13-й демон Асмодея. Том 4 (СИ)

В коридоре возле кабинета уже сидело несколько человек. Две бабульки и мужчина в возрасте со страдальческим выражением, застывшим на лице. Оксана была уже в кабинете, готовя мне отложенные карты к приёму.
— Доброе утро, — я сел за свой стол и уставился на сравнительно небольшую стопку карт. — Это все предполагаемые пациенты?
— Да, — Оксана улыбнулась. — Сегодня у нас почти выходной.
  
— А что такое случилось? В Аввакумовском кусте все внезапно излечились? Я что-то пропустил?
— Вчера дождь был, — улыбнулась Оксана.
— С мёртвой пустоши прилетела тучка с лечебным дождём, под который все жители попали? А я проспал такое удивительное событие? — не удержавшись, я потянулся и зевнул. После чего передёрнулся всем телом, сгоняя с себя остатки сонливости.
— Возможно, — пожала плечами Оксана. — Но об этом мы узнаем на неделе. После вчерашнего дождя первый слой белого гриба пошёл, так что шестьдесят процентов жителей нашего куста в лес ломанулись. Грибочков всем охота пособирать. Да на зиму наготовить.
— А остальные сорок процентов? — я с любопытством посмотрел на неё.
— Работают, — она так тяжело вздохнула, что я сразу понял: Оксана с большим удовольствием послала бы меня к чёртовой бабушке и сама убежала бы в лес за грибами, но вынуждена работать. — Но на неделю можно расслабиться. Народу мало будет. Только те, у которых само уже не пройдёт. Остальным некогда пока болеть.
— Хорошо, если это действительно было так, — я сел прямо и посмотрел на дверь. — Давай тогда примем желающих, и я пойду отсыпаться. А то грибы грибами, но к коровам целоваться по ночам лезут с завидной регулярностью.
— Это точно, — Оксана усмехнулась и поднялась из-за стола, чтобы пригласить первую бабульку.
С бабульками всё было нормально. У одной было немного повышено давление, а что со второй, я так и не понял. Головокружение в возрасте восьмидесяти семи лет — это почти норма, а больше её ничего не беспокоило, и она, похоже, пришла просто поболтать.
В кабинет вошёл тот пожилой мужчина со страдальческим лицом. Я уже мысленно был дома и готовился спуститься в подвал, чтобы перейти в замок некроманта. Почему-то я не думал, что у этого мужчины что-то серьёзное.
— Слушаю вас, Михаил Васильевич, — прочитал я на карточке имя-отчество и поднял взгляд на пациента.
— Понимаете, доктор, — начал Корсаков Михаил Васильевич очень нудным, тихим голосом, — я даже не знаю, как сказать.
— Что вас беспокоит? — я дружелюбно улыбнулся, поощряя его побыстрее озвучить проблему.
— В общем, вот, — он довольно резко поднялся на ноги и спустил штаны.
Я почувствовал, как мои глаза расширяются и уже заняли половину лица, а ноги под столом сами собой сдвигаются, прикрывая самое ценное, что есть у мужчины.
— Я не очень в этом разбираюсь, но, по-моему, так быть не должно, — пробубнил Михаил Васильевич. — Да и больно в последнее время, просто спасу нет.
Помотав головой, я заставил себя наклониться и посмотреть поближе. Пережив ещё один приступ фантомной боли, поднял на Корсакова глаза, криво улыбнулся и произнёс:
— Рассказывайте. С самого начала. Как вы вообще заполучили этот катетер?
Михаил Васильевич натянул штаны, поправил мочеприёмник, который заменяла ему довольно вместительная бутылка, сел на стул и начал рассказывать свою печальную историю. Я слушал и охреневал от услышанного, под конец откинувшись на спинку стула и глубоко задумавшись.
В общем, случилось следующее.
Четыре месяца назад Корсаков Михаил Васильевич поехал в Губернскую клинику, чтобы сделать плановую и довольно банальную операцию по удалению катаракты на правом глазу. Как раз в это самое время какой-то альтернативно одарённый организм разбудил на Мёртвой пустоши древний вирус. Мало того что разбудил, так ещё и притащил его в Тверь.
