Гридень 2. Поиск пути (СИ)

И еще…
— Монастырь нужно ставить, женский, — подумав, сказал я.
— То дело доброе, так можно было многое решить. Но монастырь кормить нужно. Баба что ли пахать будет? — резонно замечал Геркул.
— Нет, они ткать будут, переписывать книги станут, солениями, да варениями заниматься. Прокормят и себя и нас с тобой, коли на торг работать, а не только для себя, — повеселевшим голосом говорил я.
В следующем году все возможные площади будут засеяны, кроме тех, что «под паром». Это много земли. Если сюда присовокупить и те земли, что есть у Геркула… Очень много. И будут мобилизованы все мужчины, даже воины, но распашем поля, надеюсь, что новыми плугами. И немало, даже много земли, я планирую отдать под лен и коноплю. Пеньку делать нужно, а это так же бабы смогут. А после, если какую приспособу придумать, и канаты плести смогут. Тут и одежду ткать, много, а что не получается, так пустить на… бумагу.
— Быть женскому монастырю, — сказал я.
— Согласуй только с воеводой, — осторожно посоветовал Геркул.
— Согласую, — ответил я, понимая, что сотник убоялся моего стремления к самостоятельности.
А после я стал раздавать приказы: кому на выдвижение, кому на поиск людей в лесу, иным пройтись и проверить, какие деревни были разграблены сектантами, но осторожно, чтобы только знать, но не попасться на глаза. Предстоит много работы, нужно будет еще прислать телеги, чтобы погрузить все награбленное, как и даже строительного материала. Жреческие прихвостни успели построить некоторые здания, где использовались неплохого качества доска и сруб.
Нужна лесопилка… много чего нужно, но не всегда человек хозяин своему времени и своим силам. Ситуация диктовала не готовиться к праздному время препровождению, даже не к труду созидательному, а ехать к боярину Кучке.
Глава 18 
* * * 
Ростислав Ярославович Муромский сидел нахмурив брови и взирал на своих гостей. Наспех сбитая изба воняла гарью от открытого очага, но погоды уже стояли не самый теплые, чтобы вести переговоры на свежем воздухе. Недавно так и вовсе сыпал снег. Ростислав мог бы принять гостей и в своем шатре, но он не хотел удостаивать такой чести пришлых просителей. Именно так, просителями, считал муромско-рязанский князь прибывших к нему на переговоры, воеводу Братства Андрея Первозванного и его сына, имеющего такое же имя, как и князь — Ростислава.
Кто они вообще такие? Какое право имеют князя по своему желанию тревожить? Подобные вопросы роились в голове у Ростислава, как пчелы в улье. О том же думал и его сын Глеб, так же присутствовавший на встрече.
О Братстве, которое получило земли от Юрия Ростовского, Ростиславу было доложено, а чуть позже пришла грамота от митрополита Климента. Там главный священник Руси не только взывал к тому, чтобы владетель Мурома, Рязани и Пронска, оказал поддержку Братству, но и примирился со своими племянниками, оспаривающими право Ростислава оставлять свои уделы сыну Глебу. Но не была власть митрополита столь великой, как Епископа в Риме для католиков, или даже, как патриарха в Константинополе. Так что Ростислав прислушался ко мнению Климента, но не послушался его.
— Я принимаю тебя, не как воеводу, но как князя, пусть и потерявшего свое княжество. Тебя еще Берладником кличут. Твоя дружина так же из Берлады? Этого вольнодумного града без княжьей руки? — после приветствий, к слову, достаточно сухих и осторожных, Ростислав Ярославович решил сразу продавить волю Ивана Ростиславовича, воеводы Братства.
Иван Ростиславович нахмурился, ему указали на некую ущербность статуса. Князь без княжества — это как священник без прихода, ненужный, выброшенный. Воевода предполагал, что прием будет не ласковый, но те предложения, с которыми он прибыл, должны прозвучать обязательно. Однако и пропускать мимо своих ушей сказанные грубости было нельзя, нужно и свои обвинения выставить.
— Ты привел на Русь половцев и мордву. Нечестивцев… — начал было говорить воевода, но был перебит.
  
— Нечестивцев? А ты, князь, давно ли перестал упоминать Перуна в своих клятвах и воззваниях? — сказал Ростислав, а стоящие воины, как князя Муромского, так и те, что сопровождали воеводу, включая и младшего воеводу Братства, Боромира, взялись за перекрестья своих мечей.
