Похищенная (СИ)

Меня рвало. Мне тогда казалось, что кровью.
Скорчившись на земле, вцепившись в колючие шипы руками, так и провалялась там практически до утра. Пока не нашли.
И бледная, трясущаяся, врала потом, что отравилась. Лишь бы себя не выказать. Лишь бы не показать, что я все видела.
Потому что отец оказался монстром. И кто знает, что он и со мной бы сделал, узнав о том, чему я стала свидетельницей?
​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​ Пощадил бы?
Или наглухо замуровал бы в своем роскошном доме, как в тюрьме? Не дав права выйти из нее?
Не знаю. Я не уверена. Ни в чем не уверена.
Но монстр способен на все. На что угодно.
С тех пор в этом доме я превратилась в бледную тень.
Перестала задавать вопросы о матери, которая еще в моем глубоком детстве погибла в автокатастрофе.
После этого отец так и не женился. И ни одной женщины в доме не было. Хотя я знала, что он гулял. Менял женщин, как перчатки. Относился к ним, как к одноразовым платкам. Пользовался и выбрасывал.
Я все знала.
И про его бесконечных секретарш с пятым размером груди и вечно размазанными губами.
И про элитные бордели, в которые ездил отец со своими друзьями.
Но, если прежде я относилась с пониманием. Осознавая, что отец – мужчина, а мужских потребностей никто не отменял. И даже радовалась тому, что его сердце так и осталось за многие годы преданным матери, то теперь я совсем не была уверена в том, что у него вообще когда-нибудь было сердце.
А что, если…
Если она узнала, каков он на самом деле? Разглядела за фасадом успешного бизнесмена уродливое лицо монстра и жестокого убийцы?
Он мог уничтожить ее. Ликвидировать.
Эта мысль разрывала. Разламывала. Выворачивала наизнанку.
Нет. Конечно, я никогда не докопаюсь до правды.
И, быть может, это слишком ужасно – подозревать в таком отца. Каким бы он ни был.
Даже дикие звери способны любить. Даже самые жестокие.
И мне хотелось верить, что у них с мамой все же она была. Любовь. Ведь не зря ни одна женщина на просто за все это время не стала хозяйкой в нашем доме, а даже и не переступила его порога! А мамина комната охранялась, как святыня.
На месте остались все ее вещи. Их фотографии. Запертые, как в музее.
Я часто приходила в ее комнату. Поговорить. Полюбоваться. Даже от них, от этих фотографий, как мне казалось, исходили любовь и свет.
Но…
Правда могла оказаться слишком страшной для меня.
И слишком опасной.
Как такие, как мой отец, расправляются с теми, кто мог бы узнать их страшные тайны?
Прислуга иногда просто пропадала из дому. Бесследно.
Я раньше не придавала этому значения.
Но после увиденного попыталась выяснить.
Никто не отвечал на мои вопросы. Бледнели, отворачивались, прятали глаза и тут же переводили тему на что-то другое.
Я перестала спрашивать. Что от меня зависит?
Но…
Кто дал бы гарантию, что и я вот так однажды, просто не пропаду или не погибну в какой-нибудь случайной нелепой аварии?
Выбраться. Вырваться. Не дать отцу повода даже заподозрить, будто я что-то знаю, о чем-то догадываюсь.
Не уверена, что для того, кто способен идти по трупам, даже родная дочь значит больше, чем одержимая тяга к власти и к деньгам.
Да и значу ли я для него что-нибудь?
Глава 12.
Не помню, чтобы он когда-нибудь со мной играл. Чтобы я, как другие дети, забиралась к нему на колени. Чтобы он вообще хоть раз спрашивал меня о чем-то, интересовался моим мнением.
Значу ли я для него больше, чем прислуга?
« Что ты знала, мама?» - часто я шептала в темноту, заперевшись в ее комнате. Проводя руками по родному лицу на фотографии.
« Что ты знала о человеке, за которого вышла замуж? Какой была твоя жизнь»?
Если бы стены умели говорить…
– Ты выйдешь замуж.
Отец огорошил меня этим решением прямо с утра, пока я собиралась в университет. Радуясь тому, что сессия заканчивается. И надеясь хотя бы раз выпросить у него глоток свободы. А, проще говоря, возможность отправиться вместе со всеми на новогоднюю вечеринку.
