Вперед в прошлое 9 (СИ)

— Они ж все загадят, — вырвалось у меня. — Ну ладно, отмоешь. Ты права, жаль животину.
— Поехали ко мне, — предложила бабушка. — У меня печка и титан, хоть помоетесь. Ира с Толиком тоже у меня. Посидим по-семейному.
Забавно, что она это предлагала не маме, а мне как главе клана. Делить одно помещение с Андрюшей, который из вредности испортил партию кофе, не особо хотелось, потому я кивнул на наш дом, расположенный выше по дороге.
— Загляни к нам, предложи маме погостить. У меня ж своя дача, она уцелела, там тоже есть печь, и можно помыться. Кстати, тетя Ира рассказала, что на железной дороге, она вообще работает?
— Вагоны перевернуло, пока не работает, — ответила бабушка и собралась лезть в машину, но я ее остановил:
— Ба, можешь меня забрать на обратном пути у школы и забросить в центр? Минут через двадцать.
Она переглянулась с Канальей и спросила:.
— Зачем тебе?
— Нужно сделать несколько фото для репортажа, — честно ответил я. — У людей дома разрушило, надо попытаться выбить компенсацию. Это неопасно, ветер утихомирился, и обратно я на автобусе. Кстати, у тебя связь есть?
— Телефон-то? Работает…
— У нас — нет. Позвонишь деду вечером, скажешь, что мы живы-здоровы? Он волнуется, наверное.
— Конечно позвоню. Поехали мы. А то холодно.
Каналья уселся за руль, отшвырнув окурок подальше. Я побежал к Илье, точнее, к его маме за фотоаппаратом.
* * *
В центр города мы поехали вместе с Ильей, благо в машине есть свободное место. У меня никогда не было советского фотоаппарата. Таинство фотографирования со всеми вытекающими последствиями прошло мимо меня, а это было целое искусство!
Вот, казалось бы, возьми фотоаппарат — и вперед! Но на деле все было очень сложно, меня полчаса учили обращаться с фотоаппаратом, это была «Смена-8».
Чтобы вставить пленку, требовался специальный навык. У неумехи она могла порваться посередине, и засвечивалась. Не менее сложно было выставить выдержку, диафрагму, учитывая освещенность, чувствительность пленки. Пленку нужно было перематывать вручную, затвор взводился рычагом. Режимы тоже устанавливались вручную.
У драгоценной отснятой пленки были миллионы шансов погибнуть, но все равно люди рисковали, устраивали фотолабораторию дома. Самая сложная манипуляция — заправить отснятую пленку в фотобачок. Делать это нужно в абсолютной темноте. Драгоценная пленка, на которую ты рассчитывал, могла соскочить с направляющих, слипнуться и испортиться.
В фотобачок наливали проявитель, потом промывали пленку, после погружали ее в закрепитель, снова промывали. Проявитель и закрепитель должны быть определенной температуры.
После того, как пленку доставали из бачка, можно было определить, кто изображен на фото, какие кадры получились, какие нет. Удачно сделанные фото люди хранили всю жизнь. Относили в фотолаборатории, где их переснимали, ретушировали вручную и делали портреты, которые украшали стены.
После проявки пленку сушили на бельевой веревке. И вот он, таинственный и непредсказуемый процесс — великий маг фотограф оккупировал ванную, погружая ее во мрак на несколько часов. Источником света был только красный свет. Из чемодана доставался фотоувеличитель, фотобумагу клали на предметный стол с рамками и линейками для определения размера фотографий.
На бумагу проецировали изображение, а затем ее погружали в проявитель и закрепитель. Весь процесс делался мастером на глазок.
Особо популярными были глянцевые фото, их глянцевали с помощью гладких поверхностей: стекла, кафельных стен, стенок ванной.
Человек с фотоаппаратом был желанным гостем в любой компании. Люди фотографировались по несколько раз в год в фотосалонах, вклеивали снимки в альбомы, подписывали их, датировали. Эти альбомы были настоящим произведением искусства, каждый визит в гости непременно сопровождался просмотром семейных альбомов.
Увы, в нашей семье не было альбомов, мама держала наши фотографии в подписанных конвертах, в фотосалон мы ходили раз в год на чей-то день рождения и фотографировались впятером, потому моих детских фото раз-два и обчелся.
Поэтому сейчас было ощущение, словно я имею отношение к волшебному таинству.
Каналья сжалился и привез нас с Ильей прямо на набережную, оледенелая дорога тянулась вдоль нее. Деревья, что стояли у обочины, или превратились в сосульки, покрывшись ледяными наростами, либо упали. С дороги их уже убрали, а во дворах был настоящий лесоповал.
С моря летела водяная пыль, попадала на плитку и намерзала слой за слоем, слой за слоем. Каждая неровность обросла льдом и высилась ледяными кляксами причудливой формы.
— Впечатляет… — произнес Илья, и мы вылезли из машины.
— Вы делайте дело, — сказал Каналья. — Потом отвезем вас к молу, там самое интересное.
Порывом ветра меня прижало к машине, хорошо дверцу успел закрыть. Секунд десять мы с Ильей копошились, как мошки, пытаясь оторвать себя от машины. Здесь, возле моря, выше влажность, и минус пять ощущалось как минус тридцать. Минута — и я замерз.
Илья побарахтался и, когда ветер ослаб, нырнул в машину, помотав головой — мол, не готов он для подвигов. Пригибаясь, я побежал фотоохотиться на набережную. Запечатлел водяную пыль над бухтой, ледяные изваяния, в которые превратились камни, оледенелые деревья, вмерзшего в лед дохлого баклана — сколько их, бедолаг, погибло!
Сгруппировался во время очередного порыва, переждав его, перебежал дорогу, юркнул во двор, запечатлел лесоповал с мусорными баками, сплющенными и впечатанными в деревья; выбитые стекла, мужчин с топорами, разгребавших завалы, бабулю, гладящую оледенелое дерево; засыпанные мусором подъезды с сорванными дверями. Сталинку без крыши, где не осталось ни одного целого окна.
Возвращаясь к машине, я не мог перейти дорогу — меня сдувало, несло по льду назад. Пришлось Каналье подъезжать, чтобы я залез в салон, и мы покатили в центр, к молу.
Просторная площадь покрылась ледяными буграми. Переступая через них, бродили люди, закутанные по самые глаза. Возле мола сел на мель оледенелый корабль. Все памятники, возвышения, деревья, фасады зданий покрылись льдом, поросли сосульками.
Все это я сфотографировал, и мы поехали в Николаевку. По пути Каналья остановился возле рынка, здесь разрушений было особенно много. Ворота центрального входа покорежило, ларьки смяло и раскидало на многие метры вокруг.
Все поправимо. Главное, что ветер не усиливается, и город постепенно возвращался к жизни.
  
