Дьявол ночи (СИ)

Гирт грузно поднялся, опираясь свободной рукой о стену. Затянул аркан еще туже. Жозефина вскрикнула, стиснув зубы, почувствовала, что ее потянуло к колдуну. Она уперлась пятками в землю, однако аркан сдавил ей ребра, лишая возможности продохнуть и сопротивляться. Ослабшие ноги подогнулись, Жозефина упала на колени. Ван Блед дернул ее, но лишь сам покачнулся. Затянувшаяся драка все же вымотала и его. Он намотал «веревку» на руку, приблизился на нетвердых ногах к чародейке, доставая из-за пояса нож.
Но тут по телу чародейки прошел разряд молнии, отчаянный и слепой выброс последних крох энергии арта перекинулся на водяной аркан. Гирт ван Блед бешено взвизгнул, нелепо задергался, попятился к стене. «Веревка» размякла, исказилась, ослабла и вдруг осыпалась на землю лужей воды, окатив Жозефину брызгами. Мокрая чародейка упала на четвереньки, жадно глотая воздух ртом, закашлялась, но нашла в себе силы, поднялась и, качаясь, пошла на чародея. Слабый вихрь подкинул выпавший из руки колдуна нож, Жозефина подхватила его и, остервенело взвизгнув, замахнулась.
И вдруг замерла, роняя нож из отказавшейся подчиняться руки.
Чародей вскинул напряженную руку со скрюченными пальцами, и Жозефина одеревенел от ужаса.
Ван Блед схватил застывшую чародейку за волосы, швырнул на стену, прижал собой, уперся коленом в бедро. Его лицо с мстительно горящими голубыми глазами оказалось почти вплотную к ее лицу. Она увидела изуродованную обожженную щеку и звериный оскал. Чародей ударил Жозефину под дых, та задохнулась и обмякла, а затем впился пальцами и стиснул ей левую грудь. Жозефина закричала от боли, из глаз брызнули слезы. Пальцы колдуна словно превратились в тонкие иглы, погрузились в грудную клетку чародейки, сдавили сердце. Чародейку обожгло огнем изнутри. Кровь застыла в жилах. Сердце глухо стукнуло, готовое лопнуть и разорваться. Жозефина захрипела, теряя сознание.
Где-то внутри бешено металась в панике мерзость, а чародейка понимала, что перепуганная трусливая сука позвала ее. И на этот раз ее не удержать на поводке…
Над землей пронеслась чья-то тень. Большой филин зло ухнул, пикируя на колдуна, и растянулся в человеческую фигуру. Щелкнул пружинный механизм, и Эндерн рухнул на ван Бледа, всаживая ему в плечо нож по самую рукоятку.
Колдун завопил, валясь в пыль под весом оборотня. Эндерн щелкнул механизмом на левой руке, раскрутил на пальцах выскочивший нож и прицелился чародею в глазницу. Но не ударил — его рука застыла. Эндерн попробовал сопротивляться, но вдруг неестественно скрючился, засипел, краснея от натуги. Колдун пополз назад, шипя от боли и выставив перед собой руку с дрожащими пальцами.
Ведьма поднялась, расправила плечи, сладко потянулась, довольно щурясь, ощущая каждой клеточкой тела долгожданную пьянящую свободу.
Нет! Ты мне не нужна! Я тебя не хочу!
Хочешь, сестричка, ты очень хочешь меня. Нам ведь так хорошо вместе.
Ведьма крепко обняла Жозефину, горячо поцеловала в губы, пресекая протест, и предательски толкнула ее в поток бурлящей, вязко и тягуче растекающейся черной жижи. Смолянистое месиво с жадностью поглотило ее, оплело, опутало склизкими жгутами и путами. Чародейка увязла, захлебываясь отчаянным криком, ее потянуло на самое дно, чтобы никогда не выпустить, навечно похоронить в недрах обезумевшего рассудка.
Ведьма издевательски расхохоталась.
Мерзость успокоилась, почувствовав себя в безопасности, и довольно заурчала. Мерзость любила ведьму — ведьма хорошо и сытно кормила ее. Не то что та, другая, которая обижала мерзость и заставляла голодать.
Она принялась ластиться и мурлыкать. Дразнить и заводить новую хозяйку, проскальзывая во влажную промежность черными пульсирующими щупальцами, усиливать то пережитое чувство, от которого дремавшая ведьма проснулась. Мерзость знала, что та любит, и давала ей то, что та хочет.
