Не убоюсь я зла (СИ)

— Я постелю тебе на диване, — нарушил наконец Дженсен повисшую тишину.
И Джаред сказал:
— Да. Хорошо. Спасибо.
Ночью он лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок, по которому изредка проползала линия света от фар проезжавших снаружи машин. Мысли у него путались, вернее, никак не соприкасались друг с другом, существовали по отдельности, все как одна болезненно яркие: прачечная с жёлтыми стенами, полное лицо Энн Брокли, дрогнувший голос Мэган в телефонной трубке, взгляд мороженщицы, давшей ему монетку, холод ночного ветра на члене, сухость во рту, маленькие красные таблетки и картонные здания, тускло белевшие в полутьме… «Господи, что я делаю? Что я здесь делаю? Что теперь будет?» — подумал Джаред и закрыл глаза, чувствуя, как линия света сползает с потолка ему на лицо.
У него не было ответа на этот вопрос. У него не было вообще никаких ответов. Просто жизнь распалась надвое: то, что было до того вечера в клубе, и то, что после, и он пытался сейчас жить этой второй жизнью так, как будто не было первой. Он вспомнил, как засыпал кусочки размороженного мяса консервированным горошком, и прошептал:
— Что я делаю?
Он пролежал час или два, не меняя позы. Потом тихо встал и, стараясь не шлёпать босыми ногами, подкрался к двери в спальню и вошёл внутрь.
Картонные замки выделялись ярким пятном, так, что примостившаяся у дальней стены кровать совершенно терялась во тьме. Ступая как можно тише, Джаред подкрался к ней.
Дженсен спал, положив ладонь под щеку и вытянув руку поверх одеяла. Его профиль был едва различим в темноте.
Джаред сел на кровать и сидел так какое-то время. Потом протянул руку и легонько тронул лоб Дженсена самыми кончиками пальцев.
Дженсен тут же открыл глаза. Его взгляд остановился на Джареде. Он не двинулся с места и ничего не сказал. Просто смотрел на него тем внимательным, изучающим, чуть напряжённым взглядом, который делал его таким непохожим на всех, с кем Джаред встречался раньше.
Джаред наклонился и поцеловал его. У Дженсена оказался мягкий, сухой и тёплый рот. Губы не шевельнулись, когда Джаред накрыл их своими. Джаред чуть-чуть высунул кончик языка и нерешительно провёл им по нижней губе Дженсена, не очень уверенный, правильно ли поступает.
— Не на… — сказал Дженсен, но Джаред во внезапном порыве протолкнул свой язык ему в рот целиком, схватив его за лицо обеими руками и подтягивая ноги на кровать. Миг — и он оказался на Дженсене сверху, вжимаясь в него всем телом поверх одеяла, целуя его так поспешно, как будто отпущенное ему на поцелуй время измерялось по запущенному таймеру, и таймер тикал.
Он не заметил, когда Дженсен сомкнул руки у него на талии — он был слишком занят, вылизывая и зацеловывая Дженсену подбородок, челюсть и шею. Дженсен не прижимал его к себе, только обнимал за пояс, не отталкивая, но и не отвечая на ласку, просто принимая её так настороженно, как принимает кусочек сахару пугливая лошадь. Потом его руки чуть сжались, совсем немножко, прижимая Джареда самую чуточку теснее. И Джаред почувствовал это даже сквозь шквал собственного возбуждения, накативший на него так внезапно, что он сам был ошеломлён этим шквалом не меньше, чем Дженсен. Джаред сдёрнул с Дженсена мешавшее им одеяло и вжался Дженсену в пах своим горячим, твёрдым членом, обжигающим даже сквозь ткань трусов. Дженсен тоже был в трусах, и Джаред горячо потёрся об него пахом, застонав, когда Дженсен инстинктивно подбросил бёдра в ответ.
Джаред снова поцеловал его, не так глубоко, как в первый раз, и ещё более торопливо, а потом заёрзал, спускаясь вниз по его телу, пока не упёрся пятками в спинку кровати. Его пальцы на рёбрах Дженсена слабо дрожали, он цеплялся ими за Дженсеновы бока так, будто пытался удержать равновесие. Когда он рванул трусы на Дженсене вниз, тот издал короткий стон, в котором удивления и замешательства было больше, чем вожделения. Однако он приподнял бёдра, помогая Джареду, и через секунду трусы полетели во мрак. Джаред рывком развёл Дженсену ноги и одним движением заглотил его член, жарко ударившийся головкой ему в горло. Джаред издал голодный стон и принялся сосать, перекатывая яйца Дженсена в ладони, сжимая, потом отпуская и сжимая опять. Он знал, что это здорово, не столько из-за реакции Дженсена, сколько из-за неистовой силы собственного возбуждения. Когда так сильно хочется, просто не может не быть хорошо. Он убрал руку с мошонки Дженсена и, не выпуская его член изо рта и продолжая с силой ласкать его губами, языком и всем своим влажным горячим ртом, обвил ладонью собственный член и принялся дрочить изо всех сил. Дженсен стонал под ним, выгибая спину и едва касаясь пальцами его вздрагивающего плеча. Джаред кончил первым, его губы разомкнулись, инстинктивно хватая воздух, и в ту же секунду их оросила сперма Дженсена, заливая Джареду подбородок.
