Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки (СИ)

— Видите ли, я болел. Сначала подхватил страшную ангину, а когда уже выздоравливал, воспалился аппендикс. Кстати, вот тогда я почувствовал себя ужасно важной шишкой. За мной прислали санитарный самолёт, и отвезли в Кустанай, в лучшую клинику, хотя и в нашей больнице этот отросток удалили бы без малейших проблем. Операция прошла успешно, могу даже показать шрам, он ещё розовый.
— Вы так верите профессионализму Бориса Ивановича?
— Ого! Вы знаете имя нашего врача?
— Да, я знаю имя Вашего соавтора. Кстати вопрос: как Вам удаётся совмещать изобретательство и творчество?
— Воля Ваша, но изобретательство всего лишь одна из граней человеческого творчества.
— И всё-таки: Вы жалеете, что не попали на конкурс?
— Возможно, Вы не поверите, но нет. Музыка меня теперь интересует мало, я хочу заниматься другими вещами.
— Какими же?
— Компьютерами и экономикой в стратегическом смысле этого понятия.
— Юрий, а Вы хотели бы побывать на Западе?
— Нет. Я всегда хотел побывать на островах Океании, в Южной Америке, у нас на Камчатке. По Советскому Союзу я обязательно поезжу, это лишь дело времени, а на далёкие острова… Как повезёт.
— А Европа?
— В Европе мне интересны лишь Италия, Греция и Турция, поскольку я очень люблю античность. И я хотел бы побывать в Германии. Один мой дед не дошел до Берлина, погиб в бою, не дойдя буквально несколько километров до немецкой столицы. Другой дед погиб под Торгау, в бою с американцами. Я бы хотел поклониться их могилам.
— Как так? Американцы вместе с нами воевали против немцев!
— Такой уж они подлый народ. Был конец войны, и американцы нас проверяли, как у нас говорят, «на вшивость». То есть, определяли, решимся ли мы дать отпор. Дали. И крепко дали. Но дед, прошедший всю войну, погиб в этих боях.
— Печально. Однако у меня есть ещё несколько вопросов. Позволите?
— Я в полной Вашей власти. Только не требуйте раскрыть военную тайну.
— Не буду. Всё равно Вы признались, что военная тайна Вам неизвестна. Итак вопрос: как Вы относитесь к тому, что Ватикан запретил песню «Амено», а вместе с ней и ещё несколько песен, написанных в подражание Вам?
— Вы серьёзно? Ватикан запретил эту песню?
— Да. Папа Павел VI специальной буллой объявил, что песня является злобной пародией на церковную латынь.
— Ну что же, я думаю, что церковнослужители высшего ранга должны быть умнее и проницательнее. Noblesse oblige, как говорится. Но скорее всего это выходка какого-нибудь ватиканского клерка. Ему почему-то не понравилась песня, вот он и побежал впереди паровоза. А Папа мог не глядя подмахнуть бумажку.
— Почему Вы так думаете?
— Руководителям такого ранга ежедневно приносят тысячи бумаг, и невозможно прочитать их все, отчего иногда и возникают подобные казусы. Католической церкви эта песня не опасна, она вообще не имеет никакого отношения к вере.
— Но многие ищут в «Амено» и «Хару мумбуру» потаённый смысл.
— Находят?
— Некоторые да, находят.
— Знаете, Катя, эти песни просто пародии, и не более того. Музыкальные шутки.
— В таком случае, шутка удалась.
— А Вы, Катя, откуда так хорошо знаете русский язык? Я не слышу даже малейшего акцента!
— Среди моих предков выходцы из России.
— Сбежали после революции?
— Да. Дедушка по отцу был белым офицером. После Гражданской войны он через Иран и Индию добрался во Францию, где познакомился с моей бабушкой. А вот бабушка по матери, наоборот, была революционером, но возвращаться в Россию она не решилась.
— Что-то не сходится. Я имею в виду по времени. Вы слишком молоды, чтобы иметь деда, воевавшего в Гражданскую войну.
— Всё сходится. Дедушка попал во Францию в двадцать два года. Он был всего лишь корнетом, это один из самых маленьких чинов.
Я расплатился, и мы вышли из пиццерии. Катя взяла меня под руку, и снизу вверх заглянула в глаза:
— Куда мы сейчас пойдём?
— А Вам не трудно будет гулять по городу с тяжёлым магнитофоном?
— Ах, это? Погодите минутку!
