траве Земли-два.
Но сегодня впервые зародилось сомнение… а смогу ли я когда-нибудь вернуться? Будет ли у меня шанс спастись?
Эти мысли — безрадостные, полые — крутились в моей голове. Как вдруг по ушам резанул лязг открывающейся двери. Тяжёлая створка отодвинулась в сторону, и на меня упала линия света.
“Странно, — отстранённо подумала я. — Ведь диод ещё зелёный”.
— Поднимайся, дрянь! — рявкнул сверху начальник (я сразу узнала его визгливый голос). Он с силой дёрнул за цепь, что крепилась к обручу на моей шее, буквально заставляя встать на колени.
Тяжело хватая воздух и щуря глаза, я упёрлась руками в железный пол и уставилась на свои худые пальцы. А потом подняла взгляд чуть выше — на носки незнакомых чёрных армейских ботинок, что остановились передо мной. Носы блестели так, что я видела в них своё искажённое отражение — жёлтые свалявшиеся волосы, осунувшееся бледное лицо. Тяжёлая подошва ботинок была слишком крупной — здесь такие не носили. За год я это хорошо изучила.
— Это она? — раздался сверху незнакомый голос с рычащими нотками.
— Она-она, виан командор. Бешеная девка, — донёсся левее услужливо-испуганный голос начальника тюрьмы.
Я никогда прежде не слышала, чтобы этот боров перед кем-то так лебезил. Похоже, пожаловала важная шишка.
— Вы её не кормили, что ли?
— Да как накормишь, если она норовит пальцы откусить? Питание вливали силой. Один держит, другой кормит. Говорил же вам, виан, не стоит эта человеческая особь тех денег, что запрашивает за неё Гуаньский фонд. Не раба заполучите, а сплошную головную боль. Намучаетесь с ней. Ещё и за утилизацию потом платить.