Глава 11
 
Горевестница
 
Я рассчитывал, что через-день два ветер стихнет, и город вернется к мирной жизни. Мирной — потому что иначе как войной со стихией этот ураган сложно назвать. И одновременно боялся, что ветер усилится, и все старания коммунальщиков пойдут прахом.
Я ошибся, все мы ошиблись: не случилось ни одного, ни другого. Ветер затихал к утру, а к вечеру усиливался до 20 м/с, нес над землей поземку, разгонял по домам людей. Школы, детские сады, магазины по-прежнему не работали, в квартирах не было тепла и света.
Первое правило выживальщика при наступлении большого П: уйти из большого города. Все равно куда, в идеале — в лес, где есть несколько схронов с продовольствием и всем необходимым. У кого была возможность, те отправились к родственникам в деревню. Второе правило: самоорганизуйся и влейся в команду, а если получится, возглавь группу, потому что вместе легче выживать.
Население нашего города не знало этого, но подсознательно чувствовало. Люди добровольно помогали коммунальщикам разгребать завалы, и дороги расчистили очень быстро, а через неделю в некоторых районах восстановили центральное отопление.
У нас сперва заработал телефон, и я сразу же заказал переговоры с дедом. У того закончился товар, и он был дома, ждал новостей, но ничего конкретного я ему не пообещал. Бизнес встал. На весь город работало три магазина, где стояли километровые очереди, да и с ассортиментом было так себе: пшенка, овсянка, мука, морская капуста и зеленые помидоры в трехлитровых бутылях.