Десять тысяч стилей. Книга девятая (СИ)

«Так и есть», – подумал Ливий и кивнул.
Ириней был прав. Идущие совсем не думают о продолжительности жизни, ведь ярь здорово продлевает ее. Но однажды идущий упирается в потолок. Проходит год, десять, двадцать, пятьдесят лет – а идущий по-прежнему на старом уровне. И тогда появляется страх того, что никогда не сможешь подняться выше. Больше нет бесконечного увеличения жизни. Наоборот: ты будто падаешь в бездонную яму, пытаясь ухватиться за что-то. Тот, кто прожил целое столетие и видит людей, способных прожить несколько столетий, начинает отчаянно желать продлить жизнь. И порой желание приводит к ужасным результатам – например, к темным техникам или запретной алхимии.
Но идущий боится не только естественной смерти. Какой идущий вообще может позволить себе такую роскошь, как умереть в постели, в окружении внуков? Большинство погибает в боях. Кто-то от клинка, кто-то от кулака. Кого-то настигает зверь, кто-то корчится в муках от яда. Итог один – смерть.
И чем дольше живешь, тем меньше хочется умирать.
– Простое понятие смерти меняется понятием смерти полной, – продолжил Ириней, вставая с бревна. – Идущему страшно не просто умереть, а раствориться без остатка, так, будто его и не было. Да, память людей останется. Останется и тело. Но в мире есть не только физическое и то, что хранится в разуме.
– Дух, – кивнул Ливий.
– Дух, – согласился Ириней. – Поэтому чем ближе идущий к Просветленному, тем сильнее он хочет достичь этого уровня. Ведь Просветленный после смерти не исчезает полностью. Его дух не растворяется, он слишком силен. Поэтому он продолжает существовать в реке времени.
– Но охиронцы не могут достигнуть уровня Просветленного, – проговорил Ливий.
Теперь он все понимал. То, как сильно мир ограничил охиронцев. И то, как сильно им хотелось преодолеть барьер, воздвигнутый перед их носами.
– Да. Просветление – это понимание мира. «Правильное» понимание мира. Когда ты достигаешь просветления, то будто бы подписываешь с миром контракт. Только человек, готовый пойти на сделку, достигнет Просветления. А охиронцам не дали ни документ, ни перо.
Ириней стал в профиль к Ливию и ударил кулаком. Волк узнал прием: его он выучил не так давно. Первая техника, которую учит каждый монах – Монашеский кулак.
– Знаешь про Шандаим? – спросил Ириней.
– Знаю, – кивнул Ливий. – Конечная точка на пути монаха?
– Верно, верно. Монах умирает, когда оказывается там?
– Скорее всего, умирает, – вновь кивнул Ливий.
Тогда Ириней повернулся к Волку и спросил:
– А знаешь ли ты, что монахи из Шандаима могут помочь монахам на земле? Что святые монахи могут послать своим младшим братьям небольшие просветления, дать советы или даже подарить целые пророчества?
– Впервые слышу, – удивился Ливий.
В свитках монахов было много о таких вот моментах. Но нигде не указывалось, что пророчества или просветления получают из Шандаима.
– Многие монахи и не знают этого. И не все просветления и пророчества – дело рук старших братьев из Шандаима. Но те, кто постигли мудрость мира, стараются помочь постигнуть ее остальным. Что это за место – Шандаим? Почему оно такое особенное? Почему монахи переносятся туда? Охиронцы жили рядом и задавались этими вопросами столетиями. Знаешь, почему мы жили здесь, на плато Трех Истин?
У Ливия было одно предположение.
– Здесь особые ощущения. Что-то, связанное с ярью?
– Не совсем. Плато Трех Истин – сосредоточение духа. Таких мест в Централе два. Если на Плато Трех Истин лидирует светлый дух, то темный дух стекается в Чашу. Светлый – не значит хороший, а темный – плохой. Просто на Плато Трех Истин связь с миром особенно сильна. Здесь легче всего увидеть путь к просветлению. В Чаше связь с миром тоже сильна, но совсем по-другому. Оттуда не виден прямой путь. Чаша – это изнанка мира. Место, где рушатся законы времени и связь между мирами.
Многое встало на свои места. Ливию будто не хватало маленького кусочка мозаики, чтобы завершить картину. Все те странности в Чаше становились понятными. Понятным было и нежелание идущих приходить туда, ведь чувство опасности и чувство неправильности у идущего куда сильнее, чем у обычного человека. Тот, кто ощущает ярь, может ощущать и многое другое.
