Ты никогда не исчезнешь
Они почти дошли до указателя с надписью «Мюроль». Уже была видна мэрия. У входа в деревню дети перекидывали друг другу шапку Яниса, единственного из них, кто был слишком тепло одет.
— Мартена? — удивился Нектер. — А он-то к этому какое отношение имеет?
— Помнишь, когда ты днем угощал его чаем, он говорил, что вечером хочет встретиться со мной наедине и поговорить про Амандину Фонтен.
— На что ты намекаешь? Мартен умер от сердечного приступа.
Савина помедлила, не зная, стоит ли продолжать. Посмотрела на Яниса, который бегал за своей шапкой, перелетавшей из рук в руки.
— Знаю... но тебе не кажется странным, что главный свидетель умирает, не успев заговорить?
— О чем заговорить? Разве Мартена убили? Ни на секунду в это не поверю!
— Тогда, может, я на верном пути, а, Боколом?
— Ха-ха-ха!
Они обогнули ватагу детей, которые все еще весело галдели и толкались. Шапка Яниса в конце концов повисла на водостоке агентства по недвижимости. Где проходит граница между игрой и издевательством?
— Сушняк говорит, — продолжала Савина, — что лейтенант Леспинас просил медиков провести вскрытие. Насколько ему известно, полицейским этот инфаркт тоже показался странным. Мартен всегда занимался спортом и был под наблюдением врача. У него не отмечалось проблем с сердцем, это подтверждает справка, выданная ему меньше двух недель назад.
— И кто эту чертову справку подписал?
— Если бы ты поменьше интересовался травами и марками и побольше — людьми, ты бы это знал. Все в курсе, кроме тебя. Ты не заметил, как все на нее смотрели? Сколько, по-твоему, у нас в деревне врачей? Разумеется, это доктор Мадди Либери подтвердила, что сердце у Мартена работало как часы!
Нектер Патюрен обдумывал информацию. Может, мозг бывшего полицейского уже раскочегарился? Или, напротив, отказывался строить какие бы то ни было домыслы?
Они поравнялись с мэрией, оставалось лишь дорогу перейти, но Нектер потянул спутницу дальше, к единственному пешеходному переходу.
Савина шагнула на мостовую.
— Только не говори мне, что ты ко всему прочему еще и боишься переходить не по зебре.
Секретарь шел к белым линиям.
— Да здесь самое большее три машины в день проезжают! — не унималась Савина.
Нектер остановился и с улыбкой повернулся к ней:
— Видишь ли, люди делятся на две группы. Одни переходят дорогу там, где положено, другие где попало. Понимаешь? Одни ждут, чтобы появился зеленый человечек, другие протискиваются среди машин, едва те притормозят.
Савина уже была на другой стороне улицы.
— Ладно, я поняла. Я определенно в лагере вторых. Это опасно, доктор?
— Очень... И даже смертельно опасно. Это значит, что ты живешь в постоянной спешке, что каждая минута у тебя на счету, а каждая потерянная секунда — частица жизни, которую никогда уже не вернешь. Короче говоря, ты боишься умереть.
Савина смотрела, как Нектер идет через улицу Жассаге — куда осторожнее, чем если бы он пересекал бульвар Осман.
— А ты что, нет?
— Конечно, да. Так вот, люди делятся на тех, кто думает, будто у них всего одна жизнь, и тех, кто чувствует, пусть не осознавая этого, что уже прожил много жизней и еще много их проживет.
— Значит, ты прожил раньше много жизней и потому никуда не спешишь?
— Понятия не имею, это всего лишь предположение. Иначе как ты объяснишь, что одним не сидится на месте, им хочется три раза прокатиться вокруг света, а другим, как мне, хорошо только дома? Может, это потому, что я уже десятки раз побывал в Австралии, Лапландии и на острове Пасхи в прошлых жизнях. Так что теперь мне не так уж хочется закинуть за спину рюкзак.
Савина, задумавшись, вошла во двор мэрии, и в эту самую минуту пять подростков пронеслись вниз по улице на скейтбордах, роликах и самокатах, огибая Нектера, как столб, еще немного — и сшибли бы. Она едва успела узнать Элиота, Нолана и Адана.
Нектер еще долго после того, как подростки скрылись из виду, дрожал, замерев на пешеходном переходе.
