Рыцари былого и грядущего. III том

– Но, если принять признание Бертрана за истину, оно значительно уменьшает, смягчает вину Ордена.
– Совершенно верно. Но именно это докладывает, что вина, пусть и гораздо меньшая, всё-таки была. Ведь очевидно, что Бертран не был клеветником, потому что клеветник постарался бы не преуменьшить, а преувеличить вину Ордена.
– А среди показаний людей, не принадлежащих к Ордену, есть что-нибудь заслуживающее доверия?
– Как ни странно, во Франции «внешних» показаний против Ордена почти не было. Это лишний раз доказывает, что следствие не увлекалось клеветническими измышлениями. Ведь Ногаре ни чего не стоило пригласить дюжину мерзавцев, которые выдумали бы про тамплиеров самые страшные вещи и подтвердили бы, что лично присутствовали при тамплиерских богохульствах. Но к заведомой лжи следствие не прибегало, хотя с удовольствием использовало даже малейшие намеки на виновность тамплиеров. Есть одно показание, косвенно свидетельствующее против Ордена, по всем признакам – вполне достоверное.
Родственник некого рыцаря Гуго, Гишар де Марсийяк, рассказал, что Гуго вступил в Орден Храма в Тулузе. После торжественной церемонии Гуго отвели в глухую комнату, приняв самые изощренные меры, чтобы ни кто не подглядывал, даже дверь изнутри была закрыта плотными занавесами, чтобы любопытные ни чего не могли увидеть в щели. Родственники очень долго ждали возвращения Гуго, и наконец он появился, облаченный в плащ тамплиера и выглядевший очень бледным и ошеломленным, хотя до этого был полон радостного воодушевления. На следующий день Гишар спросил Гуго, что случилось, и тот ответил, что ни когда больше не знать ему радости и душевного покоя, но более ничего не добавил. Когда же другие по просьбе Гишара пытались расспросить юношу, это ни чего не дало и лишь растревожило его. Позднее узнали, что Гуго сделал себе круглую печать, на которой были вырезаны слова: «Печать погибшего Гуго». Пробыв в Ордене два месяца, Гуго вернулся в родной дом, прожил там полгода, а потом заболел и умер, перед смертью исповедавшись у одного францисканца.
– Что-то уж очень зловещая история, прямо как в готическом романе. Ты веришь в ее подлинность?
– Верю. Главным доказательством подлинности этого свидетельства является то, что оно ни чего по существу не доказывает. Если бы Гишар имел целью оклеветать Орден, он обязательно рассказал бы, как Гуго перед смертью сознался ему, что отрекся от Христа, плюнул на крест и проделал еще множество всяческих мерзостей. На мертвого ведь можно что угодно списать. Но Гишар не сказал того, чего не знал, того что явно хотели услышать от него инквизиторы. Самое простое тому объяснение – он не хотел врать. А значит, ему можно верить. При этом самым логичным объяснением истории Гуго является то, что он совершил нечто богомерзкое и не мог себе это простить. Если он отрекся от Христа просто растерявшись от неожиданности, позволил себя подломить жесткими требованиями и угрозами, а потом решил, что навсегда погубил свою душу – это всё объясняет.
Итак, если нас действительно интересует истина, мы не можем игнорировать целый комплекс доказательств того, что тамплиеры отрекались от Христа. При этом ранее мы привели не менее убедительные доказательства того, что Орден Храма отнюдь не был антихристианской организацией, и тамплиеры вели себя так, как ни когда не ведут себя христопродавцы и богоотступники. Возможно ли все эти, казалось бы, взаимоисключающие доказательства уложить в единую непротиворечивую схему? Возможно. Я знаю, как это сделать. Но об этом давай уже в следующий раз.
***
На следующий день Андрей, заглянув к Сереге, сказал тоном, не терпящим возражений:
– Пошли наверх. Покажу тебе храмы Лалибелы.
Серега подчинился безропотно, не сказав ни слова.
