Японская война 1904. Книга четвертая (СИ)
С этими мыслями я уснул и, несмотря на все, что успело сегодня случиться, спал как младенец. Говорят, после войны бывают кошмары — но это потом. А сейчас у меня совершенно не было на них времени. Утром я без спешки умылся, позавтракал и неторопливо направился к зданию бывшего губернатора, где мы разместили все служебные помещения. Огинский с Лондоном уже были на месте, я приветственно махнул им рукой и сразу же заглянул в следующую комнату, из которой уже было видно камеры.
Если честно, после вчерашних рассказов я ожидал, что встречу кого-то вроде молодого Индианы Джонса, но вместо него передо мной оказался сухонький старичок, застрявший где-то между 50 и 60 годами с невольно вызывающей симпатию внушительной щеткой пушистых и густых усов.
[1] Пока заложили минимальное значение, а так… Подобные взрыватели и на 50 метрах работали во Вторую Мировую.
[2] Женским «Космополитан» станет уже во 2-й половине 20 века, а пока это больше литературный журнал.
Глава 14
Смотрю на нашего пленника, и чем дальше, тем очевиднее становится, что больно уж тот доволен собой. Не бывает такого настроение у людей, которые провалили поставленную задачу.
— Вячеслав Григорьевич! — американец заметил мое появление и замахал руками.
Я же совершенно невежливо развернулся и вышел обратно.
— Что-то случилось? — нахмурился Огинский.
— Вы тоже заметили какой-то подвох? — Лондон почесал свою начавшую расти бороду.
— Да, — ответил я сразу обоим, а потом посмотрел уже только на своего разведчика. — Алексей Алексеевич, можно вас попросить отправить человека, а лучше лично сходить на телеграф и связаться с нашими людьми в Америке? У нас же есть какие-то контакты?
— Что нужно?
— Проверьте, не выходило ли в последних выпусках газет Хёрста что-то связанное с Россией, лично нами или этой войной.
Перед Джеком я извинился, что зря выдернул его так рано, и пообещал, что когда я все-таки буду готов к разговору с американцем, то снова позову его. Я уже прикинул, что до обеда, пока пройдут все сеансы связи, я успею заняться и другими делами, но тут почти сразу вернулся Огинский, а вместе с ним и бледный полковник Ванновский.
— Глеб Михайлович, плохие новости? — сразу понял я.
— Да! — выпалил тот без лишних слов. — Со мной прямо с утра связался Полозов Павел Николаевич… А, вы же не знаете. Это специальный человек, посадил его в Ляояне в доме прессы, чтобы собирать для нас самые срочные новости. И вот он прислал краткое содержание статьи, которая вышла в крупнейшей газете Нью-Йорка, а теперь наверняка как пожар полетела и по всем мелким изданиям.
Ванновский сунул мне в руку чуть помятый лист бумаги, и я пробежался взглядом по ключевым словам. Письма из русского лагеря, американец в плену у русских, варварские пытки и издевательства — на чем стоят русские успехи в Маньчжурии, заключенные и китайские рабы куют победу русского тирана… Внутри поднялась злость от топорности этих обвинений, но почти сразу получилось взять себя в руки. Правда это или нет, никого не будет волновать. Главное, история яркая, ее читают, и поддержка Японии в Штатах после такого точно пойдет вверх.
— Вы оценили, как красиво сработано? — я обвел взглядом своих разведчиков и писателя.
— Красиво⁈ — возмутился Ванновский. — Да тут ни слова правды!
— Правда или нет, разве это важно? — озвучил мои мысли Лондон. — В 1898 году была похожая ситуация. На Кубе вспыхнуло восстание против испанцев, газеты Хёрста подняли после этого целую волну разгромных публикаций, и Америка просто не смогла остаться в стороне.
— Ага, против воли и с тяжелым сердцем сделали то, о чем давно мечтали. Выкинули последнюю европейскую державу из Карибского моря, — хмыкнул Огинский.
— Здесь важнее то, что эту войну вряд ли бы поддержали в народе без агитации Хёрста.
