Счастливчик (СИ)

— Что ж вы убиваетесь зря, мессир де Суэз? Любите девушку, так украдите её. Так всю жизнь делалось, и никакие законы тому не помеха.
— Ты хочешь, чтобы меня отлучили от церкви, Любен? — мрачно спросил Бастьен.
— Ну, отлучат на пару недель, это не смертельно, — усмехнулся тот.— А потом заплатите, кому надо, и отлучение снимут. Мой дядя украл жену у собственного соседа. И прожил с ней до конца жизни.
  
Оказавшийся рядом Шалон рассказал более интересную легенду из жизни королевы Анны, правившей во Франции триста лет назад. Похоронив мужа, она состояла регентшей при собственном сыне. И был у неё возлюбленный — женатый граф.
Чтобы обвенчаться с вдовствующей королевой, граф просто-напросто выгнал опостылевшую супругу из дома. Все законы, и церковные и светские были нарушены. Но граф и Анна остались вместе, и жили долго и счастливо.
— Вижу, другого выхода, и правда, нет, — заключил Бастьен. — Придётся увезти Николетт тайком, а если кузен погонится за нами — даже убить его.
— Вот это по-мужски! — воскликнул Шалон. — Я с тобой, дружище!
Как всегда, Бастьен остановился в замке Ролана де Суэз. Конечно, он не раскрыл дяде истинных целей своего приезда. Сказал, что по приказу герцога вербует новых людей в гарнизон. Но кузену Альому, с которым дружил с отрочества, рассказал за кубком вина.
— Ей-богу, мне по душе твой замысел! — одобрительно сказал Альом.—Слишком мало люди совершают отчаянных поступков в наши дни. Все стали трусливы, как монахи, думают только о скотине, землях и молитвах. Хочешь, я буду тебе помогать? Я не люблю Окассена.
— Не стоит рисковать, братец, — твёрдо сказал Бастьен. — Людей у меня хватает, а дело это незаконное, и неизвестно, чем закончится.
Шла святочная неделя, в замок Суэз съехалось много гостей. Среди них был и маркиз де Гюи. Увидев Бастьена и его людей, он сразу смекнул, что это неспроста. Понадобилось только дать пару монет оруженосцу Шалона, и весь заговор стал известен Гюи. Он оставил Мелинду в замке, а сам немедленно отправился в Витри.
— Я от души хочу помочь вам, — сказал он Окассену, приложив руку к сердцу. — Мы с вами дружим, но мне до сих пор покоя не даёт мысль о том, что по моей косвенной вине погиб ваш отец. Да и супруга моя повела себя некрасиво, потворствуя блуду...
Он увёл Окассена во двор, где никто не мог их подслушать, и рассказал о замысле Бастьена. Окассен побледнел, как смерть, глаза его налились немыслимой злобой.
— Я сейчас поеду туда! Я изрублю его в куски! — задыхаясь, проговорил он.
— Не надо горячиться, дружок! — хитро прищурив свой единственный глаз, сказал Гюи. — Во-первых, ещё неизвестно, кто кого изрубит. А во-вторых, надо устроить дело так, чтобы не подставлять самого себя. Дайте ему вызвать вашу супругу из дома. Пусть он вывезет её из деревни. Мы должны поймать их с поличным.
— Да, но вдруг мы не догоним? — встревоженно спросил Окассен.
— Я со своими ребятами устрою засаду у каменного креста на дороге. И они прилетят прямо в мои тёплые объятия!
Гюи закончил с гнусной усмешкой:
— Знаете, какое наказание положено по закону за похищение чужой жены? Пожизненное заключение, вот так, любезный Витри!
Соблюдая осторожность, Бастьен не поехал к Николетт сам. Он послал девчонку из Суэза к Урсуле, якобы за лекарством от желудка. Девчонка принесла с собой письмо от Бастьена.
Окассен пристально наблюдал за Николетт. Погружённая в свою вечную апатию, она не замечала этого. По робкой улыбке, появившейся вдруг на губах жены, Окассен сразу понял, что она получила весть. И тут же отослал гонца к Гюи.
Засаду у каменного креста установили ещё до рассвета. А утром Николетт спросила мужа, можно ли ей сходить к вдове Марго, купить мареновой краски для тканей.
— Конечно, иди, — ответил Окассен. — Лекарь говорил, что тебе полезно гулять.
