Ты никогда не исчезнешь
Вне себя от горя, я подползла к Эстебану, и тут у меня за спиной раздался этот голос, одновременно ясный и глухой, словно идущий из колодца. Захлебываясь кашлем, Габи умоляюще прошептал: мама...
Эстебан, я второй раз предам тебя. Ты умер, Эстебан, понимаешь? Утонул. Том... Том не мой сын... Должна ли я позволить ему умереть, чтобы проклятье наконец исчезло? Принести его в жертву?..
Но я уже знала, что не смогу выбрать, что слишком поздно, что мы все трое умрем, не выживет никто.
Прости меня, Габриэль.
Прости меня, Том.
Выбора нет.
Черное покрывало опустилось. Я перестала сопротивляться. 84
— Бери мальчика!
Сквозняк колыхнул клубы дыма.
Кто-то пробирался к нам сквозь черную пелену.
— Мадди, бери этого мальчика. Скорее! Я возьму Габи.
Ничего не соображая, я послушно потащила тело Тома к выходу из мертвецкой. Я заходилась в кашле, но постепенно дым становился менее плотным, почти серым, уже кое-как можно было дышать, а вскоре сумрак рассеялся, мы были у решетки, отделяющей пещеру от остального мира. Ядовитая вуаль, что тянулась из мертвецкой, растворялась в зимнем воздухе.
Мы стояли на площадке, перед нами сиял белый мир, и у каждого из нас на руках был ребенок.
Том дышал тихо и ровно. Я лизнула палец и стерла пятнышко сажи в уголке его губ. Он спасен.
Габриэль открыл глаза, будто вернувшись из долгого путешествия. Он поднял руку и размазал по лицу гарь.
— Мама?
— Все закончилось. Все хорошо, Габи.
Он обхватил за плечи человека, который его спас.
Я думала про маленькую зеленую точку, которая появилась на экране моего мобильника, когда я решила использовать приложение-трекер вместе с Ваяном — перед тем, как войти в пещеры Жонаса.
Он был единственным человеком, которому я должна была сообщить, что ты в опасности, Габриэль.
Я была близка с ним лишь однажды, до твоего рождения.
Наверное, он догадывался, но, уважая мое молчание, никогда не заговаривал об этом.
Он готов был все бросить, чтобы последовать за мной.
Порыв ветра осыпал нас снежной пылью. Мы были словно ангелы, спустившиеся на землю. Тучи разошлись, и на небе, будто по волшебству, появился голубой просвет.
Ваян Балик Кунинг посмотрел на меня и улыбнулся. Седеющая борода, присыпанные снегом волосы.
Обними его, Габриэль, обними изо всех сил.
На руках у человека, который только что тебя спас, ты в безопасности.
На руках у твоего отца.
XIII Реинкарнация Ангельская пыль 85
Нектер остановил машину, как только увидел указатель «Перевал Круа-Сен-Робер». Снег давно растаял, лишь редкие грязно-серые клочки уцелели, прячась в тени, и крохотные лужицы подрагивали под июньским солнцем. И вдоль обочин еще попадались кое-где белые полоски. Зима ушла так же быстро, как и пришла.
На пассажирском сиденье лежали три букета. Нектер взял первый — безвременник, цикорий, просвирник и дрок, собранные чуть ниже, в подлеске. Знак, отмечавший вершину перевала, был метрах в десяти — небольшой гранитный столбик с отметкой высоты: 1451 метр. Сразу за столбиком стоял простой деревянный крест, к кресту приколочена табличка, на ней — несколько слов:
Мартен. Не Пупу и никто
Нектер наклонился, положил цветы. Мартену они понравились бы. Внизу мелькали разноцветные майки велосипедистов, одолевавших последний отрезок подъема. Одни из них доберутся до перевала, другие выдохнутся и остановятся. Но многие ли вспомнят старика?
