Империя света
Казалось, его пространной проповеди не будет конца. Киен перебил его:
— То есть вы хотите сказать, что прежде чем закончится этот год, люди вдруг вознесутся на небо, а их автомобили, лишившись водителей, попадают вниз с эстакад, в то время как оставшиеся на земле будут в муках стонать и молить о смерти?
— Они будут жалеть, что родились людьми.
— Как вы можете быть так уверены, если ничего этого еще не испытали?
Мужчина в красной мантии указал пальцем на свое ухо. Это было маленькое и некрасивое ухо в форме черпака из высушенной тыквы.
— Ты веришь только тому, что видишь своими глазами? Я все слышал вот этими ушами. Господь рассказал мне. Ты тоже прислушайся. Наш Господь говорит только с теми, кто слушает.
Он взобрался обратно на ящик и прочистил горло. Киен покинул площадь. В конце того года массового вознесения на небо так и не произошло. Мир стоял на своем месте. Как и прежде, тридцать три почетных гражданина собрались в павильоне Посингак и ударами в огромный колокол возвестили о начале Нового пода. С переходом к четырехзначному представлению года в датах самолеты не попадали на землю, а поезда не сошли с путей. Киен вспомнил о мужчине в красной мантии, когда прочитал в новостях о том, что в ста шестидесяти шести церквях по всей стране проводятся молитвенные собрания в преддверии конца света. Что теперь стало с человеком, обманутым и революцией, и концом света? И со всеми верующими, что собрались в ста шестидесяти шести церквях? Когда стало ясно, что никакого конца света не будет, почему никто из них не покончил жизнь самоубийством? Разве такое событие, как конец света, можно вот так просто отложить? Такие вопросы некоторое время занимали его ум. Однако это уже давно ушло в прошлое. Все быстро забыли об огромных плакатах на стенах высотных зданий, гласящих о подготовке к «Проблеме 2000», и о том, как миллионы людей по всему миру запасались генераторами и предметами первой необходимости и запирались в собственных домах. Не было ни остановок реакторов на атомных электростанциях, ни сбоев в работе спутников и самопроизвольных запусков ядерных ракет. Конечно, были и те, кто нажился на всеобщей панике. Если в одной только Южной Корее было потрачено порядка триллиона вон, что уж говорить об Америке и Европе. Киен был из тех, кто считал, что в целом психологическую ось всех действий человека составляют страх и желания. В конце прошлого века бесспорный перевес был на стороне страха. Это был не страх перед войной, эпидемиями или вооруженными беспорядками, а ужас перед невиданным ранее символом, с которым люди столкнулись впервые. Рассуждения о том, что это четырехзначное число, начинающееся с двойки, запустит некий абстрактный механизм, который повергнет мир в хаос, звучали на первый взгляд по-научному убедительными, но по сути в основе всего этого лежал первобытный страх сродни шаманским верованиям. Однако на Киена всеобщая паника никак не подействовала. Может быть, потому, что он сам жил в мире запутанных шифров и кодов и прятался за личностью другого человека. А может, и потому, что родился и вырос в среде, далекой от христианского мировоззрения. Так или иначе, он считал, что если бы какой-нибудь бог бедствий и разрушения существовал, то он вряд ли явил бы себя миру подобным образом, в окружении шума и всеобщей суеты, и уж точно не стал бы заранее объявлять о своем приходе и учинять эту вакханалию. Истинное бедствие появляется из неизвестности, превосходя человеческое воображение, подобно Бирнамскому лесу, двинувшемуся на замок Макбета. Подобно хокку Басё, внезапно всплывшему на экране его монитора этим утром.
Киен сгреб все принадлежности со стола в черный портфель «Самсонайт». Сонгон еще не вернулся. Встав из-за стола, Киен размеренными шагами подошел к двери и вышел из кабинета. За спиной раздался звук электронного замка. Он оглянулся на дверь. Над кодовой панелью мигал маленький зеленый огонек. Рядом с ним было четко очерченное изображение логотипа охранного предприятия, похожее на густую нейронную сеть.
Киен спустился по лестнице и направился к метро. На город опускались темные тучи, забиваясь в складки между небоскребами. Машина Киена смотрела ему вслед глазами глупого травоядного животного, сиротливо съежившегося в углу.
