Я к вам по делу, ваше величество!

 
Александра Шервинская
 
Я к вам по делу, ваше величество!
 
Глава 1
Последняя нота финальной арии замерла где-то под потолком, чтобы осыпаться оттуда шквалом аплодисментов. Они росли, поднимались, подобно тому, как набирает силу морская волна, прежде чем разбиться о береговые скалы. Стоящая на сцене молодая женщина купалась в них, наслаждалась ими, умирала и возрождалась.
Она была невероятно талантлива, и столичная публика буквально носила новую знаменитость на руках. Поклонники засыпали её цветами и подарками. Приглашения на рауты, маскарады и просто вечеринки поступали десятками так же, как и предложения разной степени пристойности. Она находилась в центре внимания и, казалось, была по-настоящему счастлива.
Занавес дрогнул и медленно стал закрываться, пряча от взглядов певицу, которая, как только тёмно-красное полотнище заслонило от неё зал, устало опустила руки и почти рухнула в предусмотрительно подставленное кресло.
– Это предпоследнее выступление, – мягкий голос нарушил тишину, окутавшую сцену, – теперь через два дня закрытие сезона, и ты наконец-то сможешь отдохнуть.
За спинкой кресла, в котором сгорбилась недавно сияющая от счастья и успеха молодая женщина, появилась высокая широкоплечая фигура, но в полумраке невозможно было определить возраст подошедшего.
– Я так устала, Феликс, если бы ты только знал! – она тяжело вздохнула и негромко застонала от удовольствия, когда ладони мужчины легли ей на плечи и стали умело разминать уставшие мышцы.
– Я знаю, моя дорогая, я всё знаю, – его руки сильно, но мягко массировали плечи, шею, нажимали на определённые точки, чтобы снять напряжение, дать крови возможность бежать ровно и спокойно. – Но ты не принадлежишь себе, Клео, ты – сокровище, которое желает заполучить каждый театр. Твой дар призван нести слушателям наслаждение, которое больше никто им не подарит. Ты ведь понимаешь это, верно?
– Да, – не открывая глаз, прошептала женщина.
Ладони мужчины скользнули чуть ниже, тонкие сильные пальцы знали, как и куда нажать, чтобы закаменевшие от напряжения мышцы расслабились. Некоторое время на теперь уже скрытой от посторонних глаз сцене царила тишина, нарушаемая только негромкими женскими стонами: если подслушать из-за угла, то можно было бы подумать, что здесь уединились страстные любовники.
Впрочем, мужчина мог бы им стать, если бы только намекнул о своём желании: Клео давно и безнадёжно была влюблена в своего импресарио. Но он либо не замечал этого, либо его сердце было отдано другой женщине – этого певица, благосклонности которой, говорят, добивался сам канцлер, не знала.
Когда-то, пять лет назад, Феликс подобрал её в третьесортном портовом кабаке, насквозь пропахшем дешёвым пивом, потными телами и прелой соломой, которой был усыпан грязный пол. Девушка, которую тогда звали просто Мэри, трудилась там подавальщицей и честно зарабатывала свою копеечку, хотя и комплекцией, и характером значительно уступала двум другим девицам. Но чаевые Мэри получала не за расторопность и не за «дополнительные услуги», от выполнения которых никогда не отказывались ни Салли, ни Колетта. Худенькая подавальщица иногда, когда позволял хозяин, выходила на середину заплёванного зала и пела незамысловатые полуприличные песенки или слезливые баллады.
Посетители слушали, порой пытались подпевать и швыряли под ноги девушки мелкие медные монетки. Мэри благодарила, с помощью мальчишки-конюха подбирала их, прекрасно понимая, что две-три медяшки наверняка прилипали к его ладошкам. Но девушке было совершенно не жаль этих денег, так как пела она не только, точнее, не столько ради них, сколько потому, что не петь не могла. Казалось, что голос живёт самостоятельной жизнью, растёт, ему становится тесно, он рвётся на свободу, выплёскивается через край.
Если не получалось выступить в кабаке, Мэри шла на пирс и там, раскинув руки, пела морю, которое хоть и не кидало монеток, но слушателем было более благодарным, чем пьяные грузчики и уставшие от тоскливых береговых будней матросы. Оно подхватывало её голос и несло вдаль от берега, перебрасывало с волны на волну, старалось закинуть на низко плывущие облака.
 