К счастью, этого кретина удалось перехватить и изолировать, но на территории клиники всё-таки разразилась эпидемия. Клиника была закрыта на карантин. Вирус вызывал очень тяжёлую пневмонию, которую не все подхватившие эту дрянь пациенты пережили. Реанимации были переполнены, а сотрудники с ног валились, потому что сменить их было некому.
Корсакову не повезло. На пятые сутки пребывания в карантине он загремел в реанимацию. Болел тяжело, почти четыре дня находился в сопоре на аппарате искусственной вентиляции лёгких. Естественно, ему поставили катетер, чтобы лучше контролировать работу почек. Он выкарабкался. Когда болезнь отступила, Михаила Васильевича перевели для окончательного выздоровления в глазное отделение, из которого он в реанимацию и попал.
И всё бы ничего, но злополучный катетер в реанимации забыли вытащить. Корсаков был послушным пациентом и редко задавал вопросы врачам и медсёстрам. Он посчитал, что так оно и должно быть, и дисциплинированно выливал мочу из мочеприёмника, никого не ставя в известность.
В глазном отделении, где его успели прооперировать до разразившейся трагедии, следили за прооперированным хрусталиком в глазу. Никто ему штаны не снимал и не смотрел на пах. Офтальмологам это было не нужно. Так же, как и задёрганный терапевт, прибегавший раз в день, чтобы удостовериться, что он ещё жив, не опускал взгляд ниже грудной клетки.
Корсакова выписали домой через полтора месяца после того, как он приехал на банальную, казалось бы, операцию. И приехал он домой с этим проклятым катетером в уретре!
Я боюсь представить, что у него там сейчас творилось. Нет, не так. Я даже представлять себе этого не собираюсь. Мне хватило увидеть гной, кровь и что-то мерзопакостное в моче в мочеприёмнике, чтобы снова испытать фантомные боли.
— Подождите меня здесь, — встав со стула, я направился к выходу из кабинета. — Мне нужно позвонить и проконсультироваться с коллегой.
Оксана осталась развлекать Корсакова. Смотрела она на него при этом настолько сочувственно… Ладно, пусть хоть чаем напоит, пока меня нет. Тем более Михаил Васильевич действительно был на сегодняшний день последним пациентом.
Телефон заведующего урологического отделения долго не отвечал. Наконец, когда я набрал номер в третий раз, терпеливо вслушиваясь в длинные гудки, трубку взяли.
— Гаврилов! — рявкнул главный уролог губернии. — Слушаю!
— Аркадий Павлович, Давыдов беспокоит, — представился я.
В трубке воцарилась тишина, а затем Гаврилов очень осторожно произнёс:
— Ну вот вы и до меня добрались, Денис Викторович? Даже странно, что мы раньше не познакомились.
— Раньше повода не было, — я тяжело вздохнул и принялся рассказывать печальную историю Корсакова. Когда я закончил, Гаврилов выдохнул.
— Денис Викторович, зачем ты мне такие ужасы с утра пораньше рассказываешь?
— Мне бы пациента вам отправить, Аркадий Павлович, — ответил я, представляя выражение его лица. — Тем более что это вы виноваты в его плачевном положении.
— Неправда, — возразил Гаврилов. — В моём отделении глаза не лечат.
— Вы поняли, что я имею в виду Губернскую клинику, — я немного помолчал, а затем спросил: — Так я отправляю его к вам?
— Денис Викторович, ты хоть понимаешь, насколько это сейчас будет сложно всё восстановить? — Гаврилов выдохнул в трубку. — Эпицистостому поставить сможешь?
— Поставить-то я её смогу, — протянул я. — Вот только у меня нет специальных катетеров и аппарата ультразвуковой диагностики с врачом-узистом. Ах да, у меня нет анестезиолога. Мне всё-таки делать операцию наживую и без визуализации? Тем более что этот жуткий катетер функционирует вполне нормально.
Операция установки катетера из мочевого пузыря наружу, в надлобковую область, была действительно несложной, и в самом крайнем случае я смогу её выполнить. Вот только зачем мне туда лезть, рискуя напортачить без перечисленных условий? Мужик терпел четыре месяца, ещё несколько часов до Губернской клиники вполне потерпит.
  
— Вези, — устало проговорил Гаврилов. — Да, подготовь его как-нибудь помягче, что его не на недельку к нам везут. Пускай из дома побольше нужных вещей берёт.