Три (ЛП)

На самом деле, кажется, ее последний вопрос звучал так:
— Ты собираешься вернуться в университет?
Отвечая вопросом на вопрос, я осознаю, что на секунду сбил девушку с толку.
Наблюдаю, как смысл вопроса, и его ноша, наконец, доходят до Кэри, потому что она хмурит брови, а ее мрачный взгляд искажает красивые черты.
Кэри начинает теребить подол своей старой футболки «The Stone Roses». Мне очень хочется протянуть руку и успокоить ее, подарить утешение, в котором она нуждается. Придать сил, чтобы Кэри собралась духом и ответила, но я не могу.
Не могу, потому что мне нужно, чтобы она причинила мне боль. Только так я пойму, что Кэри говорит искренне.
Мне нужно узнать правду, даже если она будет горькой.
Даже не пытаюсь заполнить тишину, которая давит на нас.
Ожидая, пока Кэри заговорит, я вглядываюсь в каждый дюйм ее лица, отмечая, что она ничуть не постарела.
Кэри все так же поразительно красива, как и в первый день нашей встречи.
Пробегаюсь взглядом по ее чертам, вниз к изящным изгибам тела, наблюдая, как она нервно дергает ногой. На меня находит странное чувство комфорта, когда я замечаю пару красных Converse, пусть они и явно новая пара. Помню, как Кэри испортила свои старые в этом самом саду, в тот день, когда мы решили, что дождь и грязь не должны помешать посадке нового ряда картофеля.
Мои глаза снова возвращаются к ее лицу, и я почти задыхаюсь, потому что ее ослепительный изумрудно-зеленый взгляд устремлен на меня, внимательно изучая.
— Мне хочется тебе рассказать все, Лиам. Только, пожалуйста, выслушай меня, прежде чем составить свое мнение обо мне. Знаю, что приняла несколько неверных решений, но сделала я их из лучших побуждений. И никогда не собиралась причинять тебе боль. Мне нужно, чтобы ты в это поверил.
Киваю, не в силах ответить. Я боюсь сказать ей, как сильно она меня ранила, и как плохо мне было с тех пор.
Кэри вздыхает и оглядывает участок, ее взгляд опускается на новые клумбы, которые она, должно быть, недавно посадила.
— Год до нашей встречи был для меня очень тяжелым. На самом деле, даже не так; тот год стал окончанием череды тяжёлых событий, через которые я прошла.
Девушка отрывает взгляд от цветов и снова смотрит на меня, позволяя увидеть боль, написанную на ее лице.
— Я не пытаюсь добавить драмы. Это просто факт.
Кэри пожимает плечами, прежде чем снова отвести глаза, и легкая улыбка играет на ее полных розовых губах.
— До восемнадцати лет у меня была самая лучшая жизнь на свете. Жизнь, которую я принимала как должное, но в этом возрасте все подростки считают, что если им хорошо живется, то они заслуживают этого счастья.
Кэри подносит руку к золотой цепочке на шее, а затем запускает пальцы под футболку, вытаскивая кулон, который имеет форму переплетенных сердец. Она рассеянно возится с ним, прежде чем продолжить.
— Мои родители были так влюблены друг в друга, что их любовь казалась заразительной. Чувства, которые они испытывали, большинству людей никогда не испытать, — ее глаза на мгновение встречаются с моими. — Безграничная, всепоглощающая и вечная любовь.
Именно такие чувства мы испытывали друг к другу.
Кэри отворачивается от меня, и у нее вырывается тихий смешок:
— Некоторые скажут, что это была тошнотворно сладкая любовь, ведь, в конце концов, они назвали меня Кэриэд.
Я знаю, что не должен прерывать, но ничего не могу с собой поделать. Мне всегда казалось, что она просто Кэри. Моя Кэри.
— Кэриэд?
Девушка снова смотрит на меня, и еще одна легкая улыбка изгибает ее губы, а на щеках появляется легкий румянец.
— Кэриэд по-валлийски означает «Любовь». Я родилась в Уэльсе и жила там до восьми лет, а потом мы переехали сюда из-за новой работы отца.
Кэриэд. Это имя подходит ей даже больше, чем Кэри.
— Как бы то ни было, я отвлеклась. Моя жизнь была удивительной… пока не перестала быть таковой… И я не знаю, что поразило меня больше.
