Велесова ночь (СИ)

Но с этим все оказалось куда сложнее. Мой товарищ и покровитель… бывший покровитель не нашелся ни дома, ни на службе, где он обычно проводил не только дни, но и ночи. Петропавловский честно мотался по городу с самого завтрака, однако выяснить ничего толком так и не смог. И даже к вечеру мы располагали лишь крупицами сведений — теми крохами, которые за весьма щедрые… скажем так, чаевые, согласились поведать дворник, домашняя прислуга и несколько чересчур сговорчивых и болтливых «георгиевцев».
И по всему выходило, что его преподобие если еще и не пустился во все тяжкие, то собирался сделать это со дня на день. За последние полмесяца он не раз являлся на службу в неподобающем виде, а вчера и вовсе не пришел, сказавшись больным. С солдатами и младшими чинами, как и раньше, был обходителен и добр, зато с офицерами и иереями отношения, похоже, испортил окончательно. Слухи о его переводе в далекую губернию или даже о лишении церковного сана гуляли по зданию Ордена на Галерной уже давно, однако пока все-таки оставались слухами. То ли Дельвига прощали за былые заслуги, то ли у кого-то все еще имелись причины держать его под присмотром — в столице, поближе к Зимнему дворцу.
А может, высшее руководство «георгиевцев» уже давно плевать хотело на свои работы и все силы бросило на завоевание позиций в окружении нового хозяина, и простые служаки, включая грозных боевых капелланов, оказались предоставлены сами себе. Если так, дисциплина в Ордене наверняка уже захромала на обе ноги разом, и счет таких возмутителей спокойствия шел на десятки.
Впрочем, сейчас меня интересовал только один. Старушка, которая обычно убиралась у Дельвига в апартаментах, обмолвилась, что его преподобие в последнее время нередко принимал у себя в вечернее время некую особу — то ли прачку, то ли работницу с ткацкой фабрики. Что само по себе изрядно отличалось от того Дельвига, которого я знал.
Или думал, что знаю. Так или иначе, эта часть жизни бывшего начальника оставалась для меня тайной. Сан иерея подразумевал абсолютное воздержание от всего плотского, но на деле вряд ли означал больше, чем отсутствие возможности официального брака. Впрочем, раньше Дельвиг или вовсе воздерживался от подобного рода развлечений, или хотя бы умел сохранять их в тайне. А теперь плюнул и на все правила и, похоже, на собственную карьеру.
Зато мне сомнительные новости дали какую-никакую пищу для размышлений.
Я начал поиски еще вчера, во вторник, а значит, сейчас пассия Дельвига наверняка еще трудилась. Сам же его преподобие на службе так и не появился, но и дома его тоже не наблюдалось. Близкой дружбы ни с кем из «георгиевцев» он на моей памяти не водил, да и вообще всегда был крайне избирателен в связях. И к тому же отличался бережливостью и вряд ли отправился бы предаваться пороку в солидное заведение, где его к тому же могли узнать.
На этом мои умозаключения забуксовали, так что я решил довериться интуиции. То есть, нацепить затертый чуть ли не до дыр картуз с кожаной курткой на два размера больше положенного, сунуть в карман «браунинг» и прогуляться по злачным заведениям неподалеку от дома Дельвига.
И в третьем кабаке мне, наконец, повезло.
— Капеллан, говоришь? — хмуро переспросил куривший под козырьком мужик с седыми усами. — Да вроде сидит там один. В самом паскудном виде, но чувствуется, что непростой человек… А он тебе кем приходится-то, сударик?
— Антон Сергеевич-то? Да дядька у них в полку Георгиевском служит, — нашелся я. — Просил присмотреть, а то мало ли…
Версия с отцом или старшим братом, пусть даже двоюродным, показалась слишком уж неубедительной, но эта, похоже, угодила точно в цель. Усатый и сам выглядел так, будто когда-то — может, не так уж и давно — носил военную форму. И все понимал — и солдатскую тоску, и тревогу младших чинов за некстати подгулявшего начальника.
— Вот чего я тебе скажу, сударик, — проговорил он, сминая пальцами остатки папиросы. — Раз уж пришел — забрал бы ты его отсюдова. У нас благородных отродясь не бывало, а божьему человеку и вовсе тут делать нечего.
