Вперед в прошлое 9 (СИ)
— В идеале нужен подъемник, с ним проще, чем в яме ковыряться, — развил тему я. — Узнаешь, где его брать, и цену вопроса?
Алексей кивнул, я скосил глаза на его ногу — все время забываю, что у него протез, он так передвигается, что не скажешь.
Домой я приехал, когда уже стемнело, поднялся на второй этаж, готовый сразу же звонить по объявлению, но с порога почувствовал запах корвалола и забыл, чего хотел.
Ну что опять случилось?
Наташка смотрела телик, скрестив руки на груди, в спальне под завывания Булановой мама рыдала так, что аж захлебывалась. Боря рисовал.
— Что стряслось? — спросил я у Натки, снимая куртку.
Наташка пожала плечами.
— Дела амурные. Ничего не сказала, закрылась у себя и вот…
Боря обернулся и ляпнул не в тему:
— Прикинь, Барик пропал!
Я не воспринял его слова всерьез и отмахнулся:
— Он давно пропал, боится, что затравим его за преступление отца.
— Не, ваще пропал! — стоял на своем брат. — Вчера ночевать не пришел, мать на уши всех поставила, заявление написала. Типа ищут. Наши тоже собрались, поселок прочесали. Я тоже ходил! Глухо, как под землю Барик провалился.
Вспомнились поиски Инны, и я передернул плечами.
— Как думаешь, куда он мог деться? — продолжил Боря. — Его мама сказала, что он никогда бы с ней так не поступил, и случилась беда.
— Я не настолько хорошо его знаю, чтобы знать, где он шляется, но достаточно, чтобы сказать: он мог еще и не так поступить.
На кухне я вытащил из авоськи муку, сахар и бабушкины гостинцы: клубничное варенье в банке, бутылку молока и ощипанную и выпотрошенную курицу, задумался над тем, что сейчас куры (нормальные, домашние, а не ножки Буша) жесткие; даже если это выращенные на мясо бройлеры, кости у них каменные — не разгрызешь. А в будущем даже фермерские куры будут такие, словно еще при жизни пару часов провели в скороварке.
Однако Боря не сдавался, пошел следом за мной.
— И куда, думаешь, Барик подался в мороз и холод? — не унимался он.
— В гости к кому-нибудь пошел, где сытно и тепло, — предположил я, — и домой ему лень идти, а что там мать по стенам бегает — плевать. Гнилушки, они такие.
— Ну, может. — Боря поскреб в затылке и добавил: — А еще знаешь что? Джусиха шею свернула. Ну, не совсем свернула, она живая, но в больнице. Поскользнулась, упала — и головой о бордюр. Но это только разговоры, насколько все серьезно, никто не знает, она-то в городе сейчас живет.
К нам в кухню пришла Наташка, увидела курицу, улыбнулась:
— О, подгончик! Давайте плов сделаем, а то мама закрылась и не выходит, и готовить не будет.
— Умеешь? — спросил я.
— Пф-ф-ф! — Наташка принялась раскладывать купленное по полочкам, а я шагнул в прихожую и позвонил по объявлению.
Ответили женским усталым голосом:
— Слушаю вас.
— Здравствуйте. Вы участок продаете? Скажите, где он находится, на возвышенности или в низине?
Голос стал бодрее.
— Проезд Липовый знаете где?
Это было по пути к Карасям, где-то недалеко от Барика. Место неплохое, а вообще «Липовый проезд» — звучит.
— Знаю, — ответил я.
— Участок ровный, трапециевидной формы, находится на плато, на нем растут дубы и фисташковое дерево. Недавно его приватизировали, все документы готовы к сделке. Можно строить дом и прописываться. Несколько соседей живут постоянно.
— Коммуникации? — поинтересовался я.
— Электричество по улице.
— Водопровод?
Женщина засопела, думая, как правильнее ответить.
— Планируется в ближайшее время.
Ясно, нужно смотреть, реально ли там пробурить скважину. Мне-то участок нужен уже сейчас. На перспективу будут те, что дадут за акции… которых у меня еще нет. Что-то тема заглохла, надо бы маме напомнить.
— Когда можно посмотреть? — спросил я.
— Я на другом конце города, это сложно, учитывая погоду. Вас как зовут? Меня — Надежда.
Я представился.
