Танго алого мотылька. Трилогия (СИ)
Он очень хотел остаться в этом дне навсегда. Просто обнимая ту, кто заполнил его вселенную собой. Но выходные могли продлиться не больше нескольких дней. Чтобы выполнить то, что он задумал, нужно было сейчас все силы направить на то, чтобы развести две части своего бизнеса как можно дальше друг от друга и насколько возможно расширить легальную часть. Осенью, собрав последний урожай, Рей собирался продать Дубайский отель. Как быть с Майклом — он пока не знал. Тот был прав — бросать его одного в паутине криминальных связей было бесчестно, тем более что именно Рей впутал его в них. Но сам Рей не видел на этом фронте особых перспектив. «Двадцать девять лет, — думал он, — а я так и не добился ничего».
В последние дни им владела собственная, непонятная ему до конца, тоска, как будто поджимал срок и впереди намечался невидимый, но очень важный рубеж. И до рубежа этого оставалось всего ничего.
Вернувшись, Кирстин ещё успела поучаствовать в предшествовавшей выставке суете и потрепать себе нервы, выясняя отношения с организаторами относительно того, почему её работа оказалась в самом тёмном углу. За плод своего труда было обидно до слёз, хоть Кирстин и понимала, что не стоит ожидать большего, когда выставляешься в первый раз.
Вазы стояли по обе стороны от неё, и в конце концов, уже в последний день приехавший Рей долго смотрел на скульптуру, прежде чем сказать:
— А я узнал. Это как та богиня с быком, которую ты показывала мне неделю назад. Но твоя намного лучше. Как живая. Если бы я не знал тебя, то влюбился бы в неё.
— Она и есть я! — уставшая после длительных споров и бюрократических перипетий Кирстин уже не имела сил что-либо объяснять и потому просто прижалась к Рееву плечу.
— А почему она в самом тёмном углу?
Кирстин захотелось побиться о стенку головой.
— Так вышло, — просто сказала она. — Вообще-то свет должен падать со стороны левого плеча.
— Эдди! — окликнул Рей охранника, — организуйте нам пару прожекторов.
— Рей!
Разговор прервал зазвонивший в кармане у Реймонда телефон.
— Объяснишь им, куда ставить. А я пока отойду.
И он оставил Кирстин одну.
В результате ряда перестановок и после того, как Рей внёс небольшое пожертвование в казну музея, «Европа» оказалась освещена в два раза ярче, чем стоявшие по обе стороны от неё работы признанных мастеров, в частности, и самого Бастьена. Особенно стыдно Кирстин стало, когда она обнаружила, что в итоге журналисты, мелькавшие на выставке тут и там, по большей части подходят именно к её скульптуре.
Немного смущаясь, Кирстин улыбалась одним краешком губ, от чего на щеке у неё образовывалась симпатичная ямочка, и легко отвечала на большинство вопросов, стараясь ненавязчиво привлекать внимание и к работам Бастьена. То и дело она упоминала, что это именно француз её обучил, хотя это было не совсем так — всё, чему научил Кирстин Бастьен, осталось лежать дома. Относительно же выставленных работ тот лишь помог определиться с материалом и показал базовую технику отливания в гипсе, всё остальное Кирстин задумала и сделала отдельно от него.
В тупик её поставил лишь один вопрос, который был задан, когда первый день выставки уже близился к концу.
— Мадемуазель Кейр?
— Да, это я, — улыбка Кирстин уже стала к тому времени усталой и дежурной, а голова давно перестала работать.
— Замечательная работа, можно считать, что ваш дебют состоялся вполне успешно.
— Благодарю.
— Скажите, какую роль сыграл в нём Реймонд Мерсер?
— Что?.. — Кирстин замешкалась и в первый момент вообще подумала, что её спрашивают о Бастьене, но потом до неё наконец стало доходить, однако журналист уже задавал следующий вопрос:
— Ходят слухи, вы знакомы с сыном Дэвида Мерсера весьма хорошо. Могли бы вы рассказать что-нибудь о расследовании, которое в прошлом году возбудил против него Интерпол?
Кирстин побледнела. Заготовленное «Рей помогал мне ставить свет» явно потеряло актуальность, разговор нёсся где-то далеко впереди неё.