Именно там и услышал её впервые мэтр Феликс Берелли, известный в столице и за её пределами «ловец талантов». Что привело его тем ненастным вечером в не слишком благополучную портовую часть города, так и осталось для Мэри тайной: сам он не рассказывал, а она сначала не решалась задавать подобные вопросы, а потом это стало уже совершенно неважным.
Услышав летящий над морской гладью голос, мэтр Берелли сначала не поверил своим ушам, настолько неуместным казалось это восхитительное чистейшее сопрано среди гнилых водорослей и мокрых старых досок. Но голос звучал, становясь то тише, то громче, в зависимости от того, куда шёл Феликс, а он пытался найти источник этих волшебных звуков и до дрожи в руках боялся, что неизвестная певица замолчит, и он никогда не сможет её найти в этих трущобах.
Но судьба смилостивилась над ним, и, завернув за очередной лодочный сарай, он увидел на пирсе худенькую фигурку. Широко раскинув руки, девушка пела старую балладу, в которой рыцарь вернулся из похода и узнал, что невеста стала женой его брата. Не слишком обращая внимание на не очень складные слова, Феликс вслушивался в голос и понимал: это настоящее сокровище.
Он осторожно подошёл к пирсу и дождался, пока незнакомка повернётся к нему. Девушка вздрогнула от неожиданности, увидев на пустынном берегу высокую мужскую фигуру, и Феликс выставил вперёд руки в извечном мирном жесте. Певица неуверенно приблизилась, и мэтр смог разглядеть, что перед ним совсем юная девушка, невысокая, с милым, но простеньким худеньким личиком, одетая в сильно заношенное платье и обутая в старые стоптанные башмаки.
Через четверть часа, которые ему потребовались, чтобы преодолеть недоверие девушки по имени Мэри, он понял, что Богиня послала ему награду за мужество, с которым он перенёс все выпавшие на его долю испытания.
Переговоры с трактирщиком, который неофициально считался кем-то вроде опекуна Мэри, так как именно он когда-то подобрал никому не нужную сироту, вырастил её и дал возможность заработать копеечку, заняли меньше пяти минут. Увидев в руке благородного господина полновесную серебряную монету, владелец заведения со странным названием «Рыба у моря» даже не стал интересоваться, зачем тому невзрачная подавальщица. Велев Мэри собираться, он охотно ответил на вопросы, которые задал ему Феликс .
Нет, никто не знает, откуда девчонка взялась: она просто однажды пришла по берегу, а откуда – ни она сама, ни кто-либо другой знать не знают и помнить не помнят. Почему подобрал? Да жалко стало, у него самого дочка её годков, да и рабочие руки лишними в трактире никогда не бывают. Родителей искать? А где ж уважаемый господин предлагает это делать? Ради такого пустяка за сотни миль в столицу ехать? Шутить изволите!
Мэри собралась быстро, так как вещей у неё практически не было: в старом рассохшемся сундуке сиротливо лежали несколько простых платьев из относительно тонкого домотканого сукна да пара грубых башмаков. Из собственных, оставшихся из прошлого, вещей у девушки был только странный медальон, который был у неё, сколько она себя помнила. Небольшой овальный камень непонятного цвета, не то серый, не то синий, не то вообще бесцветный, заключённый в скромную оправу из светлого металла. Интереса для воров и скупщиков медальон не представлял, так как оправа была не серебряной, а камень – не драгоценным. А кому нужна обыкновенная, хоть и миленькая безделушка? Потому медальон и остался у Мэри, которая привыкла к нему и никогда не снимала.
Увидев девушку, спускавшуюся по скрипучей лестнице с чердака, где располагалась её каморка, Феликс попрощался с трактирщиком, подхватил практически ничего не весящий узелок с вещами Мэри, и они навсегда покинули приморский городок.
Потом был долгий путь в столицу: сначала на корабле, где пришлось ютиться в тесной каюте, показавшейся привыкшей к более чем скромным условиям Мэри просторной и очень уютной. К счастью, от морской болезни ни девушка, ни сопровождавший её маэстро не страдали, и Мэри с огромным удовольствием пела для экипажа шхуны те немудрёные песенки и баллады, которые знала. Затем, тепло попрощавшись с капитаном и матросами, они пересели в дилижанс, подобных которому девушка никогда не видела: лакированные деревянные детали, бархатные сидения, к которым даже прикасаться лишний раз было боязно – до того они были хороши!