Она видела ван Бледа и Эндерна, а в воздухе стоял крепкий запах крови и смерти. Тот самый запах, от которого ведьма дурела и пьянела, который стимулировал ее сильнее самого сильного наркотика, сводил с ума.
 
Ведьма охнула, по телу побежала приятная дрожь. Ее душило и распирало от нетерпения, она тяжело, хрипло дышала, горела от нарастающего возбуждения, мелко тряслась от злости. Она не даст им друг друга убить! Не даст лишить себя радости и веселья! Убьет сама, по очереди. Медленно, чтобы не потерять ни капельки удовольствия от процесса. Мерзость подхалимски поддакивала, угодливо ласкала новую хозяйку между ног, подталкивая ее, направляя. Сегодня они обе насытятся, упьются, утолят свой голод.
— Мы еще не кончили, mon amour! — прохрипела ведьма, сковывая ван Бледа.
Чародея скорчило, выкручивая суставы рук. Эндерн, освободившись от его власти, упал на колени, хрипя и давясь кашлем. Ван Блед истошно завыл, выгнулся дугой. Он пробовал сопротивляться, проявить норов и своеволие. Ведьма голодно облизнулась. Сильный. Непокорный. Она любила сильных, обожала ломать непокорных. Они продлевали предвкушение, томительное ожидание блаженства. Совсем немножко, но ведь это только игра, в которой есть лишь одна победительница.
Он стоял перед ней на неестественно подогнутых ногах, жалкий, ничтожный, беспомощный, в полной и абсолютной ее власти. Ужас, растерянность, непонимание. Нужно совсем чуть-чуть, всего капельку боли, чтобы он сделал для нее все, чего она захочет. А если к боли добавить удовольствия… Ведьма знала, куда нужно надавить, что затронуть в простом и бесхитростном мужском теле, чтобы похоть и желание затмили инстинкт самосохранения. Чтобы заставить боготворить ее, поклоняться ей, стелиться перед ней, лишь бы она не останавливалась…
Ведьма представила себе это и застонала, стискивая бедра. Это было бы так сладко… Но еще слаще убить медленно, неторопливо, изощренно, смакуя каждый хруст выкручиваемых суставов, треск ломающихся костей, нестерпимое мучение от перемешивающихся органов и лопающихся от давления вен. Дать выход текущей внутри мерзости, накормить ее, чтобы она вернулась сытая и довольная и ублажила свою хозяйку, довела до исступления, до крика, до потери сознания. От этой мысли внизу приятно заныло, участилось возбужденное дыхание.
Ведьма уронила колдуна на колени. Провела по изуродованной щеке ладонью, заглянула в круглые от животного ужаса глаза и впилась в губы, выталкивая голодную мерзость ему в рот.
Как он нашел в себе силы оттолкнуть ее, ведьма так и не поняла. Просто вдруг оказалась на земле, истерично завизжав на всю улицу. Гирт ван Блед согнулся пополам, захаркал, раздирая себе глотку, вызывая мучительную обильную рвоту.
— Re… — просипел он. — Respo… respondendum! — выдавил он наконец и исчез.
Ведьма саданула кулаком по земле, подскочила на ноги и бросилась к тому месту, где только что харкала и блевала ее игрушка. Хрипя и сотрясаясь от переполняющего бешенства, она закрутилась на месте, как будто ван Блед мог спрятаться где-то неподалеку, позорно заползти под камень, но его нигде, естественно, не было. Ведьма яростно завыла обезумевшей голодной хищницей, упустившей добычу.
И вдруг услышала ругань.
Ведьма резко обернулась.
Пришедший в себя Эндерн поднимался с колен.
Ведьма плотоядно ухмыльнулась. Этого она не упустит. С этим можно никуда не торопиться. Воплотить все свои фантазии.
Да, хозяйка… прошелестел мерзкий скользкий голос. Мы с ним хорошо развлечемся, хозяйка.
Ведьма облизнула кончиком языка губы. Шагнула к Эндерну.
— Оооо, нет, — протянул оборотень, выхватив из-за пояса пистолет и попятившись. — Даже, сука, не думай!
А потом, нашептывала мерзость , найдем другого. Та, скучная и жадная, испытывает к нему странную тягу, непонятное влечение, нелепые чувства. С ним будет еще веселее, хозяйка!
Ведьма сделала еще один шаг. Эндерн взвел курок, целясь в нее из пистолета.
— Стой на месте, Графиня!
Она в нашей власти, хозяйка. Мы заставим ее смотреть, чувствовать. Это будет ей наказанием за то, что она нас не любит, не кормит…