Корниловъ. Книга первая: 1917 (СИ)

И хотя почти каждому из них голод был привычен и хорошо знаком, они знали не понаслышке, как урчит пустой желудок, а голова отказывается думать, и всеми силами старались его избежать.
Конный разъезд ударников они заметили слишком поздно.
Сначала появился густой столб пыли, а уже из него выбрались они, верхом на лошадях и с карабинами наперевес. Так что солдаты не успели ни разбежаться, ни спрятаться. Да и где ты от конного спрячешься в степи.
  
— А ну, стой, товарищи, руки вверх! — крикнул старший вахмистр, без всякого зазрения совести направляя карабин на своих же.
С ним было ещё семеро всадников. Чёрно-красная форма тоже была густо засыпана пылью, так что казалась скорее монотонно серой. Но красные околыши на фуражках и красные повязки на рукавах виднелись чётко, и никакой ошибки быть не могло. Ударники.
Кто-то выругался сквозь зубы, Иванов вскинул разряженную винтовку. Дезертиров было больше, и он намеревался ударников обхитрить, напугать, заставить отступить перед превосходящим числом, но тут сухо раздался выстрел, и ефрейтор рухнул наземь с маленькой аккуратной дыркой прямо между глаз.
— Видали, вашбродь, напасть хотел, сволота, — насмешливо произнёс один из ударников.
— Так точно, чудом опередил его, — поддакнул кто-то ещё.
— Молодец, Васятка, хороший выстрел, — кивнул вахмистр. — А вы, господа хорошие, винтовочки-то наземь побросайте. Вам вместо них теперь лопаты дадут. Только вам это не понравится.
Второй раз повторять не пришлось. Дезертиры охотно подняли руки, понимая, что церемониться с ними никто не станет, и на этот раз для них свобода пока закончилась.
 Глава 6 
 Каменец-Подольский 
Жалобно взвыли тормозные колодки, паровоз мягко остановился на железнодорожной станции и издал протяжный свист, стравливая лишнее давление из котла. На перроне уже началась суета, разводящие спешно выставляли часовых, толпа гражданских, военных, полувоенных и прочих мутных личностей осаждала все вокзалы и станции в поисках способа пробраться на восток, подальше от фронта и немецкого наступления.
Здесь генерал намеревался провести всего день, не больше, а затем отправиться в Бердичев. Тут к многочисленной штабной свите должны вновь присоединиться Завойко и Голицын, а может быть, и Савинков тоже.
Корнилов выглянул из окна. Там стоял часовой с винтовкой на плече, рядом с ним крутился какой-то расхристанный небритый тип в помятой фуражке на затылке. Оба щелкали семечки, обильно заплёвывая перрон, и о чём-то добродушно болтали. М-да. Это вам не Федеральная служба охраны. Охрану срочно нужно менять.
— Коменданта поезда ко мне! — рявкнул генерал.
Спустя некоторое время вошёл старик с погонами штабс-ротмистра, князь Кропоткин, по всей видимости, дальний родственник знаменитого анархиста.
— Ваше Высокопре… — начал старый гусар, но Корнилов его перебил.
— Взгляните, — жёстко произнёс он, приоткрывая шторку.
За окном часовой, пренебрегая обязанностями и уставом, курил одну папиросу на двоих с незнакомым товарищем.
Князь нахмурился, набрал воздуха в грудь, чтобы начать оправдываться, но генерал его опередил.
— Часовых снять с караула. Оружие забрать, выдать мётлы и вёдра, направить на уборку перрона и поезда. Чтобы к нашему отъезду всё сияло, — сыпал приказами генерал. — Охрану заменить. Этих — на фронт. Для охраны прислать эскадрон из Текинского полка. Письменный приказ будет позже.
— Будет исполнено! — выпалил комендант.
Корнилов отпустил старика, и тот стремглав выскочил из купе, на ходу метая громы и молнии. Генерал немного понаблюдал за тем, как незадачливого часового снимают с поста и заставляют убирать не только то, что он наплевал вместе с товарищем, но и всё то, что наплевали за долгие месяцы революции сотни и тысячи других.
