Хозяйка не своей жизни. Развод, проклятье и двойняшки (СИ)

— Олексион… он… всё в порядке?
— С ним все хорошо, — ответила я. — Он работает. И… — я на секунду позволила себе улыбнуться, — у него есть причина ускорить свою работу, когда он знает, что вечером его ждут.
Оливия густо покраснела.
— Простите.
— За что? — удивилась Мария. — Может наконец остепенится наш Лекс… Ладно, ступай. Библиотека закроется.
Оливия исчезла так быстро, как будто и правда боялась, что библиотека закрывается каждые пять минут.
  
Мы с Марией переглянулись.
— Она меняется, — сказала Мария.
— Да, — кивнула я. — Иногда людям просто дают возможность делать добро, и это перевешивает всё, что они делали раньше по глупости и страху.
Мария хотела что-то ответить, но мы обе одновременно подняли головы: во дворе ударили копыта.
Я поспешила на улицу. Ворота распахнулись, во двор влетел конный отряд — не весь, двое. Впереди был Олексион. Он спрыгнул на ходу, бросил повод мальчишке у ворот, и уже на бегу сорвал перчатки.
— Где Катрин? — его голос резанул воздух.
— Здесь, — сказала, идя к нему на встречу.
Он остановился за шаг до меня. Лицо серое, глаза острые, как лезвия.
— Катрин… — выдохнул он. — Лайонел вернулся.
Мир на секунду превратился в один глоток воздуха.
— Он… — слова не шли. — Он жив?
— Жив, и уже дома,— сказал Олексион быстро, по-военному. — Сильно измотан. Ранен. Королевский лекарь уже в комнате. Кайонел поднял всех. Мы пришли за тобой.
Я не помню, как садилась в присланный экипаж. Помню, как Мария сунула мне в руку плащ, и как Оливия, оказавшаяся рядом, молча придержала дверь. Помню, как Ребекка уже уводила детей влево, подальше от суеты. Помню хлопок двери кареты, рывок, шёпот молитвы, которую я не произносила много лет.
Дорога в поместье заняла вечность и мгновение. Когда мы въехали во двор, окна были освещены, как в праздник. Но голос внутри сказал: это не праздник, это тревога.
На лестнице нас встретил Евграф:
— В княжескую спальню лекаря провели. Кайонел просил вас сразу к нему.
— Присмотри за детьми.
Мы взлетели по лестнице. У двери в спальню стояли двое наших стражников. Из комнаты пахнуло травами, горячим металлом и потом. Я шагнула и упёрлась в грудь Кайонела. Он стоял на пороге.
— Кайонел, — сказала я, и в голосе у меня звенел металл, — отойди.
— Катрин, — он посмотрел прямо, — я должен сначала сказать тебе пару слов. В кабинете. Одной минутой не обойдёмся, но и тянуть нельзя.
— Он жив? — спросила я, не моргая.
— Жив, — кивнул он. — И в сознании. Но…
— Но?
— Но есть то, что ты должна знать до того, как войдёшь, — произнёс он тихо. — Пойдём.
Я хотела сказать «нет». Хотела оттолкнуть его и ворваться. Но за его «пойдём» стояло всё, что он уже сделал для нас. Я вздохнула.
— Хорошо, — сказала я. — Пойдем в кабинет.
Он повернулся. Мы пошли рядом по коридору, который вдруг показался слишком длинным. За дверью спальни шуршали ткани, бормотал лекарь, кто-то тихо закрывал окно. А я считала шаги до кабинета.
В нем было темно и пусто. Кайонел зажёг лампу, закрыл дверь и обернулся ко мне. Я облокотилась на край стола.
— Говори.
  