Глаза девушки начинают наполняться непролитыми слезами, и больше всего на свете мне хочется успокоить ее, но нужно, чтобы она продолжала рассказывать мне свою историю.
 
Кэри воспринимает мое молчание как намек на продолжение.
— Мне исполнилось восемнадцать в тот год, когда не стало моего отца. Я только закончила подготовительные курсы и собиралась поступать в университет. В какой-то степени в тот год я потеряла не только отца, но и мать.
Мое сердце болит за нее, и я не хочу, чтобы она подумала, что мне все равно, поэтому наклоняюсь, разжимаю ее руки и беру одну в свои.
— Мне очень жаль, Кэри.
Мне действительно жаль, но это все еще не объясняет того, что произошло между нами.
Кэри секунду смотрит на наши соединенные руки, почти ошеломленная моим неожиданным прикосновением, затем выпрямляется, прочищает горло и продолжает.
— Мама находилась на позднем сроке беременности, когда произошел несчастный случай. Моя сестра родилась, так и не познакомившись со своим отцом. И никогда не узнает, каково это — жить в доме, настолько полном любви, что ее практически можно было почувствовать в воздухе.
Улыбка девушки становится грустной:
— Мы назвали ее Сирен, что по-валлийски «Звезда». Мама сказала, что если я была подарена им как знак любви, которую они испытывали друг к другу, то Сирен была дана, чтобы стать нашим светом в темноте. И она будет нашей путеводной звездой в самые холодные ночи, так что папа всегда сможет найти и присмотреть за нами, потому что Сирен сияет ярче всех.
При разговоре о сестре ее глаза сверкают. Они наполнены любовью, которую Кэри испытывает к сестре, освещая девушку изнутри. Безусловная любовь отражается во всех ее чертах, действительно показывая, сколько радости в ее жизнь приносит Сирен.
— Нам было тяжело. Маме пришлось взять на себя дополнительную работу, потому у нас больше не было кормильца, который мог бы обеспечить нас. Добавь ко всему неспособность справиться со своим горем и новорождённым ребенком, и мама отдалилась настолько, что я не знала, смогу ли когда-нибудь вернуть ее. Затем… — Кэри на мгновение закрывает глаза, видимо, чтобы успокоиться. — Затем, когда у Сирен начались трудности, мама полностью ушла в себя. Она жила в абсолютном отрицании. Не верила ни чему, что ей говорили о Сирен, и когда в два года сестре, наконец, поставили диагноз «тяжелый аутизм», моя мать окончательно пала духом.
Кэри вырывает свою руку из моей и отчаянно дергает за резинку на конце своей длинной косы, проводя руками по прядям, прежде чем снова заплести их. Очевидно, это движение ее успокаивает, потому что она продолжает.
— Я помню тот день, когда мама, наконец, поняла. Сирен крутила одну и ту же игрушку снова и снова около часа, беспорядочно размахивая руками и издавая забавные звуки возбуждения. Мы были на празднике в честь двухлетия другого ребенка, и все остальные дети играли в надувном замке, бегали или прыгали на батутах, в то время как Сирен даже не догадывалась, что они существуют. Я наблюдала, как моя мать постоянно переводила взгляд с других играющих детей на свою дочь. Снова и снова, с одного на другого, потом снова на Сирен, и, наконец, до нее дошло. Когда через несколько часов мы вернулись домой, мама отвела Сирен в свою комнату поиграть, а затем я нашла ее, лежащей за дверью спальни. Она обхватила голову руками, повторяя одно и то же: «Пожалуйста, нет, я не могу потерять и ее. Боже, умоляю, пожалуйста, только не это».
Кэри тяжело сглатывает, ее глаза остекленели.
— Через неделю у мамы диагностировали рак молочной железы. Она слишком долго игнорировала признаки, и сканирование показало, что метастазы распространились по всему телу. На самом деле это было преуменьшением, и рак взял верх; здоровых тканей оказалось совсем немного. Мама пыталась бороться с болезнью, чтобы остаться с нами, но спустя чуть больше года… ее не стало.
Блядь.
Как я мог не знать всего этого?
Почему она не доверяла мне? Почему не позволяла мне быть рядом? Мысль о том, что Кэри одинока, заставляет мой желудок сжиматься, и во рту ощущается желчь. Даже несмотря на то, что между нами больше ничего нет.