Ты - наша. Хэллоуинская ловушка (СИ)

Вася хочет сказать, что нет, не хорошо!
Стыдно, страшно, неправильно!
То, что они с ней делают, неправильно!
Камень такой большой в ней, так двигается, скользя жестким горячим взглядом то к ее растерянному лицу, то вниз, по ее груди с напряженными сосками, ниже, к своей руке, все еще лежащей на животе, ниже, к месту их соединения.
И каждое движение заводит все больше и больше!
Заставляет терять контроль над собой, звереть, каменеть пальцами на нежных бедрах и животике, рычать, словно зверь. Хотя, он и есть сейчас зверь. Они оба с Лисом — звери.
Стол шатается все сильнее и сильнее, Вася начинает вскрикивать на каждое его бешеное движение, и Лис, жадно отслеживая эту картину, облизывает губы пошло и похотливо.
У него такая же, как и у Камня, безумная блуждающая усмешка, густая атмосфера вседозволенности и похоти окружает их, сводя с ума еще больше.
— Мне оставь, слышишь, — возбужденно рычит Лис, и Камень, резко выдохнув, выходит из тесной влажности, парой движений доводя себя до абсолютного пика.
Вася, растерянная, не понимающая даже, что он уже не в ней, расширенными глазами смотрит, как двигаются его пальцы по члену, как он кончает.
И вскрикивает, когда ее берет Лис.
Он не щадит, движется сразу сильно и быстро, чувствуя, что немного ему надо. И без того заведен до предела.
Камень наклоняется к Васе, позволяя ей ухватиться за себя неверными срывающимися пальцами, и мягко целует в губы.
— Хорошая какая… — хрипит он, а затем проводит влажными пальцами по нижней губе. — Оближи.
Его взгляд темен и жесток.
Лис ругается несдержанно, наблюдая эту картину и ускоряясь.
Не отрывая взгляда, трет пальцем напряженный клитор, и Вася, сама не понимая, выгибается, закатывая глаза от внезапно накатившей волны непонятного, жуткого удовольствия.
Ее трясет, мотает по столешнице, Лис, сойдя с ума от этого зрелища, дикого, животного, не выдерживает и кончает, едва успевая выйти из нее.
Тяжело дыша, наваливается на девушку.
— Пиздец… Охуенно… Это охуенно…
Вася лежит, закрыв глаза и бессильно отвернувшись от своих мучителей.
Она не сопротивляется, когда ее освобождают, вытирают влажными салфетками, приводят в порядок.
Мнимый, внешний порядок.
Опускают юбку, поднимают вверх лиф платья.
Что-то постоянно бормоча, утешая, успокаивая, гладят, целуют, тискают.
Она только моргает заторможенно, глядя за окно. На осень. Яркую. Золотую.
Там, за окнами, еще день, уже клонящийся к вечеру. Ее однокурсницы и однокурсники празднуют Хэллоуин, нарядившись в нечистую силу, в чертей и вампиров.
— Поехали ко мне, — командует Лис, твердой рукой направляя Васю к выходу из аудитории.
— Надо решить, как дальше, — гудит Камень, подхватывая с пола пушистую курточку Васи и накидывая ее на голые плечи девушки.
— В смысле? — Лис обнимает Васю, тяжело дышит ей в шею, — черт… Хочу опять…
— Я не собираюсь заканчивать, — жестко роняет Камень, властно положив ладонь на плечо Васи.
Она вздрагивает, сквозь шум в ушах осознавая, что именно значат его слова.
Поднимает на него взгляд.
Они… Они не хотят закачивать? Он хотят… еще?
— И я, — говорит Лис.
Парни останавливаются, смотрят друг на друга тяжелыми ревнивыми взглядами поверх головы Васи.
Их ладони лежат на ее плечах.
И прибивают к полу так, что голову не поднять.
— Будем решать, — рычит Камень.
— Будем, — соглашается Лис, — но потом.
— Да, — после паузы отвечает Камень, — потом. Ночь впереди. Хэллоуин, мать его…
Они, явно достигнув какого-то безмолвного соглашения, тянут Васю дальше, к выходу.
И она не сопротивляется.
Идет, зажатая с двух сторон горячими, жесткими телами.
Хэллоуин — раз в году.
А вампиры и оборотни — навсегда.
Теперь для нее — навсегда.
* * *
Я моргаю, как всегда, чуть заторможенно, привыкая к реальному миру. Возвращаясь с Изнанки.