— Сейчас вряд ли Америка вмешается лично, но все кредиты, которые могли оказаться под вопросом, Япония получит. А вместе с ними и поддержку простых людей на всех континентах…
— Надо будет найти тех, кто передал эти лживые письма от Готорна и переслал их в Америку! — Ванновский все еще горел яростью, но хотя бы попытался сосредоточиться на деле.
— Глеб Михайлович, — я придержал его пыл. — Не всегда стоит искать предателя.
— Что? — тот сначала растерялся, но быстро понял, что к чему. — Точно, его же взяли только вчера. При всем желании он бы не успел так быстро написать даже явную ложь и тем более переправить ее на родину. Получается, — его осенило, — они подготовили все эти статьи заранее? Подготовили, а потом подвели нам этого человека, чтобы мы его захватили и тем самым легализовали любую ложь про русский плен, которую они теперь будут писать?
— Я же говорю, очень красивая задумка. Подлая, циничная, но красивая.
— И что вы будете делать? — тихо спросил Лондон. — Я могу помочь написать опровержение…
— Которое, даже если его напечатают в Америке, прочитает в тысячи раз меньше людей.
— Но что тогда делать? — Ванновский задумался. — Может, хотя бы отправим этого Готорна на Сахалин? Тут недалеко, посмотрит на настоящую каторгу!
— Вряд ли это нам поможет, — покачал головой Лондон. — Наоборот… Уверен, в редакции Хёрста только и ждут каких-то резких шагов с нашей стороны. Суд, ложные обвинения, незаслуженное наказание — все будет работать против нас.
Никто не обратил внимание, как писатель сейчас сказал «нас» вместо «вас». Он даже сам этого не заметил, а вот у меня в глубине души появилась довольная улыбка. Ну и пусть на той стороне Тихого океана сидят наши враги, хитрые и умные, зато рядом есть друзья… А поиск решения тем временем продолжался.
— Но наши обвинения совсем не ложные! — возмутился Огинский. — Есть протокол задержания, показания агентов…
— Никто не будет на них смотреть, не в Америке, — вновь покачал головой Лондон. — А вот речи адвоката Готорна — они наймут для него лучшего из лучших! — напечатают полностью. Нет, если пытаться работать в лоб, Хёрст нас просто размажет.
Спор становился все громче, уверен, какие-то слова сейчас долетают до сидящего в камере американского усача, поднимая тому настроение. И ситуация действительно выглядела плохо, Лондон был прав в том, что важна была не истина, а то, что о ней напишут в американских газетах и… Были ли у нас шансы? Кажется, нет. Вот только я помнил кое-что из своей истории. Как после всех поражений 1904 и 1905 годов Витте приехал в Портсмут на подписание мира, как его клевали все те самые журналисты, но Сергей Юльевич смог не просто отразить эту атаку, но и поднять свою волну. Как? Что он сделал такого особенного, что разбил американцев на их поле и по их правилам? И не сможем ли мы повторить эту стратегию?
Быстрого ответа, увы, не нашлось, но я не собирался спешить. Приказал всем пока заниматься своими делами, а вечером мы лучше еще раз отдельно соберемся и на свежую голову обсудим все, что успеем надумать за это время.
* * *Думал, не смогу выкинуть американцы из головы — смог. Буквально через пять минут меня прямо по пути к штабу перехватили Афанасьев с Галицким и тут же завалили новостями. Как оказалось, эти двое трудились всю ночь, дорабатывая наши возможности по минированию входа в бухту и дальнего рейда… И у них появилось сразу несколько перспективных идей.
— Почему мы не используем обычные контактные мины? — вещал Афанасьев. — А потому что японцы уже потеряли на них достаточно кораблей за эту войну и просто так теперь не сунутся. Вон сколько в Дальнем их высыпали, и подорвался кто-то? Нет! Все протралили, пусть это и заняло время! И у нас так же будет, если мы, конечно, не решим раскрыть свою артиллерию раньше времени и разменять ее на пару ржавых корыт.
Платон Львович, конечно, сгущал краски. Если мы вытащим крупные калибры да зальем позиции бетоном, они еще попьют крови японцам. Но, конечно, стрелять по тральщикам, если в это же время по городу будут работать военные корабли, будет неприятно. А как сказал Афанасьев, старых и ржавых корыт в случае чего нагнать сюда совсем не сложно.