Семь способов засолки душ

Якут пожимает плечами — и что, мол?
— Причем довольно давно это длится. В нашей старой квартире нашли мертвую девушку, — Ника трогает себя за воротник, — с бубенчиком на шее.
— Их все носят. На каждом углу продают.
— Еще одна пропала, говорят, ходила к вам. А до того в Алейке нашли утопленницу, слышал? Наверное, тоже искала просветления. Сказали, что наркоманка, депрессия, все дела. Про Надю тоже так говорили.
— Надя не была наркоманкой, — быстро говорит Якут.
Ника поднимает руки — бинго.
— Вот и я о том же! До «Сияния» — точно не была. Употребленное на ритуале не считается же, верно? Ты видел их зрачки?
— Они говорили с духами.
— Надя тоже говорила. И где она сейчас?
Ника вытирает рот салфеткой, бросает ее на поднос.
— Ты знаешь, что папа ей сказал за день до ее смерти?
Якут едва заметно морщится, качает головой.
— «Ты не стараешься». Он позвал ее к своим друзьям на дачу, она не поехала. И папа сказал ей, что она мало старается и толку от нее не будет.
Скажи мне правду, просит Ника уже по-хорошему. Ради Нади.
Ника находит нужное фото на телефоне, показывает его Якуту, и он рассказывает: да, похожая девушка была у них, ходила пару месяцев, привели ребята из «приюта» в Октябрьском районе. Она жила с ними, больше ничего не знаю. Ника записывает адрес, записывает имена.
Мне кажется, искать ее уже нет смысла, говорит Якут. Она была бедовая, таких сразу видно. Дольше чем на пару месяцев их не хватает, появляются и исчезают. Может, вообще уехала из города.
Ника отлучается в туалет. Тот прячется за магазином с шубами, рядом с аварийным выходом. Внутри никого, и Ника спокойно снимает перчатки, умывается под треск лампочек.
Папа приехал домой, папа может, слышится ей сквозь шум воды.
Она выключает воду, звук остается. Приглушенный, дребезжащий, будто кто-то включил ролик на телефоне, он доносится из кабинки за спиной.
Ника оборачивается. Дверь кабинки прикрыта, но у ручки зеленая отметка — свободно.
Папа может, папа может.
Она заглядывает в кабинку снизу — пусто. По белому фаянсовому боку унитаза стекает капля, оставляя алый рваный след. За ней бежит еще одна, еще.
Ника толкает дверь ногой.
Вода в унитазе бурлит, она непроглядно-алая, темная, переливается через ободок, плещет на пол.
Ника делает глубокий вдох, считает до десяти, щелкая резинкой по запястью. Наводит камеру телефона — на экране унитаз бел и почти чист. Обычная кабинка.
В туалет заходит уборщица, и Ника торопливо убирает телефон. Блогеры проклятые, слышит она вслед.
По пути обратно на фудкорт она останавливается у магазина с косметикой — многослойный запах духо́в, красивые девушки на рекламе и подиумный холодный свет гипнотизируют. Подумав, Ника переступает границу магазинного пространства — осторожно, будто выходит в космос. Рассматривает на ближайшем стенде ряд блестящих, сплюснутых и округлых, как речные камни, упаковок с пудрой. Светлая, цвета загара, матовая, с блестками и без — Ника даже теряется от разнообразия.
— Могу я вам чем-то помочь? — спрашивает девушка-консультант, похожая на усталую куклу. Заметив, куда смотрит Ника, она добавляет: — Ищете хайлайтер? Вот этот прекрасно ложится, очень естественно. Для свежего вида, когда нужно подчеркнуть скулы или галочку над губами.
Она наносит хайлайтер на тыльную сторону своей ладони, демонстрирует Нике получившуюся блестящую полоску, поворачивает руку так и сяк, чтобы полоска бликовала в свете ламп.
— Смотрите, как сияет, — говорит она.
Вздрогнув, Ника торопится прочь.
Якута за столиком уже нет. Куда-то сам свалил — ну и отлично, не надо тратиться на такси. Ника берет еще один бургер. У девушки за кассой подвеска — отполированный металлический диск размером с ноготь.
— В Тибете его называют мелонг. — Ника указывает на подвеску.
— Что? — хмурится кассир.
— Мелонг. Шаманское зеркало. Говорят, что если ты в него заглянешь, то увидишь свои прошлые поступки и судьбу.
