Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки (СИ)
— Да ну, после такой аварии?
— Сам смотрел и удивлялся.
— Ну, раз такое дело, то согласен. А резина у того ГАЗ-67 хотя бы живая?
— Конечно, нет. Ему же незнамо сколько лет, с войны машина сохранилась. Резину получишь новую, но только после того, как установишь движок и станет ясно, что машину ты оживил. Согласен?
— Согласен.
— Ты, Владимир Алексеевич, хотел поговорить с сыном насчёт вездехода. Что-то узнал?
— Узнал. Много чего интересного оказалось в этом деле.
И Владимир Алексеевич рассказал о видах вездеходов, которые можно изготовить в их условиях. И листочки с набросками показал, вызвав заинтересованность хозяина кабинета.
— Да, Юрий прав, гусеничный вездеход нам по плечу. Простая, и должно быть, надёжная конструкция. Гусеницы, говоришь, из транспортёрной ленты?
— Юра так советует.
— Хороший совет, верный. В ремцехе лежат с десяток лент, мы брали застелить дорожки. Одной ленты, я думаю, нам надолго хватит.
— Раз всё порешали, пойду-ка я посмотрю на ГАЗ-67, как его там американцы называли, Русский Виллис?
— Точно так и называли.
— Вот и посмотрю. Если всё будет благополучно, то, не торопясь, за недельку-другую поднимем из руин.
— И после смены приходи ко мне, почертим наш вездеход. Знаешь, Владимир Алексеевич, у меня уже руки чешутся, люблю я это дело.
Меня к ремонту ГАЗ-67 отчим привлек буквально сразу: парню надо уметь разбираться в автомобилях. Я, в свою очередь, привлёк к этому делу Валеру и Кайрата, а Ленуська присоединилась сама. Отчим не возражал.
В отдельной секции гаража куда затащили старый, жутко облезлый и какой-то перекошенный джип, сначала собрались взрослые, тщательно осмотрели и вынесли решение: ремонтопригоден. Надо только раскидать по запчастям, всё почистить-смазать-покрасить. Это работа для молодёжи, трудитесь ребята.
Мы и взялись. Сначала под чутким руководством отчима разобрали старый козлик, потом долго приводили части в товарный вид: что-то отмачивали в керосине, что-то зашкуривали… Краску отовсюду сняли до железа, потом загрунтовали и покрасили. Потом всё собрали обратно, и вдруг выяснилось, что наш козлик 77 вовсе не собирается умирать, а вовсе даже выглядит бодрым и крепким. Привезли мотор с разбитого грузовика, и мужики, с нашей помощью, за полдня установили его на место. Пришел Давид Иосифович, осмотрел фронт работ, одобрил, и дал добро на получение резины.
— Батя — обратился я к отчиму — а как ты собираешься ездить зимой?
— Хороший вопрос, только вот к чему он?
— К тому, что в открытой машине по морозу не накатаешься.
— А и верно. А что предлагаешь?
— Да так, ничего особенного, слыхал я, что умельцы делают кабины из стеклоткани на эпоксидке. Получается легко и прочно. Единственное что надо продумать, это двери.
— Двери… Двери, к примеру, можно взять со списанного ГАЗ-69. А эпоксидка… Нам её нужно не литр и не два, а килограммов десять, как я понимаю. Где её берут?
— На авиазаводах она имеется. На авиаремонтных тоже. Да всё просто, батя, заключишь договор на шитьё спецодежды, вот и расплатятся.
— А что, верно! Не на личную тачку материал добываю, а на государственную.
Копейск, 09.15. 26.08.1971, четверг
— Ну, здравствуй, знакомый незнакомец!
Так я приветствовал Дворец культуры завода имени Кирова, в славном городе Копейске. Красивое здание, копия того, где наш ВИА получил первый приз на республиканском конкурсе художественной самодеятельности. В Копейск меня привезли Николай и Виктор на своём «Москвиче».
— Доброе утро, мальчик. Ты, случайно не Юрий Бобров? — доносится из-за спины сбоку.
Поворачиваюсь направо, вижу высокого крепкого старика с офицерской выправкой.
— Доброе утро. Да, я Юрий Бобров.
— Прекрасно, молодой человек. Это со мной у тебя назначена встреча. Меня прислал Шан-Тимес.
— А Вы Сергей Иванович?
— Да, Огольцов Сергей Иванович. Ну раз мы встретились, в ДК мы не пойдём. Кстати, что тебя в нём так заинтересовало?