Глава 25
 
Я облокотилась на край стола — пальцы дрожали, но голос старалась держать ровным. Кайонел стоял напротив, лампа вытягивала тень от его плеч, как от колонн. Он вздохнул, будто собираясь прыгнуть в ледяную воду.
— Говори, — повторила я.
— Сначала главное, — сказал он. — Лайонел жив и в сознании. Но ты увидишь его… не таким. Королевский лекарь с ним — держит боль в узде, следит за дыханием. Его задело не только сталью. Там… метка. Тёмная. И не случайная.
Я кивнула. Горло перехватило.
— Это был не просто вылазка тварей на границе, — продолжил он. — Приманка. На месте, куда они прибыли, северный посёлок возле старой переправы через Ледяную косу, нашли два круга. Один обычный, для прохода. Второй рабочий, с рёбрами отвода силы. Формула — та же связная схема, что мы видели в кристалле Эдрика. Сигнатуры сходятся.
— Кирсан, — сказала я.
— Да, — коротко кивнул он. — Печать в центре с личной меткой. Лекарь сказал, что она скрыта, но Лайонел узнал её. Он уже сталкивался с этим рисунком в столице, в подвалах, где хранили конфискованные артефакты. Тогда она была обрезана, без подписи. На севере — полная, с узлом правой руки. Это знак школы, где учился Кирсан.
Я поймала себя на том, что считаю удары собственного сердца.
— И ещё, — добавил он. — На севере есть дети. Не как Даниель с Адрианой, но тоже связаны… по-другому. Пара мальчишка и девочка из семьи рыбаков. У них редкая связь и необычная: когда один поёт, у второго в руках загорается тепло — можно плавить лёд без костра. Их прятали. Этим и приманили. На той переправе хотели их взять, открыто и быстро. Лайонел с дозором пришли раньше, чем рассчитывали те, кто ставил круги. Они вмешались и сорвали план
— Дети живы? — выдохнула я.
Меня замутило — не от отвращения, от злости, плотной и тяжёлой.
— Живы, — ответил он. — Их переправили под защиту — далеко. Я не знаю куда, и не спрашивал. Лайонел просил: чем меньше знаем мы, тем спокойнее спим. Но… его задело, когда он разрывал один из рёбер круга. Вылетел осколок. Пробил грудь. Вошёл глубоко, потянулся под кожу, как корень. Лекарь выжёг большую часть, но след остался. Это метка, Катрин. Она будет ныть в дурную погоду и расти, если рядом подобная печать оживёт. Понадобится время, чтобы выжечь метку и ее магию.
Я услышала в своей голове сухой треск — то ли лампы, то ли моего терпения.
— И ты отвёл меня в кабинет, — тихо сказала я, — чтобы я не бросилась к нему, не видя ещё, к чему готовиться.
— Ты беременна, нужно быть осторожнее. И чтобы ты знала: его будут рвать между нами и данным словом, — кивнул он. — Лайонел дал клятву тем людям на севере, что о детях скажет только королю и… тебе, если решит. Он решит, но не сейчас. Он хочет защитить их. И ещё… он принёс доказательства причастности Кирсана. Пара рукописей с формулами, снятые с круга, и сам остаток печати. Лекарь запечатал его. А ещё печать с почтовой сумки человека, который приносил на север распоряжения. На ней гербовая нить из королевских мастерских и еще одна печать… — Кайонел помолчал, будто выбирая как именно укусить правду, — печать, что принадлежит одному из доверенных людей Кирсана.
— То есть теперь есть не только свидетель, но и улики, — сказала я, осторожно выравнивая дыхание. — Кристалл Эдрика с закладкой ритуала, магические круги, ведущие к нему. И печать человека Кирсана. И осколок прерванного ритуала. Этого достаточно, чтобы король посмотрел правде в глаза.
— Достаточно, — согласился он. — И мало, чтобы король не пытался сначала оправдать сына. Ты знаешь его. И ещё ты должна быть готова к другому. — Он посмотрел на меня иначе, мягче. — Когда ты войдёшь, он попытается улыбнуться. Сделает вид, что всё в порядке. Но стоять ему тяжело. Рану перевязали, но она еще кровоточит, чудом не задело сердце. Еще и плечо подбито. Голова цела, руки… одна дрожит, от зелья.
Он открыл дверь. Мы вернулись к спальне и теперь Кайонел отступил в сторону. Лекарь, невысокий, сухой мужчина с точной седой бородкой, поднял на меня глаза, оценил — и кивнул, как хирург, пропускающий мать к ребёнку.
— Тише, — сказал он негромко. — Боль мы притупили, но устаёт он быстро.
Я шагнула в комнату и на секунду ничего не увидела, кроме света в окне. А потом увидела ЕГО. Лайонел сидел на краю кровати, опираясь ладонью на покрывало. Лицо бледное, губы выцвели, но глаза… глаза — те самые. И в них столько усталости, что мне захотелось отдать ему часть своих сил.
  
— Катрин, — сказал он.
Я присела рядом. Темная прядь прилипла к виску; я убрала её пальцем.
— Я здесь, — ответила тихо. И только тут позволила себе вдохнуть полной грудью.
Он выдохнул и я почувствовала его запах: дым, трава, железо и что-то холодное, северное. Он повёл плечом, зелье дернуло мышцу, и улыбнулся. Насильно, но всё же.