 
— Это что ж за место такое?
Я еще раз окинул взглядом вход — самую обычную каменную лестницу под навесом, ведущую в полуподвал. Ни вывески, ни яркого света за узенькими оконцами над тротуаром, ни даже таблички на двери. Да еще и расположено все чуть в стороне от улицы, так, что случайный прохожий вряд ли бы догадался, что здесь можно скоротать вечер за кружкой какой-нибудь сомнительной гадости.
Впрочем, случайные люди тут и не появлялись: помещение наверняка было крохотным и вмещало от силы полдюжины столиков. В таких местах обычно собираются только свои. Каждый вечер одни и те же лица. Или работяги с фабрик, или портовые грузчики, или ворье и бродяги. Самых лихих каторжан мы с Фурсовым, Петропавловский и покойным дедом Федором разогнали еще весной, но полностью избавить хотя бы центр города от карманников и хулиганья так и не смогли. Стоило нам прижать одну стаю, как на ее месте тут же возникали три или четыре поменьше. И продолжали донимать народ: шлялись по вечерам, били стекла в домах и устраивали притоны в подвалах и на чердаках. А когда численность банды переваливала хотя бы за дюжину, она непременно пыталась оккупировать какое-нибудь заведение.
Как раз вроде этого.
— Поганое место, сударик… стало поганое. — Усатый сердито сплюнул под ноги и полез в карман за папиросами. — И порядочному человеку тут делать нечего. Так что бери своего капеллана и двигай до дому, пока чего не вышло.
Я молча кивнул и, спустившись по ступенькам вниз, стащил с головы картуз. Вряд ли хоть кто-то в грошовом кабаке мог знать почившего Владимира Волкова в лицо. Да и обзор был так себе: снаружи шел дождь, уже смеркалось, а единственной пыльной лампочки под потолком даже на небольшое помещение явно не хватало. Посетителей внутрь набилось не то, чтобы много, однако они уже успели накурить так, что воздух в заведении превратился в туман, насквозь пропахший подгоревшим мясом, потом, перегаром и табаком.
Зверь внутри жалобно заскулил, упрашивая поскорее вернуться на свежий воздух, но я привычно загнал его куда-то вглубь сознания, вытер рукавом слезящиеся глаза и принялся осматриваться.
Кабак оказался заметно больше, чем я ожидал. Раза этак в полтора точно. Столиков было не пять-шесть, а где-то дюжина — не считая вытянувшихся вдоль стен деревянных лавок. Кухня также имелась: похоже, именно оттуда и веяло сомнительной снедью, приготовленной из невесть чего. Впрочем, местная публика явно не привередничала, а закусывать водку и дешевое пиво пережаренная картошка и колбаса годились уж точно не хуже соленых огурцов.
В общем, и меню, и скромный и насквозь прокуренный интерьер явно оставляли желать лучшего. А вот посетители, как ни странно, особого отторжения не вызывали. Хмурые мужики напоминали скорее честных трудяг, чем уголовников, да и делами были заняты исключительно обыденными. Кто-то соображал на троих, кто-то деловито окунал усы и бороды в тарелки с едой, а кто-то просто дремал у стены. Самая большая компания сдвинула два стола в центре зала и вальяжно раскидывала карты, попутно запивая разложенную на газете рыбу пивом из здоровенных кружек.
Одеты они были чуть побогаче остальных, выглядели крепкими, однако никакого интереса к моему появлению, похоже, не проявили. Только тот, что сидел ко входу ближе остальных, прошелся по мне сонным взглядом и снова отвернулся к столу, где происходило хоть что-то. Я прикрыл за собой дверь, кивнул кабатчику за стойкой и осторожно протиснулся между игроков и обедавших работяг вглубь зала.
Дельвиг выбрал самый темный угол. То ли из-за старой привычки иметь всегда сохранять лучший обзор, то ли от подспудного желания спрятать в полумраке свое плачевное состояние. Выглядел его преподобие действительно так себе: всклокоченные волосы, очки, сползшие чуть ли не до самого кончика носа, и щетина, которую не брили так давно, что она уже успела отрасти до размеров уродливой клочковатой бороды. Никакой формы — вместо привычного кожаного плаща или хотя бы кителя мятый пиджак с надорванным у плеча рукавом.