После развода. Не надо слов, не надо паники

Как раз после третьего я перестала блокировать моего корреспондента.
Пусть человек пишет, раз ему так нравится приносить дурные вести.
Или уже не дурные?
Дурные вести — они совсем другое.
Дурные вести, это когда ты идёшь с маммографии довольная, потому что у тебя слава богу там всё хорошо, а потом совершенно спокойная ложишься на кушетку в кабинете УЗИ и слышишь.
- Мне не нравится этот узел. Давайте я вам дам направление к онкологу.
  
13.
Я никому не сказала.
Просто не смогла.
Отупела как-то что ли.
Закрылась в раковину.
Нет, внешне, наверное, всё было по-старому.
Утром просыпалась в постели с мужчиной, который меня не любит. Шла в ванную.
Делала обычные процедуры. Потом завтрак. Сухой поцелуй в щёку, когда он уходил.
Скажете, почему я продолжала с ним в одну постель ложиться?
Как вам сказать.
Дура, потому что, скажете?
А попробуйте сами. Нет, не представляйте, что вам муж изменил, и как вы в гневе выбрасываете его шмотки из окна, и его самого туда же.
Представить легко.
И думать, что будет именно так тоже легко.
А по факту.
По факту ты сидишь, получив сообщение об измене мужа, с фото, и даже с видео, смотришь в одну точку, и не веришь.
Не веришь.
А потом... потом всё-таки понимаешь, что это правда, но что делать не знаешь.
Что делать?
Когда параллельно в то же время в твоей жизни возникает результат УЗИ?
И запись к врачу онкологу, к которому нужно попасть срочно.
И ты думаешь, как поступить?
Всю свою жизнь перевернуть, скандал устроить, мужа выгнать, самой уйти, тратить свои нервы на вот это вот всё, не имеющее никакого смысла?
Или просто забить на то, что делает там твой муж и заниматься собой?
Я выбрала второе.
Мне нужно было спокойствие. И силы.
Хотя бы немного, ненадолго.
Секс... А с сексом всё то же как-то самой собой решилось, я сказала, что у меня проблемы по-женски, я лечусь и доктор прописала половой покой.
Слава сделал вид, что переживает, спросил, в чём дело.
Боялся, что что-то подцепил и меня заразил? Не думаю.
Но наверняка ему, как человеку образованному известно, что женская микрофлора — вещь хрупкая, и может рассыпаться даже без какой-то там страшной инфекции.
Просто твой муж занимается любовью с другой, а потом приходит к тебе, и тебя тоже... И ты сама еще ничего не знаешь, и не чувствуешь — а тело чувствует. Твоя слизистая — чувствует. На клеточном уровне считывает измену и начинает бунтовать.
Да, да... это бывает. Многие женщины не отдают себе в этом отчёта. А оно бывает.
Секса не было. Никаких касаний, поцелуев — ничего.
Мы ложились, каждый занят своим, он что-то листал на планшете, я или читала книгу или листала ленту, чатики в мессенджерах, новости.
Потом выключала свет.
И хотелось выть в подушку.
Потому что меня словно выдернули из моей счастливой вселенной и забросили в какую-то жуткую параллельную реальность, где я ничего не узнавала. Где я оказалась в каком-то вакууме.
Где я умирала.
На самом деле.
Врач сделал УЗИ повторно. Потом назначили пункцию.
Потом был консилиум.
Я сидела, глядя на таких умных, красивых, интересных людей в белых халатах, которые с серьёзным видом обсуждали такую простую штуку. Будет ли жить Анна Доронина, в девичестве Руданова или не будет.
Прогнозы у них были хорошие.
Но лица при этом такие.
Как будто хороший прогноз это то, на какой стороне кладбища я буду лежать. Там где посуше или там, где потише.
Мне страшно было.
Очень.
Хотелось им сказать — господи, да вы что, не видите, как мне страшно? Как я хочу жить. Как мне рано умирать.
Я молодая еще, да, да, молодость продлили! И плевать, что муж изменил, пошёл он к чёрту! На всё плевать.
Только жить.
А потом, в какой-то момент и это сломалось.
И стало тоже всё равно.
Зачем мне жить?