Шелестящие ковры подсолнечной шелухи сейчас казались одним из символов революции, шелухой были усыпаны все общественные места, где только мог собираться народ. Ни один митинг, ни одна демонстрация не обходились без семечек. Те, у кого семечек не было, жевали чёрный хлеб, но таких было меньшинство. И, разумеется, весь этот мусор вместе с крошками, окурками и плевками никуда не девался, никто даже и не думал заниматься уборкой. Революция, всё-таки, пространство высоких материй.
Корнилов вернулся к работе, как командующий фронтом, теперь он вынужден был отвечать не только за 8-ю, но и за все остальные армии. Прежде всего, восстановить порядок в 11-й армии, которая драпала быстрее всех. И никаких других методов, кроме как восстановить порядок в тылу с помощью ударных отрядов и юнкерских команд, Корнилов придумать не мог, хотя пытался изо всех сил. Военно-полевые суды не справлялись, и генерал приказал расстреливать пойманных с поличным дезертиров и грабителей без суда. Спасти положение могли только самые жёсткие меры, уговоры и увещевания здесь не помогут.
В тылу, в резерве, даже не подходя к фронту, взбунтовалась целая пехотная дивизия, застрелив или задержав собственных офицеров. Пришлось окружить эти четыре полка кавалерийскими дозорами, пулемётными командами и подвести сводную артиллерийскую батарею. После недолгого обстрела одного из полков шрапнелью, нескольких митингов и вялой попытки сопротивления бунтовщики сдались. Зачинщиков мятежа выдали свои же однополчане, виновных расстреляли на месте и оставили трупы вдоль дороги с табличками «Изменник Родины и Революции».
К генералу то и дело заходили посетители и просители, в основном, из штабных чинов, испрашивая дозволения на то или иное действие, вплоть до самых мелочей, чем изрядно выводили Корнилова из себя. Так что очередного усатого генерал-лейтенанта Корнилов встретил хмурым недобрым взглядом.
Однако посетитель довольно лихо исполнил воинское приветствие, снял фуражку и обнажил обширные блестящие залысины, по которым генерал его и узнал. Павел Скоропадский, будущий гетман (хотя Корнилов надеялся, что всё-таки нет) самостийной Украины. Так что искорку интереса Скоропадскому удалось пробудить.
— Здравия желаю, Павел Петрович, — поздоровался Корнилов в ответ, припоминая гетманские имя и отчество.
Скоропадский сбивчиво поздравил его с назначением на должность и выразил свою поддержку его начинаниям и смелым решениям. Говорил он на чистейшем русском языке.
— Возвращаюсь в корпус, — сообщил Скоропадский. — Решил заглянуть.
— 1-ый Украинский? — спросил Корнилов.
— Никак нет, 34-й армейский корпус, — ответил Скоропадский.
Главнокомандующий понял, что ляпнул что-то не то.
— Кого-то переформировали? — решил уточнить Скоропадский. — Мою 56-ю дивизию частично украинизировали, дерутся прекрасно.
— Прошу прощения, заработался, — буркнул Корнилов. — Украинизацию прекратить. Солдаты должны драться за всё Отечество, а не за отдельные его части.
— Есть, — ответил Скоропадский. — Я только что из Киева, видел там некоторых… Деятелей… Впечатление произвели не самое приятное.
— Сейчас не время тасовать части туда-сюда. Единственное — необходимо формировать ударные батальоны из добровольцев. Без комитетов и депутатов, — сказал Корнилов.
— Поддерживаю. Солдаты просто бегут из эшелонов. К фронту вагоны приходят уже пустые, — хмуро произнёс Скоропадский.
— Рад, что мы с вами друг друга понимаем, — сказал Корнилов, пожимая напоследок руку визитёру.
Скоропадский попрощался и вышел, а генерал Корнилов вернулся к работе. Впечатление от встречи осталось крайне своеобразное. Вроде и правильные вещи он говорил, но из послезнания Корнилов помнил об активном сотрудничестве гетмана с Центральными Державами. Если бы не украинский хлеб, Германия и Австро-Венгрия рухнули бы гораздо раньше. С другой стороны, с нацистским режимом он сотрудничать отказался и погиб после англо-американской бомбардировки. И вот эта двойственность, диссонанс текущей ситуации и послезнания не давали Корнилову окончательно сделать вывод.