  
Он вытерся ладонью и, задыхаясь, подполз к Дженсену ближе, целуя по дороге его живот и грудь. Потом прильнул к нему, вытянувшись вдоль его горячего, вздрагивающего бока, и ткнулся носом ему в плечо, обжигая кожу Дженсена своим неровным дыханием.
— Ладно, — сказал Дженсен во мрак. — Две недели.
========== Глава третья ==========
Джаред и сам не понял, когда именно они стали парой. Вернее, он даже не знал, пара они, в сущности, или нет. Две недели прошли как во сне, потом наступила третья, а Дженсен так и не велел ему уходить. Он вообще мало разговаривал с Джаредом, и Джаред, пожив с ним это недолгое время, уже начинал понимать, что имела в виду Энн Брокли, называя Дженсенса «чуточку нелюдимым». Он как будто жил в каком-то собственном мире, где ему было хорошо и спокойно, и не любил, когда кто-то вмешивался в этот мир извне. Что это за мир, Джаред пока не знал, а Дженсен явно не собирался его посвящать в тонкости своей внутренней жизни. Он по-прежнему не позволял Джареду рассматривать его макеты. Так что Джаред делал это, когда Дженсена не было дома, и когда он сам не таскался по городу в поисках хоть какой-то работы.
Это была идея Дженсена, про работу. Любой другой на его месте стал бы уговаривать Джареда, чтобы тот нашёл способ вернуться в колледж — одолжил денег, нанял адвоката, поискал хоть какой-то поддержки. Ведь среди друзей его отца были влиятельные люди, и хоть кто-то из них должен был оказаться достаточно порядочным, чтобы возмутиться тому беспределу, что сотворила вдова Роберта Падалеки с его единственным сыном. Это всё были разумные, рациональные, взрослые подходы к делу — а Дженсен ведь был взрослым, ну уж точно более взрослым, чем Джаред. Джаред на самом-то деле ни черта о жизни не знал — его двадцать лет прошли в холодном, но комфортабельном мире, где он получал всё, что хотел, а того, чего ему не доставало, компенсировал оргиями в ночных клубах и травкой, дававшей ему весь, или почти весь, спектр эмоциональных переживаний, которые нормальному человеку обеспечивает семья. Нет, Джаред ни черта не знал о настоящей жизни. Но в какой-то момент ему начало казаться, что Дженсен о ней знает ещё меньше.
— Найди работу, — вот и всё, что Дженсен ему сказал, когда Джаред в очередной раз начал жаловаться ему на свою несчастную долю. И это был большой прогресс, потому что раньше Дженсен вообще ничего на это не говорил. Он просто слушал, внимательно, но спокойно, не проявляя ни сочувствия, ни гнева. Джаред счёл бы его бездушным сухарём, если бы только этот бездушный сухарь не спас его от насильника и не отвёз к себе домой. Как-то это нехарактерно было для бездушного сухаря, Джаред так считал.
В ответ на конструктивное предложение Дженсена Джаред моргнул. Это был один из его привычных способов реагировать на что-то, что не вязалось с его картиной мира.
— М-м, — сказал он, и мысли об адвокате, судебном разбирательстве и высшей справедливости разом улетучились из его головы. — А ты… ты мне не поможешь?
— Нет. Ищи сам, — сказал Дженсен и, встав из-за стола, принялся мыть посуду. Ему очень нравилось мыть посуду — так же, как Джареду нравилось готовить — и он никогда не позволял Джареду это сделать. На самом деле удивительно было то, как быстро и молчаливо они разделили на двоих свой быт: Джаред готовил, следил за стиркой и чистотой (последнее заключалось в своевременном вызове приходящей горничной), а Дженсен покупал продукты, мыл посуду и приносил почту. И когда она садились вечером ужинать, и Джаред начинал тараторить, а Дженсен — разглядывать его в ответ, это казалось настолько привычным и правильным, словно они провели так всю жизнь, и никому из них не хотелось что-то в этом менять.