— Рей Мерсер имеет весьма условное отношение как к расследованию, так и к этой выставке, — появившийся ниоткуда Рей прижался к Кирстин плечом, так что та мгновенно почувствовала себя на порядок спокойней. Рей тем временем отобрал у журналиста микрофон. — Я предлагал Кирстин провести отдельную выставку в Париже уже несколько раз, но она сказала, что это для неё не подходит. Ещё один вопрос, месье… — Рей бросил взгляд на бейджик, — Перрен, и расследование будут вести уже в отношении вас.
Интервью оказалось стремительно свёрнуто, а Кирстин уткнулась лбом Рею в плечо и испустила едва слышный стон.
— Я уже ничего не хочу, — пробормотала она, — боже, при чём тут ты? Я не хочу сказать, что…
Рей осторожно приподнял её лицо, заставляя посмотреть на себя, и едва заметно поцеловал в висок — большего здесь позволить себе было нельзя.
— Кристи, как бы много ты ни сделала, тебе всегда будут задавать вопрос, как связан с твоими достижениями я. Особенно до тех пор, пока твоё имя не звучит так громко, как моё. Поэтому нет смысла пытаться что-то доказать себе или им. Продолжай работать. Это всё, что должно тебя волновать.
Про то, что персональная выставка уже внесена в годовой план, он решил не говорить, хотя и очень хотел — опасался, что что-то может сорваться в последний момент.
Кирстин снова прижалась к его плечу, но через некоторое время вскинулась и пристально посмотрела Рею в глаза.
— А что против тебя имеет Интерпол? Ты что, неудачно припарковал перед Лувром самолёт?
Рей усмехнулся.
— Что-то вроде того. Не бери в голову. Скоро и эта проблема будет решена.
Глава 19. Любовь
— Мне предлагают полтора миллиона, — сказала Кирстин будто невзначай. Она сидела на диване в кабинете Рея — на том, что специально для неё давно уже поставили подле окна. Если быть точным, то, скорее, полулежала, листая на новеньком планшете страницы с упоминанием своей работы, ставшей изюминкой выставки в Laurence Esnol Gallery.
Рей любил дарить электронику и украшения, так что с тех пор, как был снят информационный блок, и ей стало можно свободно выходить в интернет, Кирстин получала такие игрушки раз в несколько дней и уже начинала шутить относительно того, что ей нужна отдельная комната, чтобы хранить это всё.
Шутки закончились через пару недель — когда она эту комнату получила.
— Полтора миллиона? — Рей поднял голову от собственного монитора и мрачно уставился на девушку. — За что?
— За мой автопортрет, Рей, за что же ещё? — Кирстин негромко рассмеялась и отложила планшет на сиденье дивана, чтобы, всё так же улыбаясь, прокурсировать к Рею и, приобняв его со спины, положить голову на плечо. Она запечатлела на щеке любовника лёгкий поцелуй и слегка погладила его сквозь пиджак по груди — Рей всё так же предпочитал в кабинете сохранять деловую обстановку и в рабочие часы, даже если проводил их дома, соблюдал дресс-код, чего требовал и от Кирстин, иногда приходившей посидеть с ним рядом. — Спасибо, без тебя я никогда не решилась бы его сделать.
— Я просил тебя сделать его не для того, чтобы ты его продавала.
Кирстин смущённо смотрела на него.
— Но, Рей, это мог бы быть мой первый миллион…
Ноздри Рея раздулись.
— Нет, — отрезал он, — у тебя не может быть своего миллиона, Кирстин, ты сама принадлежишь мне.
Кирстин настолько ошалела, услышав эти слова, что не сразу сообразила разомкнуть объятия и выпрямиться.
— Рей, что на тебя нашло? — пытаясь скрыть острую обиду, заполнившую грудь, спросила она.
Рей яростно отодвинул от себя мышку и, встав, прошёл по комнате, поигрывая костяшками пальцев.
Остановился, зло глядя на Кирстин.
— Ты не можешь его продать, — повторил он и, будто сам не поверив своим словам, стал пояснять: — На автопортрет ушли моя глина, мой свет. Я нанимал тебе учителя…
С каждым словом Кирстин становилась всё мрачней, происходившее всё сильнее давило на неё, и она чувствовала, будто проваливается в какой-то тёмный и бесконечный туннель, будто сбывается то, чего она боялась всегда.