Он улыбался, как обычно, колко и хитро. Николетт, привыкшая к его усмешке, не придала этому значения. Надела тёплый плащ и шапочку с мехом, никаких вещей брать не стала, чтобы не вызвать подозрений. Бастьен купит всё, что ей понадобится. Главное — уехать подальше, пока дома не заметили её отсутствия.
Николетт шла обычным шагом, пока усадьба Витри не скрылась из виду, а потом побежала. Вся слабость её прошла, она чувствовала такой прилив энергии, что могла бы сейчас, кажется, добежать до самого Парижа.
Бастьен ждал её в том самом месте, где они встречались в свою благословенную весну. Он стоял под парой чёрных тополей, растущих у дороги, его люди укрылись в ближайшем леске.
— Любимый! — задыхаясь от быстрого бега, проговорила Николетт.
Бастьен быстро поцеловал её в губы и подсадил в седло, сам вскочил позади. Негромко свистнул. Шестеро всадников выскочили из леса и поскакали за ним.
Николетт в тревоге обернулась. Дорога и впереди, и позади была пуста. По времени Окассен не хватится её час, а то и дольше. За это время они успеют унестись очень далеко!
— Помоги нам, пресвятая дева! — прошептала Николетт, забыв, что о грешных делах нельзя молиться.
Она взяла горячую руку Бастьена и прижала к губам. Сердце безумно колотилось, но её нисколько не мутило. Впервые с начала беременности Николетт чувствовала себя так хорошо.
Но едва выехав за околицу, они услышали сзади топот копыт. Николетт обернулась и увидела четверых всадников. На первом развевался бурый плащ, который она сама сшила по осени. Окассен!
— У него мало людей! — закричал Шалон. — И лошади плохие. Мы оторвёмся!
Они, действительно, оторвались почти на половину лье. Скоро будет мост через реку, лихорадочно соображала Николетт. Надо проехать его и поджечь. Пока они найдут брод, мы скроемся в лесу... Но тут прямо в лоб Бастьену из-за каменного креста вылетели восемь всадников. Первым скакал Гюи с мечом наготове.
— Ах, чёрт! — в гневе выкрикнул Бастьен. — Засада!
Он рванул меч из ножен, но Николетт остановила его руку. Не сможет он биться в полную силу, когда она сидит впереди него, а стоит ей спрыгнуть — молодчики Гюи мгновенно перехватят её. И Окассен вот-вот будет здесь. Засаду и погоню готовили заранее, чтобы погубить Бастьена. Она не хотела увидеть самое худшее — его кровь на заснеженной дороге.
— Отпусти меня, милый. Я должна сойти, — тихо сказала она.
Она сама соскользнула с коня и пошла навстречу Окассену. Бастьен смотрел ей вслед, и его руки дрожали, точно с похмелья, во лбу пульсировала боль. Он бросил меч на дорогу перед Гюи. Ему уже всё было безразлично.
Окассен вёз её до дома, не говоря ни слова. Их встретили плачущие домочадцы — мадам Бланка и Жилонна рыдали в голос, Урсула тихо скулила, сжавшись в комок на полу.
«Наверное, он избил её», — с жалостью подумала Николетт. Что будет с ней самой, она не хотела даже представлять. Перед глазами стояло только лицо Бастьена.
— Что ж ты творишь, бессовестная! — закричала мадам Бланка. — Бога не боишься, ведь ты беременная!
— Не надо, матушка, — мрачно сказал Окассен. — Она не виновата. Это всё кузен, чтоб ему в аду сгореть, проклятому!
Николетт обернулась и влепила ему пощёчину — впервые в жизни. И он не ударил её в ответ. Зато ночью молча прижал к подушкам и подмял под себя. Николетт не сопротивлялась. Только повторяла, задыхаясь:
— Хоть бы мне умереть, господи! Пошли мне избавление!
Суд над Бастьеном состоялся через неделю. Граф де Брешан с огромной неохотой занимался этим преступлением. Он очень любил Бастьена, сам рекомендовал его когда-то на место начальника охраны в герцогской крепости. Но не клицу было графу потворствовать нарушению закона.
За кражу чужой жены полагалось пожизненное заключение. Граф заменил его на десять лет тюрьмы. Услышав приговор, Бастьен застыл, согнувшись, как старик. Глаза его помертвели, он не видел перед собой ничего, кроме свинцового тумана.