Катя подняла руку над головой, из «Волги», припаркованной у края дороги, тут же вышел подтянутый мужчина, и забрал у Кати сумку. Мне он даже не кивнул, да не больно-то и хотелось. Катя что-то сказала ему по-французски, повелительным тоном. Мужчина почтительно склонил голову, вернулся в машину, и тут же уехал.
 
— Ого! А Вы, Катя, оказывается немалая шишка во французской разведке! Этот малый, если на наши звания, никак не меньше старлея. Кто Вы, Катя? Для полковника Вы молоды, а вот для майора в самый раз!
Меня разбирал смех, но хоть и с трудом, я сохранял серьёзную мину, и тем удивительнее было для меня быстрая смена выражений на красивом личике Кати. В этот момент она повернула лицо вслед уехавшей машине, но я чётко проследил всю гамму: досада — разочарование — растерянность — злость — решимость, и, наконец, маска простодушного удивления:
— О чём ты, Юрий?
— Понятно! Вы целый генерал, и приехали специально для того, чтобы завербовать меня в своё буржуинство.
В глазах Кати промелькнуло облегчение: мальчик просто валяет дурака, а на самом деле он ничего не понял.
— Куда пойдём, мон женераль? — дурачусь я.
— Туда, где Вы будете предлагать мне бочку варенья и корзину печенья, а я буду торговаться за каждую печенюшку.
— О! «Сказку о Мальчише-Кибальчише» 94 знают и во Франции?
— Во всяком случае, все, кто изучает русский язык.
— Но Вы, Катя, куда бы хотели?
— Честно?
— Честно.
— Я бы хотела, чтобы Вы отвели меня куда-нибудь, где есть музыкальный инструмент, и нет посторонних. И чтобы Вы, Юрий, посвятили мне песню, которую ещё никто в мире не слышал.
— Нет ничего проще!
И мы отправились к площади Трёх Вокзалов. Катя оказалась интересной собеседницей, я тоже разговорчивый парнишка, так что по дороге мы не скучали.
У запасного выхода ЦДКЖ я обратился к вахтёру:
— Уважаемый, как бы мне увидеть курьера Кешу? Иннокентия.
— Кеша? Только что тут был.
Вахтёр обернулся в коридор и крикнул:
— Кеша, тут к тебе пришли товарищи!
— Я здесь! Что нужно? — тут же высунулся из недалёкой двери мой лохматый приятель.
— Кеша, это я, Юрий Бобров.
— Рад видеть, Юра! Что-то нужно? — спросил он, подходя вплотную.
— Кеша, познакомься, Это Катя, она корреспондент французской газеты. Катя, познакомьтесь, это Иннокентий, начинающий деятель советской и мировой культуры.
Кеша благодарно взглянул на меня, и восхищённо глядя на Катю, осторожно пожал её протянутую руку.
— Для друзей я просто Кеша.
— Очень приятно, Кеша. Я Катя.
— Кеша, у вас во дворце, не найдётся ли свободной комнаты с роялем?
— С роялем… А пианино вас устроит?
— Вполне.
— Тогда идёмте за мной, сейчас свободна кружковая комната. Пианино там очень хорошее. «Красный Октябрь», и настраивали всего неделю назад.
Комната оказалась небольшая, но уютная, хотя и без окон. Вместо окон висели большие картины, на одной из которых было изображен цветущий луг и хоровод на нём. Дичь несусветная! Кто же позволит топтать покос? За такие танцы самое малое — хворостиной по мягким местам. На другом полотне пианист увлечённо колотит по клавишам. По решительному лицу пианиста понятно, что парень он упорный, и пока он не сломает рояль, не остановится.
— Ну, ребята, вы тут устраивайтесь, а я побежал. Дела!
И с завистливым сожалением поглядев на Катю, Кеша ушел.
— Располагайтесь, Катя, а я сейчас сыграю Вам парочку новых мелодий.
— Юрий, может быть мы перейдём на ты? Иначе я чувствую себя безнадёжно старой.
— Почему бы и нет? Присаживайся, вон стулья.
— А можно я сяду рядом?
— Да ради бога!
Я сходил за стулом, и поставил его рядом со своим. Но Катя придвинула его ещё ближе, и села вплотную, так, что мы почти касались коленями. Пианино оказалось действительно с хорошим звучанием и прекрасно настроенным. Пробежав по клавишам, я начал играть попурри из песен и мелодий, которые здесь приписал себе.