Визионер

Хм, а в широких полномочиях что-то есть.
– Вольно, слушаем вводную. Кто тут криминалист и фотограф?
Вперёд высунулись два худых паренька с чемоданчиком и камерой. Братья, что ли? Или просто похожи?
– Пойдёте со мной. И… – Митя обвёл взглядом собравшихся и остановился на крупном ефрейторе с кустистыми бровями. – Ты тоже. Это, – Митя указал на Вишневского, – мой… заместитель, Лев Янович Вишневский. Всех остальных он поделит на две группы. Одна будет допрашивать персонал, вторая – общаться с гостями отеля. Вишневский проведёт вам подробный инструктаж – что именно спрашивать и как. Всё ясно?
– Так точно!
– Виктор, ваша задача сейчас – объяснить сотрудникам, что в ресторане была попытка кражи. Всё обошлось, но дать объяснения всем, кто был ночью на смене, так или иначе придётся. Из отеля никого не выпускать, пока с ним не побеседует полицейский. После этого жду вас в номере двести семнадцать.
Виктор ушёл, и Митя повернулся к Горбунову:
– Семён, отыщи в подсобке этого Андрейку, который труп нашёл. Выясни, что помнит, и постарайся внушить, что болтать ему не следует. Ты к детям имеешь подход, а там, судя по всему, ребёнок и есть. Потом поможешь Вишневскому с анкетами.
– У меня четверо внуков, Митя. Разберусь.
В сопровождении криминалиста, фотографа и ефрейтора Дмитрий поднялся на второй этаж. Дверь номера двести семнадцать по-прежнему караулил Мишка, который доложил, что за прошедшее время никого в зоне наблюдения не заметил. Отпечатки с дверной ручки сняли быстро, а вот с самой дверью вышла заминка. Запасной ключ от номера в скважину не лез. Заперто изнутри. Значит, версия верна – преступник вытащил труп через тайный ход. Ломать дверь? Или пойти другим путём?
Оставив Мишку на посту, Митя вернулся с остальными в ресторан. С помощью персонала отыскали тот самый тайный ход. Как выяснилось, из каждого номера вела своя лестница, в конце они соединялись, выводя в основной зал в неприметном углу.
По нужной лестнице поднялись осторожно, по стеночке. Ефрейтор светил фонарём. Дмитрий ожидал увидеть пыльные ступеньки и отчётливые следы. Но нет. Чистюли проклятые – даже здесь полы моют.
Дверь в номер, как и предполагалось, была не заперта. Ну да, если несёшь такой груз, закрывать замки рук уже не хватит. Дмитрий оставил ефрейтора на карауле внизу тайного хода, а другим сотрудникам дал возможность заняться своей работой.
* * *
Собрались через несколько часов своим отделом в привычном уже «кабинете».
Жизнь гостиницы постепенно входила в привычную колею. Других блюстителей порядка Дмитрий отпустил – всё, что могли, они уже сделали. В принципе, и самим можно ехать, но Самарин решил всё-таки задержаться. Вдруг что прозевали?
Сначала рассказал коллегам, что обнаружил сам.
Как и предполагал Митя, ушлый преступник почти не оставил улик.
По предварительной версии, в номер он проник почти сразу после официанта – заказанный завтрак так и остался нетронутым. Из комнат пропала простыня и два полотенца. Несколько волокон от простыни обнаружили в ватерклозете – видимо, порезал на кусочки и смыл. Зачем? Там же нашлись частички волос – предположительно жертвы. Митя ещё в ресторане обратил внимание, что вместо пышных локонов на голове у Марии Барышкиной было какое-то неровно стриженное «гнездо». К чему этот чудной обряд?
Полотенца, видимо, использовал, чтобы обмотать обувь. Они и звук приглушили, и помешали увидеть чёткие отпечатки. Ах да, чуть не забыл – нашатырь! Поганец протёр им всё, что мог, и на полотенца, видимо, тоже побрызгал – бедная Тефтелька только чихала, но никакой след взять не смогла.
Ни вещей, ни денег Барышкиной-младшей не тронул. А ведь там только драгоценностей не на одну тысячу рублей!
Что ещё? А вот: в вечер приезда барышня телефонировала пять раз на один номер – в Английский клуб. Всё ещё пытаемся выяснить кому. Пока всё, пожалуй.
– Что у тебя, Семён?
– С Андрейкой этим поговорил. И правда дурачок блаженный. По развитию ума ему лет восемь, ей-богу. Там проблем не будет, Митя. Я ему лошадку подарил глиняную. Для внучка брал, а ишь, пригодилась. Он про девочку и забыл сразу, давай с лошадкой играть.
  
