Тоже Эйнштейн

  
Мари Бенедикт
 
Тоже Эйнштейн
 
Marie Benedict
The Other Einstein
© Marie Benedict, 2024
This edition published by arrangement with Laura Dail Literary Agency, Inc and Synopsis Literary Agency.
© Полей О., перевод, 2024
© Кривоносова Н., иллюстрация, 2024
© Издание на русском языке, оформление. Строки
* * *
  
Пролог
 
4 августа 1948 года
Хуттенштрассе, 62
Цюрих, Швейцария
Конец близок. Я чувствую, как он надвигается — темной, завораживающей тенью, готовой поглотить остатки света. В эти последние минуты я оглядываюсь назад.
Как я потеряла свой путь? Как я потеряла Лизерль?
Тьма наплывает все быстрее. В свои последние мгновения я, словно дотошный археолог, провожу раскопки прошлого в поисках ответов. Надеюсь узнать, правда ли, что время относительно, как я предположила давным-давно.
 
Милева (Мица) Марич-Эйнштейн
 
  
Часть первая
 
 
Всякое тело продолжает удерживаться в своем состоянии покоя или равномерного и прямолинейного движения, пока и поскольку оно не понуждается приложенными силами изменить это состояние.
 
Сэр Исаак Ньютон
 
  
Глава первая
 
Утро 20 октября 1896 года
Цюрих, Швейцария
Я разгладила складки на свежеотутюженной белой блузке, расправила бант под воротником и затолкала обратно прядь волос, выбившуюся из туго закрученного узла на затылке. Прогулка по сырым, окутанным туманом улицам Цюриха к кампусу Швейцарского федерального политехнического института свела на нет мои старания привести себя в порядок. Тяжелые темные волосы упрямо не хотели держаться в прическе, и это огорчало меня. Хотелось, чтобы в этот день все до последней мелочи было идеально.
Распрямив плечи, чтобы сделаться хоть чуточку повыше своего удручающе крошечного роста, я взялась за тяжелую медную ручку на двери в аудиторию. Ручка с узором в виде греческого ключа, истертая руками поколений студентов, казалась огромной в моей маленькой, почти детской руке. Я помедлила. «Поверни ручку и открой дверь, — сказала я себе. — Ты можешь. Это не первый порог, который тебе нужно переступить. Ты уже преодолевала эту, казалось бы, непреодолимую пропасть между мужчинами и женщинами столько раз, что и не сосчитать. И всегда успешно».
И все же я колебалась. Слишком хорошо мне было известно: хотя первый шаг самый трудный, второй тоже будет немногим легче. В этот краткий, чуть длиннее вздоха, миг я словно услышала, как папа подбадривает меня. «Смелее, — шепнул он на нашем родном, малоупотребительном сербском языке. — Ты у меня мудра глава. В твоем сердце бьется кровь наших славянских предков-разбойников, а они умели добиваться своего, чего бы это ни стоило. Иди и возьми свое по праву, Мица. Иди и возьми свое».
Я не могла его разочаровать.
Я повернула ручку и распахнула дверь. На меня уставились шесть пар глаз: пять студентов в темных костюмах и один профессор в черной мантии. На бледных лицах отразилось изумление вперемешку с легким пренебрежением. Какие бы слухи ни ходили, они не подготовили этих мужчин к тому, что они и впрямь увидят в своих рядах женщину. Вид у них был почти дурацкий: глаза глупо вытаращены, челюсти отвисли, — но я знала, что смеяться над ними себе дороже. Я заставила себя притвориться, что не замечаю этого выражения, не смотреть в нездорово бледные, с густо навощенными усами лица моих сокурсников, всеми силами старавшихся казаться старше своих восемнадцати лет.
  
В Политехнический институт меня привело не желание с кем-то подружиться или кому-то угодить, а твердое решение освоить физику и математику. Я напомнила себе об этом простом факте, собираясь с духом, прежде чем поднять взгляд на своего преподавателя.
Мы смотрели друг на друга — профессор Генрих Мартин Вебер и я. Устрашающая внешность известного профессора физики — длинный нос, густые брови, аккуратная бородка — вполне соответствовала его репутации.
Я ждала, когда он заговорит. Любое другое поведение было бы воспринято как крайняя дерзость. Я не могла позволить себе получить еще одну подобную галочку против своего имени, учитывая, что само мое присутствие в Политехническом институте уже было дерзостью, по мнению многих. Нужно было удержаться на тонкой грани между настойчивостью, без которой не пройти по этой нехоженой тропе, и послушанием, которого от меня потребуют так или иначе.
— Вы?.. — спросил профессор так, будто не ждал меня, будто вообще никогда обо мне не слышал.
— Фройляйн Милева Марич, герр профессор.
Я молилась, чтобы голос не дрогнул.
Очень медленно Вебер просмотрел свой список студентов. Конечно, он прекрасно знал, кто я такая. Он руководил физико-математической программой, а поскольку до сих пор женщин допускали к обучению только четыре раза, мне пришлось обратиться к нему лично с ходатайством о зачислении на первый год четырехлетней программы, известной как секция VIA. Он сам дал согласие! Просмотр списка был явным и хорошо рассчитанным ходом, чтобы дать понять остальным, какого он мнения обо мне. Тем самым он поощрял их следовать его примеру.
— Фройляйн Марич из Сербии или еще откуда-то из Австро-Венгрии? — спросил он, не поднимая глаз, словно в секции VIA могла оказаться еще одна фройляйн Марич, родом из какого-нибудь более респектабельного места. Этим вопросом Вебер совершенно недвусмысленно выразил свой взгляд на восточноевропейские славянские народы: он явно полагал, что мы, темные иностранцы, чем-то хуже германцев, населяющих демонстративно нейтральную Швейцарию. Еще одно предубеждение, которое мне предстояло опровергнуть, если я хочу чего-то добиться. Как будто мало быть единственной женщиной в секции VIA — и всего лишь пятой, допущенной к программе физики и математики за все время ее существования.
— Да, герр профессор.
— Можете занять свое место, — сказал он наконец и указал на свободный стул. На мое счастье, единственное оставшееся место было самым дальним от его кафедры. — Мы уже начали.
Начали? Лекция должна была начаться только через пятнадцать минут. Выходит, моим сокурсникам сказали то, чего не сказали мне? Они втайне от меня сговорились прийти пораньше? Я хотела спросить об этом, но не стала. Если начну спорить, только еще больше настрою всех против себя. Ничего, неважно. Просто приду завтра на пятнадцать минут раньше. И с каждым утром все раньше и раньше, если потребуется. Я не пропущу ни одного слова из лекций Вебера. Если он думает, что раннее начало занятий отпугнет меня, то он ошибается. Я дочь своего отца.
Кивнув Веберу, я измерила глазами долгий путь от двери до своего стула и по привычке подсчитала, сколько шагов до конца комнаты. Как преодолеть эту дистанцию? Я сделала первый шаг, стараясь держаться твердо, чтобы скрыть хромоту, однако звук, с которым я подволакивала ногу, разнесся по всей аудитории. Охваченная внезапным порывом, я решила не скрывать ничего. Просто продемонстрировать всем коллегам уродство, которым я отмечена самого рождения.
Стук — скрежет. Раз, другой, третий. Восемнадцать шагов — и я дошла до стула. Вот она я, господа, словно говорила я каждый раз, подволакивая по полу свою хромую ногу. Любуйтесь, и покончим с этим.
Взмокнув от натуги, я поняла, что в аудитории царит полная тишина. Все ждали, пока я усядусь, и отводили глаза — их, очевидно, смутила моя хромота, или мой пол, или то и другое вместе.