Чем ближе он подходил к станции, тем больше вокруг становилось людей. Никто не обращал на него внимания. Он был не из тех, кто легко бросается в глаза. Ли Санхек всегда учил их: «Сотри себя, слейся полностью со своим новым я. Стань тем, кто при встрече не оставляет никакого впечатления. Ты должен быть скучным, лишенным обаяния. Будь обходительным, никогда не вступай ни с кем в спор, особенно о религии и политике… Такими разговорами ты лишь наживешь ненужных врагов. Постепенно ты станешь блеклым и незаметным. Временами тебя будут одолевать обида и негодование, и в глубине души ты будешь задаваться вопросом: „Почему? С какой стати я должен это делать?“ — но ты должен работать над собой до тех пор, пока от подобных сомнений в твоей душе не останется и следа». Если верить Санхеку, с помощью непрестанной тренировки сознания разведчик способен достичь того предела, когда границы его собственного я полностью сотрутся. В этом есть нечто сходное с игрой в гольф: если полностью избавиться от напряжения в плечах и делать меньше лишних движений, с каждым разом удар будет получаться более мягким и точным. Примерно таким же образом сознание и поведение агента можно постепенно перестроить на нужный лад, и в этом отношении Ли Санхек был последователем Павлова и Скиннера.
«Что прежде всего запоминается людям? То, что их раздражает. Если ты будешь носить яркие галстуки или необычные украшения, если твои движения будут слишком размашистыми, то ты неизбежно будешь бросаться в глаза. Опытного разведчика не так легко поймать. Даже соседи, годами жившие бок о бок с ним, не смогут ничего конкретного вспомнить, если к ним в один прекрасный день вдруг постучится следователь. На его фотороботе останутся лишь неопределенные черты самого заурядного лица. Такие агенты подобны призракам. Даже если они будут отбивать чечетку посреди улицы или плавать баттерфляем в общественном бассейне, никто их не запомнит».
Подобная закалка чем-то сродни дзен-практике буддийских монахов, которые стремятся избавиться от самомнения и освободиться от оков эго.
Киен понимал, что у большинства людей весьма искаженное представление об агентах разведки: Мата Хари, обольщение женскими чарами, тайные проникновения и побеги, микрокамеры, подкупы, шантаж и прочая романтика. На самом же деле вся информация, которую собирают разведчики, по большей части уже находится в открытом доступе. Такая работа напоминает сбор газетных вырезок, и добытые иными способами материалы по содержанию или качеству ничем не лучше и не хуже их. Информация затягивает небо огромной черной тучей, словно стаи перелетных птиц ранней зимой. Нет, пожалуй, такое сравнение звучит слишком зловеще. Скорее, она подобна наводнению в сезон дождей, уносящему все, что попадается на его пути: корову, отчаянно пытающуюся выбраться из воды, дверь от комода с перламутровыми инкрустациями, бурлящую на поверхности красновато-бурую пену из глины и грязи, беременную беркширскую свинью, сосновые бревна, труп непоседливого горного туриста, пенопластовый буй. По сути работа таких агентов, как Киен, заключалась в том, чтобы выхватывать из всего этого потока информации только значимые факты, анализировать их и составлять комментарии. Они постоянно читают и выискивают смыслы между строк, упорядочивая добытые данные, и в этом отношении ничем не уступают ученым и коллекционерам. Не случайно разведчик по имени Чон Суиль, известный как «Кансу», впоследствии прославился своими трудами по истории межцивилизационного обмена — вот уж где требуется кропотливая работа с огромными массивами информации.
Ближе к концу Второй мировой войны один легендарный разведчик получил указание от КГБ доложить о расположении немецких войск. Он отправился на текстильную фабрику по производству одеял неподалеку от австрийской границы и, представившись перекупщиком, подробно расспросил управляющего обо всем, что его интересовало. Стоило ему только выяснить, куда фабрика отправляла армейские одеяла, и расположение воинских частей предстало перед ним как на ладони, словно тропические рыбки в аквариуме. В большинстве случаев нужная информация — это вовсе не то, что спрятано в стальном сейфе за семью замками под присмотром инфракрасных датчиков. Любое слово, вылетевшее из человеческих уст, любой случайный отрывок написанного текста может оказаться решающим звеном. Поэтому для разведчика в первую очередь важно не искусство маскировки или умение проникать в тыл врага, а обостренное чутье, способность в этом множестве ничего не стоящих обыденных слов распознавать крупицы ценной информации.