— Не говори со мной так! — жестко, смотря на князя Муромского, и не моргая, сказал Иван Ростиславович. — Силы у тебя не те. Ты обречен в творимой тобой же смуте. Что Изяслав Мстиславович, князь великий киевский, тебе сказал? Примириться, или биться, но отказаться от половцев и мордвы? Не гоже на русские земли вести инородцев. Так все было, князь, осерчал Изяслав из-за половцев? Так они пожгли все деревни у Киева, Переяславля и Вышгорода.
Ростислав Ярославович опешил. Он посмотрел на своего сына, на воеводу, который так же был рядом. В глазах князя читался вопрос: «Кто рассказал про письмо и отказ помогать от Изяслава Мстиславовича?» Прозвучавшая информация была крайне важна в политических раскладах, она многое решала в затеянной Ростиславом усобице. Если нет прямой поддержки от великого киевского князя, если имеет место быть пренебрежение мнением митрополита, то Муромский князь оказывается вне закона, без своей правды. Ну а тот, кто становится вне закона… Даже черниговцы могут прийти пограбить Рязань с Муромом.
— Кто тебе о том сказал? — выцедил из себя слова хозяин убогой избы.
Сюда, в это убогое строение, еле-еле поместились все участники переговоров и их приближенная охрана. В центре стоял лишь большой, грубо сделанный стол и две лавки по бокам. Лишь стулья, на котором восседали Ростислав и его сын Глеб были похожи на те, которые можно назвать приличествующими моменту. А еще эта гарь, от которой у всех начинала кружится голова. Лучше было вести переговоры с холодном помещении, чем в том, которое протапливается «по черному» из открытого очага.
— Ты послал следить за мной слишком ведующих о твоих делах ратников, — горделиво отвечал Иван Ростиславович, чуть выпячивая грудь вперед.
— Ты их убил? — спросил муромский князь.
— Нет, но спросил. Сделал так, как, уверен, и ты поступил с моими людьми. Не считаешь, что для разговора нужно было бы обменять твоих лазутчиков на моих людей? — воевода чувствовал, что немного, но перетягивает на себя первенство в переговорах, которые начинались с почти прямых оскорблений.
— Мне мои люди дороги, так и быть по сему, я отдам тебе твоих лазутчиков, а ты верни мне моих, — сказал Ростислав, сурово посмотрев на одного пожилого воина, что стоял рядом с ним.
Это ему, старшему сотнику князя муромского, Храпуну, была поставлена задача по сбору информации о Братстве. И старый воин провалил задание.
— Ты начал говорить о том, что я слаб, на то были направлены твои иносказательные речи. Но сколь силен ты сам, князь? У тебя менее тысячи дружины, которая не вся одоспешена и частью имеет только кистени, али копья. У меня шесть сотен воинов, все в кольчугах, иные с пластинами, при мечах, копьях, луках и самострелах. И это только мое воинство, — сказал Иван Ростиславович и чуть сдержался от ухмылки, когда понял, что муромскийкнязь не до конца понимал силы Братства.
Воевода Иван Ростиславович немного привирал. Не было у него шести сотен, пока не было. Всего в Братстве было пять сотен воинов и еще два десятка сверху. И то, шесть десятков были набраны их охочих отроков из числа беженцев. Этих новиков еще предстояло обучить. Но Иван Ростиславович посчитал за лучшее преувеличить свои силы, тем более, что его воинство, действительно, было вооружено не хуже, если не лучше, чем у какого князя-держателя достойного стола.
— У меня почитай семь тысяч воинов, — парировал словесный удар Ростислав Ярославович, так же преувеличив свои силы, но сразу же понял, что зря он так сказал.
Основную силу условно его воинства, получается, составляют пришлые. При этом обуздать половцев, которые зарятся и на мелкие деревни самого князя, насилуя дев и отбирая припасы, не получается. Три с половиной тысяч половцев просто могут обратиться против Ростислава Ярославовича и посчитать, что грабеж на рязанско-муромской земле — это лучше, чем погибнуть от грозной дружины ростовского князя Юрия Владимировича. А еще и мордва… эти чуть лучше, слушаются княжеского слова. Чаще, да, но так же проявляют своеволие, могут развернуться и уйти.