Ника забирает заказ, садится на прежнее место, включает телефон. Стул под ней холоден, как речной лед, — это нормально. На миг ей кажется, что у женщины за соседним столиком отсутствуют глаза — это нормально тоже, аппетит это не испортит. Просто стресс, слишком много стресса и никаких таблеток.
 
Ее сообщение Рома так и не прослушал — видимо, до сих пор осаждает следователя. Последний раз, когда они созванивались, он был у отделения полиции, пытался узнать, готово ли тело к опознанию.
Но есть сообщение от мамы. Прочитав его, Ника откладывает бургер и вытирает руки. Теперь есть не хочется.
Она снова пишет Роме, затем звонит ему.
Рома не отвечает.
выдох последний
Информации о личности найденной девушки нет уже третий день. Рома не понимает, зачем затягивать? Они там вообще не работают, что ли? Все следователи ушли в отпуск? Размораживаем тело, ждите, говорят. Сутки-двое, обычная практика.
Размораживаем. Можно подумать, речь идет о пельменях из морозилки, а не о человеке.
Рома снова и снова смотрит на присланное Никой фото и все больше убеждается, что Снегурочка — так ее прозвали в газетах — это Света. Косая тень лежит через лицо, конечно, может искажать, и телефон плохо снимает при дерьмовом освещении, но…
Мобильный вибрирует: от Ники пришло голосовое, длинное, минут на пятнадцать. Рома решает прослушать его потом. Он идет к дому матери через детскую площадку, форсирует ледяные наросты на дорожке. Дверь в подъезд распахнута, окна на всех пролетах открыты, батареи отапливают улицу. Стены заиндевели, и в инее начертаны рисунки, будто дети изрисовали пальцем: солнце, луна, звезды, медведь, лес, дом, мужчина с птичьей головой. Похоже на выцветший рисунок на Никиной ладони.
Мама. Снова вызывала каких-то шарлатанов.
Рома со злостью захлопывает дверь и окна, поднимается пешком на третий, отпирает дверь. В коридоре темно, в квартире тихо. В глубине что-то тоненько свистит, как сдувающийся шарик.
— Да откуда у тебя только бабки на это! — орет Рома в сумрак, лишь затем догадывается включить свет. — Мама! Ну так же невозможно!
Доносится шарканье тапок. Из тьмы комнаты показывается лицо, белое, как луна, Рома даже вздрагивает. Мать не плачет, но оттого и страшно: глаза пустые, жуткие.
— Дядя звонил, — говорит она высоким голосом. Она покачивается, словно пол вдруг стал зыбким, цепляется за косяк, и Рома подходит ближе, чтобы успеть подхватить. — Говорит, опознал девушку с Потока, нужно, чтобы мы приехали и подтвердили. Это Света. Это Света, Ромочка.
Душа пятая
выдох первый
В день похорон был плотный снегопад. Кремировать Свету Рома с матерью не захотели, но попрощаться все равно не удалось — хоронили в закрытом гробу, «чтобы лик покойной остался в вашей памяти нетронутым», как им сообщили в бюро. Из родственников практически никто не смог приехать, все живут далеко. Пришли две Светкины одноклассницы, подруги матери, ее соседки и Скопенко, который выбрался из спортивной тачки на пять минут, пожал всем руки, даже матери, вручил Роме конверт и, прежде чем Рома сообразил, что произошло, уехал восвояси. Из-под манжеты на правой руке Скопенко выглядывала татуировка — черный полукруг, какие-то линии, галочки, будто ребенок рисовал.
В конверте оказалось пятьдесят кусков пятитысячными купюрами. Сперва Рома хотел поехать на скопенковский шиномонтаж и всучить деньги обратно. Но потом передумал, вспомнив пустое предложение жениться и то, как заходил к Скопенко пару месяцев назад, просил хоть что-то рассказать — где можно поискать, откуда могли взяться Светкины брошюры, — но получил только «сочувствую, мужик». Подумав, Рома решил после поминок на досуге пробить Скопенко покрышки, все четыре.
Внезапно приехала Наташа с рынка. Вся в черном, глаза обведены подводкой — жирнее, чем обычно, как будто после похорон по расписанию был клуб. Она шла с трудом, цепляясь каблуками за узкую кладбищенскую тропку, несла две гвоздики, которые подвяли и безутешно качали бутонами.