Ради чего?
Кому я нужна?
Мужу? Ха-ха, три раза.
Дочкам?
Нет, я знала, что они меня любят, так, как надо любить маму. И, конечно, помнят, что я их мама, помнят, сколько я делала для них в детстве, и готова сделать и дальше. Но во мне нет необходимости. Без меня они вполне себе смогут. И может где-то даже будет проще — нет контроля, нет маминого глаза, нет необходимости кому-то давать отчёт. С папой же по-другому, с папой можно договориться. И потом…
До них ли сейчас папе.
Кому еще я могла быть нужна?
Подругам?
Я их любила. Очень. Каждой из них я помогла бы во всём. И в личном участии, и в финансовом. И выслушала бы, и поработала бы жилеткой, и денег бы дала. Да, именно так.
Но никому из них я не позвонила.
Никому не сказала, что у меня рак.
Никому не сообщила, что мне предстоит операция.
Ни-ко-му.
Почему?
Я не знаю.
Наверное потому, что я не хотела, чтобы меня жалели.
Не хотела видеть их испуганные глаза. Их беспомощность.
Их горе.
Да, потому что я знаю, что они бы горевали.
Они бы поддержали меня, да. Они бы старались.
Но у них тоже у каждой своя жизнь. Мужья, любимые мужчины, дети, работа.
Зачем усложнять им жизнь?
Правда в том, что в этот момент я поняла — я не получу поддержки от того человека, от которого бы больше всего на свете хотела её получить.
Я не получу поддержки от мужчины, которого люблю.
И я уже совсем не была уверена, люблю ли я его.
Всё утекло, как песок сквозь пальцы.
Всё растворилось.
Только в какой-то момент я поняла, что хочу пройти всё это сама.
Одна.
«Я себя сделала сама, я никому ничего не должна».
14.
Квартира, в которую я заселяюсь очень уютная. Милая. Да, есть некоторые проблемы, но мне на них, если честно, плевать.
Интересно, как же мы быстро привыкаем к комфорту, к достатку, к положению в обществе.
Как быстро забываем, что всё это тщетно. Что потерять всё это можно в одну секунду.
Вообще всё потерять.
Дорожим какими-то мелочами. Ерундой.
Забываем о главном.
О жизни.
О близких.
О любимых.
Доронин, кажется, услышал меня.
Не звонит.
Первый вечер провожу одна, очень спокойно. Иду гулять по Арбату, слушаю музыкантов, заглядываю в парочку ресторанчиков, выбираю место для ужина.
Потом захожу в магазин, покупаю воду, фрукты, то, что хочется, на что упал глаз, как говорила моя мама.
Возвращаюсь.
Пропущенные вызовы от дочерей.
Наверное, это неправильно им не ответить. Но я сегодня хочу тишины.
Настя присылает сообщение.
«Мама, я понимаю, что ты обиделась, но почему ты не отвечаешь? Я волнуюсь».
От Лизы тишина. Но я и не рассчитывала.
Сажусь у телевизора с чашкой чая и грильяжем.
Да, да, знаю, что вредно, жить вообще вредно, как оказалось, от этого умирают.
Переключаю каналы бездумно.
Сама ли я виновата в том, что дочь такая?
Возможно.
Это же я её воспитала? Значит я.
НУ, что поделать? Ничего уже не поправишь.
А муж?
В какой момент я его упустила?
И можно ли так говорить?
И можно ли было что-то исправить?
Не знаю.
Думать не хочу.
Непроизвольно кладу руку на шею, чуть ниже.
Узел.
Где-то там этот узел, который вовсе и не узел, а нечто чужеродное, что поселилось во мне и готовится меня уничтожить.
Нет, я знаю, знаю, что всё не так страшно, и вообще, это не самая агрессивная форма, и вовремя увидели, это лечится. Операция, потом наблюдение, возможно, химия, потом гормональная терапия.
Это не приговор.
Я всё это понимаю.
Всё понимаю.
Но это не помогает.
Мне страшно.
Я не хочу.
Я боюсь.
Я оглядываюсь на жизнь, которую прожила и на то, что имею сейчас и прекрасно понимаю почему именно мне страшно.