 
То, что для другие естественно так же, как и дышать, для меня – редкий дар. Хоть я бы отдала всю роскошь золотой клетки и все бриллианты на свете за обыкновенную возможность вот так просто гулять по улицам. Встречаться с друзьями. Ходить на танцы и вечеринки!
Но нет.
У меня только машины с охраной, как у президента и эти вот толстые стены клетки. Стены, которые в последнее время веют опасностью.
– Но… Мне еще рано, пап.
Стараюсь сразу не сопротивляться. Не возражать и не истерить. Время. Нужно выиграть хотя бы время! И казаться послушной. Покладистой.
После Нового года отец должен уехать в Лондон.
А там…
Там я попытаюсь как-то улизнуть из этого ужасного дома!
Уже отложена и спрятана наличка. На первое время хватит. Должно хватить.
Глупо. Она в тайнике. В саду. Детский тайник. Даже смешной, наверное. Хотя в него вряд ли и догадаются заглянуть! Все это время снимала с карты чуть больше, чем тратила на дорогие шмотки. Откладывала. Собирала свой пусть маленький, но капитал.
Если снять скромную квартирку и устроиться на удаленную работу… Я смогу прожить. А дальше… Дальше я пока не загадываю! Лишь бы вырваться! На свободу!
– Что значит рано?
Отец, как всегда, полыхает глазами. Лицо, как обычно, словно высечено из камня. Ни единой эмоции. Ни один мускул не дрогнет. Зато в глазах – моментальное пламя. Испепеляющее. Молнии. Кто смеет ему перечить? Пусть даже вот так. Мягко. Притворяясь глупой капризной девочкой.
– Тебе уже двадцать, Алиса. Самое время, - резко чеканит, отставляя свою чашку с кофе. – В твоем возрасте можно уже иметь детей. Уже давно пора.
– Но… Я ведь хотела доучиться!
Еде сдерживаю предательские слезы.
– Ты обещал! Что я получу образование, и только потом…
Да. И только потом он выдаст меня замуж. За того, за кого сам решит.
Разве я имею право на выбор? На свои желания?
Это бизнес. И я для него – не более, чем одна из фигур на шахматной доске. Которую он передвинет так, как выгодно именно ему.
Но я все же надеялась.
Что со временем отец оттает. Даст мне возможность выбрать самой! Это же моя жизнь, в конце концов! И… Брак – это не сделка, не договор! Не слияние корпораций!
– Алиса…
Отец откидывается на спинку стула.
Смотрит на меня, как на червяка под ногами. Глупого червяка, чьем мнение ничего не стоит. Такая я, видно, для него и есть. Просто средство. Как и все, кто его окружает.
– Ну какое, на хрен, образование? Ты что? Реально тряпки кому-то шить собираешься? Швеей хочешь быть? Серьезно? Это же бред.
– Не швеей, - выдыхаю обиженно. Слезы таки выступают на глазах. Обжигают кислотой.
– Модельером.
Да. Многие, даже из именитых, признают, что у меня самый настоящий талант. И… Это мечта! Я так люблю создавать новое, все эти наряды, что даже дрожь по всему телу проходит! Обо всем забываю, запираясь в своей маленькой мастерской. Всю душу вкладываю. И каждое платье, которое у меня получается, будто своей жизнью дышит! В такие моменты забываю обо всем на свете! И о клетке, в которой я живу и о том, что отец может быть жестоким убийцей.
– Какая разница, - резко отшвыривает салфетку. – Это все бред. Глупости. Купит тебе муж любой модельный дом. Будешь играться. Наймет гениев под твоим именем тряпье шить. Если ему, конечно, стыдно не будет, что его имя на тряпках каких-то станет красоваться.
Конечно. Кому нужны мои мечты? Это все детский лепет для него. Ерунда, не стоящая его бесценного внимания. Как и моя жизнь…
– Послушай, Алиса, - нетерпеливо вздыхает.
А я только комкаю в руках салфетку. Даже не поднимаю на него глаз.
– Скоро все изменится. Ты даже не представляешь, насколько! Скоро… Скоро власть в этом городе поменяется. Другие встанут у руля. Севера и Грача сменят. И ты… Ты станешь королевой! Настоящей королевой этого города! Ты даже не представляешь, какая это сила! Какая власть!