Они переходили из храма в храм, Андрей рассказывал другу то, что сам знал об этих чудных творениях христианского гения. Гидом он, впрочем, был немногословным, понимая, что сейчас не надо забивать Сереге голову большим объемом информации, лучше дать ему возможность развеяться и впитать дух окружавшего их древнего величия. Серега слушал, казалось, внимательно, во всяком случае вежливо, когда надо – кивал, впрочем, иногда не к месту. Он добросовестно скользил глазами по всему, что видел, явно стараясь не упустить ни одной детали, но Андрею показалось, что его друг делает это скорее из чувства долга, без глубокой внутренней заинтересованности, какой можно было ожидать от профессионального историка.
 
– Тебе не понравились наши храмы? – тихо улыбнувшись, спросил Андрей.
– Как они могут не понравиться? Я так мечтал побывать здесь. Но объясни мне, Андрей, почему мне сейчас – всё равно?
– Объясню. Это внешнее величие. Оно сейчас не может тронуть тебя, потому что ты весь сконцентрирован на внутреннем преодолении той трагедии, которую пережил. Тебе пока не надо пытаться отвлечься от этой трагедии на внешние впечатления, лучше оставаться внутри себя, пока в своей душе порядок не наведешь. Извини, что сразу не понял этого. Перевари пока свою внутреннюю Чечню, а потом душа откроется для внешних впечатлений.
– А ведь ты прав, Андрюха.
– А я вообще, чем дальше, тем реже ошибаюсь. Расскажи лучше, что делал «Пересвет» в Чечне.
– В саму войну мы по сути не вмешивались, федералов не поддерживали и вообще старались с ними не пересекаться. Уберечь от разрушения православные храмы тоже не могли при всем желании. Для этого потребовалось бы не меньше дивизии. Даже если бы «Пересвет» был могуч, как Орден Храма в Палестине, и то вряд ли справились бы, потому что Орден Храма действовал в рамках христианского по самой своей природе государства крестоносцев, а мы действовали… посреди полного дерьма. Так что задачи ставили перед собой минимальные, хотя, на мой взгляд, достаточно важные. Спасали священников и всех верных христиан, помогали им эвакуироваться. Из храмов, которые было всё равно не спасти, спасали иконы, кресты, евангелия, антиминсы. Много святынь смогли уберечь от осквернения. А запасные Дары… это ведь очень важно… В каждом храме есть запасные Дары – Тело и Кровь Христовы. Их спасали, не считаясь с собственной жизнью. Конечно «Бог поругаем не бывает». Поругаемы бывают души людские. Собственно, души и спасали от осквернения.
– А как Ставрова ранили?
– Это было наше последнее дело в Чечне. Пришли в один храм, объяснили батюшке, что скоро здесь будут боевики, надо уходить. А батюшка упертый попался: «Не уйду, – говорит, – здесь в храме и погибну». Прихожане, конечно, уже все разбежались, остались только пара старичков, дед да бабка, да ещё их внучка – девчонка лет пятнадцати. Старички древние, еле ходили, но посещали все богослужения, а батюшка служил неукоснительно, и внучка тоже из храма не вылезала. Мы им говорим: «Девчонку хоть пожалейте, сами понимаете…» А они: «Вот-вот, спасите внучку, а нас не надо». Но и внучка тоже… лицо светится и спокойно так говорит: «Мы все умрем за Христа».
Мы подумали и решили, что оставить их не можем. Заняли позиции вокруг храма, понимая что вдесятером долго не удержимся против нескольких сот боевиков. Но погибнуть, защищая храм – хорошая смерть для русского тамплиера. И, может быть, Богу угодно, чтобы в этом храме как можно дольше совершалась Божественная Литургия.
Мы сразу начали соблюдать строгий пост, батюшка ежедневно совершал литургию, и все мы ежедневно причащались. Удивительное это ощущение, когда знаешь, что в любую минуту могут придти, чтобы отнять у тебя жизнь, а ты, только что причастился… На душе – спокойствие, а все чувства обострены – краски яркие, звуки гулкие, каждое слово кажется исполненным величайшего значения. Меж собой говорили мало, больше с Богом беседовали. Так прошла неделя. Потом пришли боевики. Их было гораздо меньше, чем можно было ожидать, где-то человек тридцать.
Стояло раннее утро, батюшка только что начал служить Божественную Литургию. Когда дозорные доложили о приближении боевиков, наши все покинули храм и заняли заранее подготовленные позиции. А батюшка продолжал служить, и старики с внучкой даже не шелохнулись, продолжали молиться.