 
– А почему идущие не хотят приходить сюда, на плато Трех Истин?
– Все из-за той же связи с миром. Обычный идущий предпочитает быть посередине. Смешанная ярь, сбалансированный дух, прохоженная тропа мира. Мы, охиронцы, жили здесь. И веками пытались справиться с роком. Мы много общались с монахами – соседи, как-никак. И многое у них почерпнули.
Ливий неожиданно понял, к чему ведет Ириней.
– Подожди…Агора – это как Шандаим монахов?
– Все правильно понял, – улыбнулся Ириней. – Мы пытались обмануть мир. Охиронцы не могут достичь просветления. А значит, они не могут сохранить свою волю после смерти. Забвение – все, что ждало нас. Такова была воля мира. Но мы не сдавались. Так появилась Агора – небольшое пространство вне времени, куда добровольно уходят охиронцы, достигшие пика. Мы сделали это не для того, чтобы продлить так жизнь. Живые охиронцы могли общаться с нами, черпать нашу мудрость. И создавать способ, которым можно будет прорвать барьер мира.
Ливий посмотрел на свой кулак и спросил:
– Гекта?
– Да, – кивнул Ириней. – Гекта – прием, способный обратить вспять даже законы мира. Мы почти достигли своей цели…когда на нас напали. Возможно, Гекта послужила тому причиной.
– Воля мира?
– Нет, – мотнул головой Ириней. – Простая человеческая жадность. Возможно, кто-то пытался заполучить Гекту. Но это невозможно. Ее может получить только охиронец в Агоре. Не знаю, кто наш враг. В те дни казалось, что весь мир ополчился на нас. Многие охиронцы поддались ненависти. Погибли многие мастера – наши и центральские. А смерть рождает только смерть. К сожалению, все это прекратилось самым ужасным способом – охиронцев не осталось. Смерть настигала даже тех, кто давно ушел из Охирона. Она настигла даже твоих родителей. Я знал их, Ливий, хоть никогда и не общался тесно.
Ириней вздохнул. Воспоминания о минувших днях погрузили его в недолгую грусть, которая, казалось, передалась всем охиронцам. Ливий видел, что лица жителей деревни обуяла скорбь.
– Все, кого ты здесь видишь – охиронцы. Но они жили в разное время. Я застал последние дни Охирона. Многие – нет. Но это трагедия для всех нас, – сказал Ириней, показывая на людей. – Тем, кто создал Агору, был Ликург. Самый старший из нас…И тот, кто понял Гекту лучше всего, ведь познавал ее здесь столетиями, объединяя свой опыт и опыт новых охиронцев. Ликург мог применять Гекту – здесь, конечно. Но Ликург исчез. И никто из живущих не успел познать Гекту на его уровне. Он показал тебе ее, верно? Ликургу пришлось пожертвовать собой здесь, в Агоре, чтобы оттолкнуть от тебя рок и показать истинную Гекту.
– Значит, Ликурга здесь нет из-за меня…
Всегда больно слышать, что кто-то пожертвовал собой ради тебя. Ливий смотрел то на Иринея, то на охиронцев. Перед глазами проносились картинки прошлого, где Ликург учил жителей деревни. И учил Ливия.
– Не грусти. Нам все равно суждено исчезнуть. Ликург сделал это чуть раньше, потому что должен был. Каждый поступил бы так же на его месте, вот только лишь он мог спасти тебя тогда.
Ливий кивнул...И вдумался в слова Иринея.
– Суждено исчезнуть?
– Да, Ливий. Агора – это Охирон. А ты не имеешь связи со старым Охироном, она пропала в том бою, когда я помог тебе. Теперь ты и есть Охирон. Новый. Можешь не считать себя охиронцем. Можешь не считать себя Иасоном, сыном Геспера и Ианассы. Ты – Ливий. Живи так, как хочешь. Выбирай ту дорогу, на которую укажет твое сердце.
«Неужели это конец?».
– Что станет с вами?
– Растворимся в реке времени. Агора – это ловушка между мирами. Охиронцы всего лишь задерживались в небольшой комнатке между жизнью и смертью, вот и все. Мир берет свое. Раньше Агору поддерживал Ликург. После того, как он исчез, Агору стал поддерживать я, ведь пришел сюда последним. Но и мои силы на исходе. Ничего в этом страшного нет. Мы рады, что появился ты. Иначе нам пришлось бы просто ждать здесь, медленно угасая год за годом. Мы рады, Ливий. И давно уже мертвецы.