Тоже Эйнштейн

— Я буду скучать по вас обоим.
До этого я видела Альберта плачущим только один раз — когда умер его отец.
Неужели Альберт наконец-то раскаялся в своем поступке? Может быть, хотя бы в разлуке он начнет нас ценить, хотя я сомневалась, что Альберт способен всерьез измениться. «Хватит», — одернула я себя. Я не могла позволить себе думать об этом: это могло открыть лазейку для слабости. А я больше не могла мириться с его тиранией. Это было прощание с нашим браком.
Тет выпустил мою руку и обнял отца.
— Не расстраивайся, папа. Мы скоро увидимся.
Ханса Альберта не тронуло редкое страдальческое выражение на лице отца. Он только крепче прижался ко мне, не делая ни одного движения в сторону Альберта.
— Прошу садиться, отправляемся в Цюрих! — крикнул машинист из окна поезда.
— Идем, Тет, — сказала я. — Надо ехать.
Я взяла его за руку и, не оглядываясь на Альберта, повела обоих мальчиков в поезд. Мы сели в пустой вагон, и, когда я рассадила мальчиков по местам с книжками и лакомствами, а проводник сгрузил наш багаж на полки, я увидела, что Альберт все еще стоит на платформе. По лицу у него текли слезы.
Где же были эти слезы до сих пор? Я годами не видела сочувствия и сострадания ни к себе, ни к мальчикам, ни к Лизерль. Даже в последние недели, когда мы собирались разъезжаться, я не замечала никаких признаков тоски по поводу нашего неудавшегося брака или разлуки с сыновьями. Бедному Фрицу Хаберу, нашему знакомому профессору химии, пришлось заверять условия раздельного проживания, о которых мы так долго и мучительно договаривались. Право опеки за мной. Ежегодная сумма на содержание мальчиков. Совместный отдых с Альбертом, но ни в коем случае не в обществе Эльзы. Мебель и предметы обстановки, которые будут высланы мне в Цюрих. Доход от будущей Нобелевской премии, присуждение которой казалось мне вполне вероятным, учитывая, что его номинировали четыре раза за последние пять лет. Переговоры по последнему пункту вызвали единственный настоящий всплеск эмоций в ходе нашего расставания, но это была не печаль, а гнев. Альберт поначалу не желал расставаться с денежными поступлениями от Нобелевской премии, которую ожидал получить за какую-нибудь из четырех наших работ от 1905 года, но я настояла на своем. Поскольку он своим единоличным решением исключил мое имя из этих работ и тем самым отнял у меня саму премию, я заслуживала хотя бы денег.
По моим щекам не скатилось ни слезинки. Я словно окаменела.
Я улыбнулась встревоженным мальчикам, пытаясь прогнать их страхи. Вагон, хотя и был битком набит нашими вещами и богато украшен красным бархатом, казался на удивление пустым. Может быть, в нем чего-то не хватает? Наши чемоданы и прочий багаж лежали на стойках над головой, сумки и вещевые мешки рядом, на сиденьях. И уж конечно, дело было не в отсутствии Альберта: мы с мальчиками привыкли путешествовать без него, да, в общем-то, и жить без него. Так откуда же это ощущение? Может быть, то, чего недостает, — это Лизерль? Нет, она была здесь, со мной — путеводная тень моей жизни, далекая и в то же время близкая. Может быть, это неуловимое нечто было моим прежним «я», которое я оставляла навсегда. Впервые за долгое время я вновь чувствовала себя Мицей.
Послышался свисток поезда, и я выглянула в окно. Альберт стоял на платформе. С грохотом и ревом поезд начал набирать скорость, отъезжая от станции. Он мчался все быстрее и быстрее, и Альберт делался все меньше и меньше. Как квант. Или атом. Пока совсем не растаял в эфире.
  
Эпилог
 
4 августа 1948 года
Цюрих, Швейцария
Хуттенштрассе, 62
«Всякое тело продолжает удерживаться в своем состоянии покоя или равномерного и прямолинейного движения, пока и поскольку оно не понуждается приложенными силами изменить это состояние». Этот первый закон движения кажется мне красивым и глубоким — превосходное изложение одной из Божьих истин, открытых человеком. В юности я воспринимала этот закон как нечто относящееся исключительно к предметам, и только позже поняла, что люди тоже действуют в соответствии с этим принципом. Мой начатый с детства путь — путь математика, ученой-одиночки — шел по прямой до тех пор, пока не вмешалась некая сила. Альберт и был той силой, которая сбила меня с прямого пути.
  