— Почему эти придурки не в школе? — возмутился секретарь мэрии.
— Сейчас зимние каникулы. — И Савина посмотрела на безлюдные зеленые склоны массива Санси вдалеке. — Да и кататься им больше негде, кроме как по улицам Мюроля.
— Жаль, что в прошлой жизни они ноги себе не переломали, — буркнул Нектер.
Он осторожно завершил переход улицы, поглядывая то на мэрию, то на закрытую калитку школы, то на пустую стоянку у медицинского кабинета.
— В одном не приходится сомневаться: твоя докторша больше не сможет выслеживать Тома после уроков.
Савина, мгновенно сделавшись серьезной, поднялась по ступенькам на террасу мэрии.
— Нектер, я не шучу! На этот раз — нет. Я чувствую, что этот ребенок в опасности. И что у Амандины не хватит сил его защитить. Ты же видел на кладбище, до чего она измученная. Это моя работа! Твоя — ну, скажем, отклеивать марки и заваривать чай. А моя — сделать так, чтобы у местных детишек все было хорошо.
Нектер наконец достиг другого берега.
— Что ж, милая моя, приготовь нарукавники и спасательный круг. Ты не хуже меня знаешь, что Том любит не кататься, а плавать. Лето он проводит на озере, а зиму — в бассейне. 13
Том только что проплыл свои двести метров в бассейне аквацентра. Четыре дорожки четырьмя стилями: баттерфляем, на спине, брассом и под конец кролем. Взглянул на большие часы, помахал тренеру Максимильену и побежал под душ.
Том был доволен. Он-то думал, что в воде будет больше народу, раз горнолыжные подъемники закрыты и туристы скучают в своих апартаментах, но нет... Надо думать, парижане, перед тем как ехать в Овернь, не поинтересовались сводкой погоды и не взяли с собой купальники и плавки. Сейчас, наверное, бродят по прогулочным тропинкам.
Том долго торчал под обжигающим душем. Конечно, он мог бы принять душ и дома, на ферме. От бассейна до Фруадефона всего семь километров в горку, на велосипеде Том пролетает их меньше чем за полчаса и подкатывает к дому весь взмыленный. Но ему больше нравится душ в бассейне. Дома из ржавого крана чуть теплая водичка течет так же слабо, как Куз-Шамбон после засушливого лета. Он еще и потому так любит бассейн в аквацентре, что здесь все чистое: стекла, синяя плитка на стенах и светлая под ногами. Даже когда льет дождь, когда везде грязь и Куз-Шамбон выходит из берегов и закручивает коричневые водовороты, а дороги превращаются в сточные канавы. Бассейн — его убежище. Стоит ему пройти через турникет и оставить кроссовки в ячейке у входа — и больше ничего с ним случиться не может.
Вот о чем думал Том, глядя на мальчика, который только что вошел в душевую. Его ровесник, лет десяти. Того же роста, и такой же тощий, с такими же длинными руками пловца — но прежде всего Том заметил его шорты. Цвета индиго. Как у него самого!
Мальчик сразу встал под душ, как Том за пятнадцать секунд до него. Под соседний, отделенный лишь стеклянной перегородкой, такой прозрачной, что казалось, будто это зеркало.
— Привет.
— Привет, — повторило зеркало.
Странно — зеркала не разговаривают! Тому захотелось пройти сквозь это зеркало. Мальчик по ту сторону стекла не так уж был похож на него самого, но при этом казалось, что незнакомец повторял, как отражение, все движения Тома. Так же намазал себя гелем, достал шампунь, когда Том достал свой.
— Давно плаваешь? — спросил Том. — Не видал тебя в бассейне.
— А меня здесь и не было, — ответило странное отражение.
Том протянул руку, прижал ладонь к стеклянной перегородке:
— Ты... настоящий?
Отражение сделало то же самое. Их ладони сомкнулись, не соприкасаясь.
— Ты спятил? — сказало отражение. — Что за вопрос!
— Почему спятил?
— Ты же меня видишь? И я с тобой разговариваю. Разве это не значит, что я настоящий?
— Необязательно, — ответил Том, не отнимая руки от запотевшего стекла. — Я мог тебя выдумать. Ты был бы у меня в голове, вроде как фантом...