— Такой же ДК стоит в Темиртау, там мы были на конкурсе. Только там здание жёлтое, а здесь коричневое.
— Да-да, я слышал о вашем успехе. Таких ДК было много построено в разных городах нашей страны таких зданий: по типовому проекту, с привязкой к местным условиям. Такие же здания есть в Целинограде, Кривом Роге, Стерлитамаке. В Темиртау я участвовал в церемонии закладки первого камня.
— Вы там работали?
— Я там служил. Ты завтракал? Спрашиваю потому, что сам не успел, опаздывал на встречу с тобой.
— Ничего страшного, я бы подождал. Впрочем, пойдемте, позавтракаем. Я вообще-то покушал, но это было в семь часов, всё уже провалилось.
— Да, в юности всё куда-то проваливается, это верно. Здесь мне подсказали хорошее кафе, «Молодёжное», пойдём туда?
— Пойдёмте.
Шли недолго. Сергей Иванович расспрашивал меня о выступлениях на конкурсах, об учёбе, о спорте и прочих пустяках. У меня сложилось полное впечатление, что все мои обстоятельства ему прекрасно известны, и он просто проверяет степень моей откровенности. Так сказать, предварительная беседа.
Кафе оказалось совершенно новеньким, максимум двух-трёхлетней давности постройки, эдакая стекляшка на невысоком цоколе, куда вели пять ступенек. Внутри уже ждала официантка, которая провела нас к накрытому столу в углу зала. Хм… Грамотно выбрано место: от ближайших занятых столов не слишком близко, расположенная рядом колонка надёжно подавляет звук наших голосов. Окна выходят наружу, и от ближайшего места, где могут находиться нехорошие слушатели, отделено четырьмя полосами дороги с оживлённым движением.
Официантка очень быстро принесла нам заказ, и мы приступили.
— Не расспрашиваете сейчас, чтобы я наелся и расслабился? — решил я слегка подковырнуть старика.
— Что? А, нет! Я уже понял, что ты, Юрий, наш человек и готов помочь от всей души. Хочешь, я расскажу о себе?
— Хочу.
— Я, Юрий, ровесник века. Родился ровно в тысяча девятисотом году, в Рязанской губернии. В семнадцать лет пошел служить в ВЧК и дослужился до звания генерал-лейтенант и должности заместитель министра Государственной безопасности СССР. После чего меня арестовали, разжаловали, сняли со всех должностей и поместили под полный надзор. По счастью, тюремного заключения удалось избежать.
— В каком году Вас разжаловали?
— Арестовали в пятьдесят третьем, уволили со службы в пятьдесят четвёртом. В этом промежутке и было разжалование.
— Угу… Понятно… Что же Вы, Сергей Иванович, товарища Сталина не уберегли?
Огольцов дёрнулся, как от пощёчины, гневно покраснел, и хотел сказать что-то резкое, но вдруг болезненно скривился, и промолчал. Наконец с трудом выталкивая слова, ответил:
— Моя вина, Юрий, не отрицаю. Но тут не только моя вина, да и привходящих обстоятельств было…
— Понимаю, Сергей Иванович тем более, что вы остались сталинистом, несмотря на попытки подкупа и смертельный риск. Вас же пытались купить? И прошу простить за резкие слова: Вас, наверняка арестовали за противодействие покушению на вождя. Наверняка Вы были одним из тех, кто смог бы остановить заговорщиков. Однако вернёмся к теме нашей встречи. Вы что-то хотели спросить?
— Да, хотел. У меня вопросов очень много. Прочитал я твою тетрадку, и сразу понял, что ты не тот, за кого себя выдаёшь. Сколько тебе лет, Юрий?
— На момент смерти было шестьдесят семь.
— То есть, твоё сознание вернулось в твоё тело?
— Всё гораздо сложнее, Сергей Иванович. В это тело попало сознание жены Юрия Боброва. Настоящее моё имя Елена Ивановна.
— В любом случае, Ваши знания будущего, Елена Ивановна, имеют чрезвычайную ценность.
— Сергей Иванович, прошу Вас, обращайтесь ко мне по-старому. Зачем нам лишние вопросы от посторонних, тем более что я ощущаю себя именно Юрием Бобровым.
И тут я наконец осознал странность и нелогичность происходящего: я тут признаюсь, что являюсь пришельцем из другой эпохи, а собеседник спокойно кивает: «Да-да, пришельцы из будущего у нас дело обыденное».