– Одной проблемой меньше. Лев, как там наше анкетирование?
Вишневский разложил перед собой разношёрстные анкеты.
– Неплохо прошло. Из шестидесяти номеров заняты были двадцать восемь. Ну или двадцать семь, не считая люкса Барышкиной. Пятеро ещё спят, решили пока не будить, взяли на карандаш. Остальных опросили всех. Сомнительных постояльцев я отдельно отложил, потом подробнее их изучим. А в остальном, боюсь, мало полезной информации. Ночного шума и подозрительных персонажей никто не слышал и не видел. Если жалобы и есть, то какие-то несущественные. Или полная бессмыслица.
– Например?
– Даму из триста второго раздражает бордовый цвет портьер, «вызывает ужасные мигрени», просила особо подчеркнуть. Фабрикант из триста десятого подозревает, что метрдотель – немецкий агент, потому что после работы пьёт пиво. А пожилая мадам из двести двенадцатого жалуется, что колёсики сервировочных тележек отвратительно скрипят.
– Погоди-ка. Двести двенадцать – это же напротив того самого люкса?
– Почти. По диагонали. Из ближайших к нему номеров он единственный был занят, остальные пусты.
– И что там про скрип? Есть подробности?
– Сейчас зачитаю: «Настоятельно прошу смазать ресторанные тележки, они издают гнусный скрип. Не далее как вчера около полудня, когда я выходила из комнат, у номера люкс с этим гадким скрипом проехал официант. Я, разумеется, сделала ему замечание по поводу звука, но этот отвратительный брюнет даже головы не повернул. Прошу немедленно разобраться с воспитанием персонала и ужасным скрипением!»
– Стоп. Барышкина же как раз заказывала завтрак около полудня?
– Так и есть.
– Где тут допрос официанта? Ага, вот он. «Доставил в полдень в нумер двести семнадцать завтрак для мадемуазель Павловой: расстегаи с грибной икрой, осетрину в сметане, тартины с костным мозгом, чай, фрукты. Артистка выглядела прелестно, улыбалась, дала двугривенный на чай, дай бог ей доброго здоровья. Тележку просила оставить, сказала, мол, накроет позже сама. После этого вернулся в ресторан, где и был до конца смены».
– И что не так?
– А то. – Митя ткнул в верхнюю часть листка, где проведший допрос полицейский записал особые приметы официанта. – «Никита Нилов, двадцать восемь лет, метр восемьдесят, плотного телосложения, блондин». Блондин, чёрт возьми!
– Ох ты ж…
– Надеюсь, он ещё тут. В арестантскую его, в «холодную». Может, освежит память.
 
Глава 8,
 
в которой происходит второе безумное чаепитие
 
– Но он меня вдруг покинул, оказался он подлецом,
И только горькие слёзы вспоминают его лицо…
Княгиня Фальц-Фейн читала нараспев, прижав правую руку к сердцу, а левой грациозно взмахивая в такт словам. Декламация продолжалась уже почти полчаса и, откровенно говоря, изрядно утомила собравшихся.
Соне ещё, можно сказать, повезло. Загорской-старшей, как одной из ближайших подруг, полагалось место в партере, а там ни подремать, ни отвлечься никак невозможно. Отсюда, с «галёрки», Соня видела напряжённый затылок матери, который покачивался в такт стихам. Маму даже было немного жаль.
Здесь, на задних рядах в большой гостиной Фальц-Фейнов, иные беззастенчиво спали, другие – без зазрения совести сплетничали. И то и другое можно было делать без опаски – мягкие диваны и обильные растения в мраморных вазонах отлично глушили звук. А свечи, коими сопровождались литературные салоны княгини («поэзия – это интимное действо»), озаряли по большей части саму хозяйку, оставляя последние ряды в приятном сумраке.