Аландский крест (СИ)
— Ваша благосклонность лучшая награда…
— Кстати, о наградах, — пришлось остановить излияния журналиста. — Государь, к сожалению, на сей раз не проявил свойственной ему щедрости. Но из этого не следует, что заслуги сочтены не заслуживающими поощрения.
С этими словами я открыл шкатулку, из которой вынул пару золотых карманных часов работы Ревельского мастера Павла Карловича Буре. Как удалось выяснить, марка эта пока практически не известна, но я-то знаю, что со временем она станет очень престижной [2]. Так сказать, подарок с дальним прицелом.
— Не знаю даже, как вас благодарить, — ахнул глава РТА, отщелкнув крышку и увидев на ее дне миниатюру с моим изображением и надпись по кругу — «за известные его имп. высочеству услуги».
— Лучше всего верной службой.
— На это вы всегда можете рассчитывать, — нарушил молчание растроганный жандарм.
— Вот и славно. Теперь к делу. В ближайшее время я отбываю с официальным визитом за границу. Планирую посетить большинство европейских столиц, за исключением, разумеется, находящихся с нами в состоянии войны. Трубников отправится со мной.
— С восторгом-с!
— Возьмешь с собой пару человек побойчее. Желательно, чтобы не только говорили, но могли писать как по-немецки, так и по-французски. Надеюсь, это не проблема?
— Найдем. Кстати, нижайше прошу прощения за то, что перебиваю, но как знал, что пригодится…
— Что еще?
— Дело в том, что еще до отъезда в Петербург мы с Мишелем услышали о жестокой судьбе одного черкесского пленника.
— Это очень печально, но у них там рабы в каждом ауле.
— Это верно, но не все они являются иностранными подданными.
— А вот это уже интересно. Кто таков?
— Некто Жак Дюбуа.
— Француз.
— Бельгийский путешественник.
— Никогда не слышал.
— Немудрено, ибо в плен он попал почти двадцать лет назад. И совсем недавно сумел бежать…
— Я так понимаю, это еще не конец истории?
— Увы. Власти решили, что он беглый солдат и потому…
— Только не говори, что выписали ему шпицрутенов?
— До этого, слава Богу, дело не дошло, но следствие велось долго.
— Они там на кавказской линии совсем с ума посходили? Или же всерьез думают, что среди наших рекрутов много людей, говорящих по-французски⁈
— В том-то и дело, что не имея практики за двадцать лет плена он почти позабыл родной язык. Во всяком случае, стал говорить с таким ужасным акцентом, что его почти не понимали.
— Понятно. Но в любом случае, какой нам от него прок?
— Ну не скажите, Константин Николаевич. Будучи поданной под правильным соусом история господина Дюбуа может стать настоящей бомбой. Англичане ведь позиционируют себя как защитники свободы черкесов и неоднократно вели с ними торговлю? А наш беглец неоднократно выступал в качестве переводчика и потому многое знает об этих операциях.
— Иными словами, он может уличить Британию в покровительстве работорговле?
— Именно!
— Отлично. Займись этим. Только проверь все досконально. Найди его родственников и знакомых. Выясни, не имел ли прежде репутацию лжеца и все прочее. Но без излишней огласки. Бельгийский посол в курсе?
— Нет. Графу де Брийе пока не сообщали.
— Пожалуй, сейчас самое время уведомить и его. Он, к слову, и поможет. Все равно быстро паспорт этому Дюбуа никто не выправит. Бельгия для России если и не союзник, то вполне благожелательный нейтрал, так что эта история в любом случае нам на руку сыграет, а если у бывшего кавказского пленника еще и прошлое не замарано, то вырисовывается любопытная комбинация. Враждебную коалицию мы этим, конечно, не развалим, но у общественного мнения подгорит.
— С позволения вашего высочества, я мог бы заняться этим, — снова подал голос Беклемишев.
— Нет, брат. У меня для тебя совершенно иная задача, — покачал головой я, после чего бросил выразительный взгляд на Трубникова.
— С вашего позволения, — с убитым видом поклонился тот и направился к выходу.
Некоторое время мы молчали. Молодой жандарм невозмутимо ожидал приказ, я же просто тянул паузу, пытаясь четче сформулировать свою мысль.