Сила Альберта подействовала на меня в соответствии со вторым законом движения. Она увлекла меня за собой — в его направлении, с его скоростью — и стала моей силой. Взяв на себя роли его возлюбленной, матери его детей, жены и тайного партнера в науке, я позволила ему отсечь все мои качества, которые не вписывались в его клише. Развивала в себе другие качества, чтобы воплощать в жизнь его мечты. Молча страдала, когда мои желания не совпадали с его. Жертвовала своими профессиональными стремлениями ради его звездного взлета. Поступилась возможностью быть рядом с Лизерль.
И вот настал момент, когда я не могла больше подчиняться силе Альберта. Сработал третий закон движения: я сама приложила силу, равную по величине его силе и противоположную по направлению. Я вернула себе то, что мне принадлежало. Я ушла от него.
После этого для меня настал покой — вопреки всем законам движения. Я видела, как в Европу пришла война — одна, затем другая, и в эти годы моя милая, прозорливая Элен приходила мне на помощь, когда было нужно. Даже получив деньги за Нобелевскую премию, которые Альберт обещал мне при разъезде и которые помогли мне вырастить моих прекрасных сыновей — блестяще одаренного Ханса Альберта, ставшего инженером, и бедного Тета, страдавшего душевной болезнью, — я снова нашла применение своему интеллекту и страсти к науке: начала обучать перспективных девушек-ученых. Таких, какой могла бы стать Лизерль, если бы была жива. Таких, какой была когда-то и я. Может быть, эти девушки отыщут в науке еще не найденные элементы Божьего замысла и когда-нибудь расскажут мою историю.
Альберт у меня на глазах сделался чем-то вроде святого. Но мне никогда не хотелось снова оказаться в роли его жены. Я хотела бы вернуться только к роли матери Лизерль.
Что в своем прошлом я могла бы исправить, чтобы отменить смерть Лизерль? Выбрать с самого начала другой путь для наивной юной студентки? Вернуться в те дни, когда я была в Шпиле с маленькой Лизерль, а Альберт затребовал меня к себе? Или на вокзал, в тот день, когда я опоздала на поезд? Как мне найти дорогу к ней?
И вот теперь, сквозь темноту, я вижу. Вижу часы. Поезд. И понимаю.
Мне не нужно ничего менять в своих поступках. Ведь я сама поезд. Я лечу со скоростью света, а стрелки часов крутятся назад. Я вижу мою Лизерль.
 
Мица
 
  
Примечание автора
 
Признаюсь, когда я начинала писать эту книгу, у меня было лишь самое общее представление об Альберте Эйнштейне, а о его первой жене — Милеве Марич — я не знала почти ничего. Более того, я даже не слышала о Милеве Марич, пока не стала помогать своему сыну Джеку писать сочинение по замечательной детской книге «Кто такой Альберт Эйнштейн?», выпущенной издательством «Scholastic». В ней вскользь упоминалось, что первая жена Альберта Эйнштейна тоже была физиком.
Меня это заинтриговало. Кто была эта неизвестная женщина, ставшая физиком в то время, когда лишь очень немногие женщины получали университетское образование? И какую роль она могла сыграть в открытиях великого ученого?
Начав изучать жизнь Милевы, я узнала, что она была вовсе не такой неизвестной, как я думала: она стала предметом многочисленных дебатов в физическом сообществе. Вопрос о том, какую роль она могла сыграть в создании революционных теорий Альберта Эйнштейна в 1905 году, вызывал жаркие споры, особенно после того, как в 1980-х был обнаружен тайник с перепиской супругов за 1897–1903 годы, когда Милева и Альберт были еще студентами и только что поженились. В этих письмах Альберт с Милевой обсуждали свои совместные проекты, и они вызвали волнения в мире физики. Была ли Милева просто слушателем, на котором Альберт тестировал свои идеи, как считали некоторые ученые? Помогала ли она ему только со сложными математическими расчетами, как утверждали другие? Или же, как полагали отдельные физики, играла гораздо более важную роль?