— Отлично, Павел. Как только погода наладится, поговорим.
— Можете сказать адрес, посмотрю, и, если понравится, наберу вас.
— Проезд Липовый. На улице построен девятый дом и восьмой, наш участок крайний. Если считать от девятого дома, то еще два участка, мой тринадцатый, он крайний со стороны холма, без забора, прямо в середине фисташковое дерево, огромное и очень красивое. Как на нем цикады заливаются, вы бы слышали!
— Липовый проезд, дом тринадцать, — произнес я, услышал смешок и пошутил: — Воланд в гости не захаживает?
Женщина рассмеялась и парировала:
— Рядом на пригорке ведьмы собираются. — Закричал ребенок, и продавец сказала: — Жду вашего звонка, Павел!
И повесила трубку. Из кухни высунулся Борис.
— Это зачем ты звонил?
— Просто узнать, — дернул плечами я и пошел искать газету с объявлениями, чтобы знать цены на недвижимость и не переплачиваю ли я.
Что касается этого участка, прямо завтра я ничего покупать не собираюсь, сделаю себе подарок на новый год, заодно акции подрастут в цене. Так-то я уже заработал на этот участок с помощью Мавроди, он, считай, мне с неба упал.
С газетой я уселся под телевизором, где музыканты «Крематория» жаловались, что из-за пиратов они не зарабатывают на кассетах и живут чуть ли не впроголодь, собрался развернуть газету, но взгляд зацепился за заголовок: «Количество жертв стихии перевалило за сотню».
В той реальности, насколько помню, погибло человек семь, в основном моряки, но, чтобы сотня…
Все оказалось не столь драматично. Журналисты использовали известный прием, чтобы привлечь внимание. Погибло тридцать два человека, семьдесят три получили травмы разной степени тяжести. Все равно многовато. Реальность меняется как-то не в пользу людей. Выходит, Гумилев прав, и жизнедеятельность человека влияет на природные явления? Или я просто плохо помню, что случилось тогда?
Было ощущение будто я упустил что-то важное… Что-то неуловимое, но осязаемое, аж извилины зачесались, я напрягся, пытаясь вспомнить, соотнести, увидеть, но без толку.
Пришлось знакомиться с объявлениями. Цены на землю варьировались от 200 долларов в дачных кооперативах до 7000 баксов — недалеко от центра. Квартиры и дома стоили от 800 до 53 000 долларов. В нашем селе ничего не продавалось, я полагал, на вой участок продавец поставила среднюю цену. Сейчас у людей денег нет, строиться не на что, потому все предпочитают покупать готовое жилье, и земля не стоит ничего.
В кухне Наташка расчленяла курицу, напевая:
— Давай вечером с тобой встретимся…
Я сел за стол и спросил:
— Что там твой Андрей?
— В театре прям живет, прикинь, — пожаловалась она, шагнула к плите, перемешала рис. — Там крышу сорвало, и декорации намокли, спасает их, помогает с ремонтом. Я к нему приехала, он час только со мной побыл, домой выгнал. А сам аж похудел, глаза ввалились. Ну не маньяк?
— Разве не за это ты его любишь? — спросил я. — Взрослый, умный, тонко чувствующий…
От последних слов Наташку перекосило.
— Вот пусть и живет со своими… декорациями!
— Но ведь это и твой театр, — попытался разобраться в ее логике я.
— Да я тоже порядки там наводила, но ведь не все же время этим заниматься!
Я попытался объяснить:
— Не надо ревновать мужчину к работе…
Наташка перебила меня:
— Работа деньги приносит. Что не приносит, то так, хобби. Я и в школе учусь, — принялась загибать пальцы она, — и на рынке торгую, и в театре. А он?
— Он же вроде пошел торговать…
— Ага. Ежик птица гордая, не пнешь — не полетит. Пошел, но под угрозой развода! Достал! — Она засопела, нахмурившись. — Всё, я его кормить больше не буду…
Из спальни вышла заплаканная мама, и я поспешил удалиться в нашу с Борисом комнату. Они закрылись с Наташкой и секретничали, жаловались на своих мужчин. Вот что у женщин за мода? Сами же таких выбирают, а потом поносят, тем самым настраивая против них слушателей. По сути-то, тёщи ненавидят зятьев из-за дочкиных жалоб, думая, что изверг над кровиночкой издевается.