— Три недели назад почил в бозе мой отец — император Николай Павлович. Тебе предстоит выяснить все обстоятельства его безвременной кончины. Опросишь всех слуг, придворных, лейб-медиков, после чего составишь докладную записку.
— Вы имеете основания полагать, что смерть государя императора не была естественной?
— Почти уверен.
— Каковы будут мои полномочия?
— Что, прости?
— Ваше императорское высочество, при моем невеликом чине и незавидном положении в обществе…
— Все верно. На тебя будут давить, и я хочу знать, кто эти люди? Что же до полномочий, — с этими словами я взял один из лежащих конвертов, — вот мое письмо генералу Дубельту. Кстати, ты с ним знаком?
— Виделись пару раз, после моего поступления в корпус, но не уверен, что он меня помнит. Кстати, а Леонтий Васильевич в курсе?
— Нет. И не должен. Письмо составлено в самых общих выражениях, что поручил тебе важное дело и настоятельно требую всяческой поддержки.
— Он может догадаться…
— Он обязательно догадается!
— Вы хотите знать, чью сторону он примет?
— Именно. И вообще, я хочу знать обо всех, кто так или иначе будут тебе угрожать или наоборот попытаются задобрить.
— Могу я обратиться к нему за поддержкой во время вашего отсутствия?
— Можешь. Но лучше к Липранди. Вот тебе второе письмо к Ивану Петровичу. Тоже в самых общих словах, но с ним я уже говорил, так что он в курсе.
— Понадобятся помощники…
— Конечно. Во-первых, я велел Лихачеву дать тебе парочку матросов посмышленее. Они же будут тебя охранять.
— Я могу сам о себе позаботиться, — спокойно заметил Беклемишев.
— Конечно. Но мне так будет спокойнее, и вообще не перебивай, я еще не закончил.
— Прошу прощения, ваше императорское высочество.
— Так-то лучше. Вот тебе третье письмо, к обер-полицмейстеру Галахову. В нем я прошу выделить тебе в помощь толкового чиновника из сыскной полиции. Что смотришь?
— Разумно ли посвящать в это дело полицейских? — пожал плечами жандарм.
— Нет, конечно. Он для другого. Я хочу, чтобы ты помимо всего прочего занялся семейством Анненковых и прежде всего коллежским секретарем Сергеем Петровичем Анненковым и его дочерью Марией.
— Фрейлины Александры Иосифовны?
— Я вижу, ты навел справки?
— Служба такая, ваше императорское высочество.
— Ну и молодец. Стало быть, знаешь, чем они мне досадили. В общем, найди способ убрать их подальше от меня и моей семьи. Это, к слову сказать, и будет твоим прикрытием. Пусть все думают, что они моя цель!
— Слушаюсь.
— Да, пока не забыл. Вот тебе вексель на оперативные расходы. До моего возвращения должно хватить, потом дам еще. Жизнь в Петербурге недешевая, поэтому остановишься у меня на третьем этаже в Служебном флигеле. Я слуг предупредил, они проводят. Обычно в этих комнатах останавливаются флигель-адъютанты и офицеры для особых поручений, но теперь почти никого нет. Там же будешь и столоваться. Все понял?
— Так точно! И благодарю за заботу!
— Пока особо не за что. И помни главное, дело, тебе порученное, весьма опасно. Запросто можно голову сложить, как говорят в народе — не за понюх табаку. Но коли справишься, за свою дальнейшую карьеру можешь быть спокоен!
Прежде чем отправиться в очередной вояж по европейским столицам, мне следовало все-таки дождаться нового министра и будущего канцлера империи Горчакова. Тот вроде бы должен поторапливаться, но беда в том, что сделать это по нынешним дорогам не так уж и просто. То есть из Вены до Варшавы можно добраться по железной дороге относительно быстро. А вот дальше…
Петербургско-Варшавская дорога пока дошла лишь до Гатчины, так что единственным доступным видом транспорта остается дилижанс или почтовые лошади. Впрочем, для генерала, а «тайный советник» — это 3-й класс, подменные лошади ни разу не проблема. Единственно, хотелось поговорить с будущим главой российской дипломатии первым, прежде чем он успеет добраться до столицы и узнает все новости.