Степан Разин (СИ)
— Значит, и ты тоже из «хорошего дома»?
— Мне не хочется говорить о себе.
Я посмотрел на него с кривой усмешкой и сощурив глаза.
— Хочется, не хочется, но когда-нибудь всё равно придётся. И, скорее всего, довольно скоро. По крайней мере ещё до того момента, когда мы с тобой подпишем контракт о твоей службе. Да и просто так давать тебе деньги, чтобы ты выкупил свою жену, я не стану. Без купчей на эту женщину. А для купчей нужно знать, кто ты.
— Конечно, Исфан Арасин. Я тоже был бунтовщиком. Мы пытались убить шаха Сафи, но черкес-охранник остановил раба, которого мы подкупили. Они пытали его, и он рассказал про всех, кроме меня. Мой отец воспитал его и мы с детства с ним дружили. Он смог сохранить в тайне моё имя. Как-то так, Исфан Арасин.
— Так как же тебя зовут? — спросил я.
— Селим — прозвище. Я — Байрам ибн Верди султан и правитель Дербента при шахе Сафи. После его смерти мне пришлось уехать из Персии. К тому времени я узнал, куда увезли Эсфирь, изменил имя и нанялся в «амбалы».
— Охренеть, — только и смог вымолвить я.
* * *[1] Эфенди — господин.
[2] Исфандиар — «созданный благочестием» — персонаж иранского эпоса и «Шахнаме». Доблестный воин, погибший от руки Рустама. Его эпитет «бронзовотелый» связывают с общеиндоевропейским мифом о неуязвимом герое; в разных версиях неуязвимость Исфандиара связана с заклятием Зардошта или проглоченным им зёрнышком граната.
Глава 13
— Зачем же ты мне полностью открылся?
— Теперь мне не зазорно служить. Ты — шахзаде. Я могу тебе служить под своим именем.
— Но я тебя брал служить не к шахзаде, а к казаку Степану Разину. Это разная цена.
— Это не важно, — усмехнулся Байрам. — Имена — пустынный мираж, обман. Главное — суть человеческая. В тебе видна сила. Твой отец уехал в Персию. Будет говорить с шахом Аббасом о твоей судьбе. Не возвращайся в Персию. Оставайся здесь, но берегись шахских ассасинов.
— Ассасинов⁈ Разве они ещё существуют⁈
— Ты слышал про них? Значит ты настоящий шахзаде. Это не персидское слово, а сирийское. И… Да, они существуют, хотя все их замки разрушены монголами. Они не так активны, но они существуют. И они приближенны ко дворцу шаха и продолжают убивать по его приказанию. У них есть свой имам.
— Я знаю, — сказал я, покопавшись в голове Стёпки. — Нур ад-Дин Али… Мы ездили к нему с отцом в Анджудан. Это где-то в горах по дороге в столицу.
— Значит, ты точно шахзаде, — проговорил и склонил голову Байрам.
Персу было что-то около сорока лет. Кроме того, что он был худ, он был ещё лыс и носаст. А потому видок у него был ещё тот. Только детишек пугать Кощеем. Мне он не внушал, честно говоря, доверие.
— Ты так и не сказал, сколько будет стоить твоя жена?
— Сто серебряных монет. Не больше. А тут такие рабыни, как моя Эсфирь, стоят почти триста.
— Ну… Я не себе её покупаю… Я хотел положить тебе недельный оклад в две копейки. Кроме содержания, конечно. Куда входит снаряжение, оружие, конь и всё, что будет нужно для службы. Сто монет тебе придётся отрабатывать пятьдесят недель, а это…
Я мысленно разделил количество дней в году на семь и получил пятьдесят две недели.
— Почти год. То есть, тебе, чтобы вернуть мне долг, придётся служить мне, получая только еду, почти целый год. Её труд я не считаю, так как она — моя рабыня и я получаю от неё то, что хочу. Тебя это устраивает? Можешь не служить мне, если сможешь найти более оплачиваемую работу.
— Тут нет никакой работы, — хмуро сказал Байрам. — И я хочу служить тебе, шахзаде.
Я пожал плечами.
— Чем ты сможешь быть мне полезным, кроме приготовления плова и жареной баранины?
— Я могу давать тебе уроки боя на наших мечах. Не думаю, что ты уверенно владеешь таким мечом.
— Почему ты так думаешь? — улыбнулся я.
— Ты ещё юн, шахзаде, и не можешь быть мастером шамшира[1].
— Логично, — усмехнулся я.
— Ты удивительно говоришь, — шахзаде.