Это редкость, на самом деле, когда изнанка настолько близко.
Настолько неотвратима.
Девушка, так доверчиво протянувшая мне ладонь для пустяшного, ярмарочного гадания, непонимающе таращит на меня круглые глазки. В них страх и надежда.
  
Она верит в то, что все будет хорошо.
Я смотрю на нее и вижу отпечаток будущих страданий на лице. И тот вариант будущего, что сейчас так ярко проступил, совсем даже реальный.
У нее необычно переплетены нити судьбы, такое редко увидишь. Эти парни… Они ей по судьбе. Оба. Связаны до конца дней.
А еще — боль, страх, обида…
Это все никуда не денешь, к сожалению. Это — то, что не поменять.
— Что? — не выдерживает девочка, доверчиво хлопая ресницами, — что-то… — она сглатывает испуганно, — что-то не так?
Я держу ее за руку, машинально поглаживая, и страшно жалею, что вообще пришла сюда сегодня. В этот балаган.
Ведь знала же, нечего мне тут делать!
Но сестра все ныла и ныла: “Ярмарка, бабки… Посидишь пару часов в этой будке, поизображаешь ведьму, с тебя не убудет! А у меня клетка ясновидящей закроется! Премия, опять же. Тебе не надо? А мне надо! Что ты за близняшка, что на меня плевать?”
Короче, донылась, зараза.
Дурацкая ярмарка, зачем-то необходимая департаменту городского хозяйства, где близняшка трудится руководителем, была на редкость выматывающей.
Открытие новой линии набережной, какой-то рыцарский турнир, море лотков с уличной едой… И толпа народа.
Откуда тут, летом? В каникулы?
Я уже закрывалась, до смерти устав от ряженых, ведьм, вампиров и привидений, собравшихся на этом слишком уж ограниченном пространстве. Мечтала о теплом пледе и моем мягком мурлыке, лежащем в ногах.
Парень и девушка окликнули, когда уже уже, практически, на низком старте была.
Хотела отказать, ну какое там гадание! Но глянула на девушку… И согласилась.
И вот теперь не знаю, что делать.
Ветвистое будущее у девочки. Странное. И тут, как в сказке, налево пойдешь — в беду попадешь. Направо пойдешь — горе узнаешь. Прямо пойдешь… А не надо ей прямо.
Парень стоит позади девушки, и я вижу отчетливую красную нить грубого влечения от него к ней.
И нить эта — неправильная. Вампир энергетический. А эти твари — похуже настоящих, ей-богу. Те как-то честнее, что ли… Крови попил — и гуляй дальше.
Энергетики — дело другое. Тут пока до пустой оболочки не высосут душу, не тормознут.
Этот парнишка — то самое “прямо”, куда точно не надо ходить. Лучше уж направо или налево.
Есть такое “прямо”, которое убивает. Медленно и неотвратимо.
Но и “направо” с “налево” тоже нехороши.
Кто ж тебя так проклял, девочка?
У нее чистые ясные глаза. Нежное красивое лицо. Длиннющая золотистая коса. Сама невинность и хрупкость.
Щурюсь, выискивая источник.
Да….
Вот оно.
Искажение в ауре. Проклятие, сильное, неоформленное, неосознанное. То, что заставляет окружающих людей сходить с ума, желать делать больно, подчинять.
Парнишка жадно втягивает ноздрями эту сформировавшуюся темень. Вкусную для него. Не исправить. Да и не из тех он, что захочет исправления. Натура такая, тут ничего не поменять.
А вот девочка…
Не повезло тебе с родными, малышка. С матерью не повезло.
Надо будет сестре сказать, неоформленная темная, стихийно прорывающаяся вот такими жесткими сгустками — ничего хорошего. Надо присматривать. Хоть и не по ее ведомости, но пусть там скажет, кому нужно.
Это же опасность какая для окружающих. Позавидовала темная дочери своей, ее молодости, красоте, тому, что вся жизнь впереди… Неосознанно позавидовала, сама от себя скрывая это за праведными, благочестивыми помыслами…
И начало действовать проклятие, меняя судьбу. Делая ее темной и страшной.
— Скажите… — девочка волнуется все больше, неуверенно оглядывается на парнишку, злым, ревнивым взглядом прожигающего мне переносицу, — с моими родными все будет… в порядке? Они будут здоровы?