В прошлые выходные Жюльен, внук Мартена, стал чемпионом Оверни в младшей группе. Мальчишка буквально взлетел на перевал Круа-Моран. Неудержимый, из породы чемпионов, по словам его тренеров. Нектер подумал, что, быть может, призрак деда вместе с ним жал на педали. Невидимый и неуловимый. Кто знает, может, малыш Жюльен Сенфуэн станет великим чемпионом и через десять лет, когда «Тур де Франс» снова пройдет через эти места, он вместе с дедом одолеет перевал Круа-Сен-Робер, оставив всех позади... * * *
Съехав с перевала, Нектер сунул в магнитолу старую кассету — «Болеро» Равеля. Гобои, кларнеты и медные духовые терпеливо и упорно сопровождали его осторожную езду. Он любовался лесистыми уступами Шодфурской долины, вулканическими дайками, которые высились над деревьями, словно окаменевшие лесники, притормозил, проезжая мимо пустой парковки «Мельницы», окинул взглядом бетонные опоры заброшенной горнолыжной станции, как будто откуда-то могли вдруг высыпать на дорогу призраки, целые семьи с лыжами на плече или сноубордами под мышкой.
Шоссе петляло дальше, играя в прятки с рекой. Уже виден был Фруадефонский мост, серые дома, Источник душ.
Когда он припарковался во дворе фермы и открыл дверцу машины, равелевские гобой д’амур и флейта едва не получили сердечный приступ в до мажоре. Том и Габриэль устроили перед фермой сцену из нескольких деревянных поддонов, сложив их один на другой. Нектер застал концерт в самом разгаре, толпа зрителей состояла из трех спящих котов и десятка переполошенных кур.
Мальчики исполняли нечто среднее между рэпом и роком — во всяком случае, Нектер назвал бы это так. Насколько он в этом разбирался...
— Вы с ума сошли! — крикнул секретарь мэрии. — Санси проснется!
— Хорошо бы! — заорал Габриэль в микрофон.
Они еще и усилитель подключили. Том аккомпанировал другу электрическим риффом, который имитировал извержение вулкана.
— Я тестирую свой подарок! Слышишь, Ники? Эту лиру-гитару, этот адский звук?
Нектер улыбнулся. Никогда еще он не видел Тома таким счастливым. Когда Мадди подарила ему этот инструмент, он на радостях едва не задушил ее в объятиях. Лира-гитара стала лучшим подарком за все десять лет его жизни. Пусть даже он играл на ней не пойми что.
— Что за безумная музыка? — спросил Нектер.
— Hegoak, — с гордостью ответил Габриэль. — Баскский гимн, только мы его переделали, используя партитуры Эстебана.
— Он был первопроходцем! — подхватил Том. — Он понял, что будущее — за лирой-гитарой.
И оба дружно, Том на струнах, а Габи криком, выдали, приведя в негодование кур: Hegoak ebaki banizkio!
Если бы я подрезала ему крылья! 86
Нектер закрыл за собой входную дверь. Уставившись на два букета, я сказала докторским тоном, не допускающим никаких возражений:
— Ники, это очень мило, но совершенно не вовремя. Амандина наверху, в своей спальне, и у нее только что начались схватки. А ты ее знаешь — и речи не может быть о том, чтобы рожать не дома!
— И правда, — вздохнул Ваян, стоявший тремя ступеньками выше. Поверх своей безупречной белой рубашки он надел поварскую куртку. — Сейчас не время.
Я оглянулась на своего любимого психотерапевта.
— Ваян подежурит первым, я приглашена на концерт.
Ваян проворчал, призывая Нектера в свидетели:
— Боюсь, я, не дочитал до конца должностную инструкцию, «повитуха» там было написано очень мелким шрифтом.
— Не скромничай, ты как-никак десять лет изучал медицину.
Мы переглянулись, как два беззаботных интерна. Я поднялась на пару ступенек, чтобы его поцеловать. Всего раз, потому что надо идти слушать, как поет Габриэль.
Нектер поставил один букет в вазу на буфете и мялся, держа в руке второй и глядя на нас.
— Ники, тебе больше нечем заняться?
— Да есть...
Поскольку он не сдвинулся с места, я подошла к нему:
— А второй букет для кого?
— Так... для... Астер...
Я открыла дверь кухни:
— Так чего ты ждешь? Иди дари.
И за секунду до того, как я захлопнула за ним дверь, Нектер успел спросить:
— Может... хотите чаю?
Хлоп!
Я направилась к выходу. Габриэль ждал, я обещала, что приду его послушать.
— Мадди? — Ваян так и стоял на лестнице. — Мадди... Может, стоит сделать тест ДНК?