— Знаешь, ты не называй меня шахзаде, — сказал я, проигнорировав последнюю фразу. — Я не хочу быть наследником. И я не наследник.
— А как тебя называть, эфенди?
— А вот так и называй: «эфенди».
— Хорошо, эфенди.
— Я подготовлю соглашение. У тебя нет, случайно, формы, по которой можно его составить?
— Если ты дашь мне пергамент и чернила, я его быстро напишу, только мне нужно знать твоё полное имя.
— Я дам тебе не пергамент, а бумагу, чернила, перья, доску для письма и песок. А ты напишешь соглашение о найме тебя моим, э-э-э, начальником личной охраны, сроком на один год. Дальше будет видно. И да… Ещё… Я собираюсь отправляться в Москву. Поедешь ли? Там очень холодно бывает. Знаешь, что такое Москва?
— Москва, это тот город, где сидит русский шах. Вы его называете — царь. Ты поедешь к царю, эфенди?
— Возможно. Я поеду в Москву с товаром. Отец вернётся и я поеду.
— Один? Ты ещё юн.
— С братом. Его зовут Фрол.
— Вы не похожи.
— Он не сын моей матери, но сын моего отца.
— Так бывает часто. Он может торговать?
— Я могу торговать.
— Ты? — удивился Байрам. — Ты уже торговал?
Я покрутил головой.
— Значит, тебе просто кажется, что ты умеешь торговать.
— Я умею быстро считать вот тут, — я постучал пальцем по лбу.
— Да? — удивился перс. — Хм! Это, конечно, очень хорошо, но этого мало. Торговать буду я. Ты будешь считать, а я стану торговать. Ты считаешь, говоришь мне, я торгуюсь. И мы пойдём с тобой на здешний базар и ты покажешь мне, как ты считаешь. Нам же нужны продукты? Да… Тебе нужен шатёр. У нас есть деньги на хороший шатёр?
— Думаю, — я улыбнулся, — у нас будут деньги на хороший шатёр. Вот посмотри и скажи. Мы сможем это продать?
Я выложил перед персом стандартную карточную колоду, где, вместе с мастью и цифрами, были нарисованы полностью обнажённые прелестницы. В молодости мы увлекались преферансом и я, как-то, ради шутки, нарисовал свою колоду с лицами и фигурами однокурсниц. Что потом было⁈ Кто-то перефотографировал и колода пошла гулять по институту. Меня чуть было не выгнали. Но времена были: во-первых, — коммерческие, а во-вторых, — бесстыдные. Некоторые девушки даже обиделись, что я их «проигнорировал». Пришлось рисовать ещё пару колод.
— Это что⁈ — восхитился перс. — Карты⁉ Как для нашей игры «Пасур»! Ах какие! А как девки стоят⁈ Где взял⁈ Что за умелец, написал⁈
— Умелец перед тобой, Байрам.
У перса распахнулись глаза.
— Ты кудесник, Исфан Арасин. Где тебя учили?
— Немного мать, немного в шахском гареме. Я провёл там два года.
— В гареме у Сефи?
— Да! Три года назад. Тогда мне было ещё можно там находиться.
— В каком именно гареме?
— Э-э-э… Не понял. Что значит: «В каком гареме?». Их разве несколько?
— Конечно! Гаремов у шаха три. Первый — семейный гарем, там живут его жёны и наложницы. Второй — женский, там живут наложницы-девственницы, не ставшие фаворитками. Третий — мужской, где живут дети мужского пола — шахзаде, их слуги и соратники. Пока шахзаде находился в семейном гареме или в мужском,он не должен был показывать, что он уже взрослый. Иначе, он должен был покинуть гарем, дворец, и начать взрослую жизнь, например — отправиться в какой-нибудь остан[2] и завести там свою семью. Ты, мог жить только в мужском гареме.
— Но там совсем рядом жили и жёны шаха. Они постоянно приходили к нам, а мы бегали к ним.
— Им можно было приходить. Другим ход в гаремы запрещён. Твой отец, видимо, имел значительный вес во дворце, если пристроил тебя в мужской гарем. Там воспитывали и учили многих чиновников. Я сам рос в мужском гареме шаха Аббаса Великого до тринадцати лет. Знаю, там хорошо учили. Но так рисовать? У тебя великий дар, эфенди. Ты хочешь знать за сколько можно продать эти карты?
Байрам снова пролистал их. Карты были примерно на треть больше «наших обычных». Сложно было «мельчить» палочками из бамбука, который, оказывается, использовался при транспортировке товаров из Индии и Китая. Из бамбука, естественно, делали корзины, которых я и купил десяток на одну копейку. Удобный материал для изготовления многого.