Гридень 2. Поиск пути (СИ)

А еще… Я помнил из истории неких «косинеров», так звали крестьян-бунтовщиков в Литве. Стоит лезвие косы чуть подправить и все — это вполне себе по местным меркам оружие. Так что получалось универсальное изделие, которое и хозяйство поставит на новый уровень и даст возможность крестьянину отмахаться от разбойников. Вряд ли можно рассматривать косинеров, как серьезную военную силу, но какой-нибудь разбойничий сброд поостережется нападать на крестьянина с таким оружием.
— Показывай, тысяцкий, как с ентим работать справно! — сказал Маска, указывая на один из углов огороженной территории мастерской, где росла трава.
Можно было бы сказать, что не по чину мне косой махать. Но я и сам хотел попробовать косу на предмет эффективного использования. Не сказать, что я профессиональный косарь… косец. Однако, принцип помнить доложен. И все равно дважды косу воткнул в землю, но и быстро выкосил где-то десять квадратов травы.
— Лихо, — задумчиво сказал Маска. — Дорого их ладить, долго железо лить, но лихо выходит.
— Три серпа — это уже коса. А она заменит и пятерых селян, — заметил я.
— Сколь заплатишь за каждую? — спросил Маска, да и Асан навострил уши.
— Пулпуда овса дам, — сказал я. — Это пока, после, когда все узнают про такое орудие, сговоримся снова.
— Побойся Бога! — начал торговаться Маска, но ему не удалось скрыть своего удовлетворения.
— Какого Бога? Я только своего Бога Христа и боюсь, а ты какого? — спросил я, чем заставил брови кузнеца нахмуриться.
На самом деле, я и вовсе не хотел платить Маске. Хотел наладить работу по иному принципу: восемь изделий мне, два ему, ну и пусть продает кому и как хочет, хоть и мне отдает косы и все что сделает за еду. Кузнец, несмотря на свою строптивость и гневный характер, умный человек, согласится на такие условия.
Во-первых, это мои идеи, за которые любой мастер, когда увидел бы перспективы изделия, сам платить стал. Во-вторых, Маска теперь только кует, не отвлекается на восемьдесят процентов работы, из чего состоит весь процесс металлообработки. Три бурта с углем уже были подготовленными, когда порубленное дерево складывали в ямку и курганом, и сверху наваливали дерном с землей. Это все поджигалось и оно медленно тлело. Таким образом, через неделю, или чуть позже, бурт открывали и там получался хороший древесный уголь, причем, в промышленных масштабах.
Было и в-третьих, — кузнецу не было никакой нужды собирать лимонит. За очень небольшую плату болотную руду приносили подростки, причем, и местные и беженцы, порой и не с моих земель. Так что и руда была. Пусть и болотная, но в достатке. В следующем году я рассчитывал переместить локацию для металлургии, попробовать использовать руду по-лучше. Знал я место не так далеко отсюда.
— А вот и он! — сказал Маска, а его ученик вытащил из кузни плуг.
Я увидел соху, оббитую железом, самое главное не с сошниками, а с цельнометаллическими обрезами, крыльями, лемехом. И пусть металл, скорее всего, не лучшего качества, пока мне сложно это оценить, но орудие труда, что я лицезрел, заставляло улыбаться и смотреть в будущее чуточку оптимистичнее. Плуг — это был первый плуг, который я увидел в этом времени, но говорят, что он на Руси есть.
— Колеса приделаем, хорошо будет, — сказал я, осматривая прогрессивное орудие труда.
Глава 13 
Работы кипели полным ходом. Озимые высаживались, дрова заготавливались, рыба с мясом солились. Я потратил десять гривен и все-таки купил дорогую соль в Ростове.
— Ну а чего ты хошь? Зима на носу! — объяснял торговец.
Я почти не спорил и не торговался, перед зимой так и должно происходить, чтобы такие как я хозяева-перестраховщики покупали «белое золото» за дорого, но имели на зимних столах чуть больше калорий.
Плуг… Сломался. Такая засада была, что я чуть не отправился к кузнецу Маске, чтобы в очередной раз набить ему морду. Отвалился лемех, треснул и отвалился, а еще дважды до этого чинили деревянные колеса плуга. Может потому, что Крати решил использовать это орудие труда для того, чтобы разработать целинные земли, ну также и потому, что железо оставляло желать лучшего. Однако, факт.
  
— Мда, — помню, как Маска, узнав про плуг, остервенело макушку зачесал. — Раз такое дело, велю своему ученику — быстро поправит!
Несмотря на обещание кузнеца, осадочек у меня остался.
А разве может все быть безоблачно? Могут ли изделия, которые впервые сделаны, вдруг, стать прочными и безупречными? Конечно, нет. Тут вопросы эксплуатации, наладки технологий, без таких вот ситуаций никуда не деться. Может следующие изделия будут более практичными.
Тем не менее, так лихо взялись за посев озимых, что уже через три дня большая часть работы была сделана. Если правильно организовать большое количество людей, все спорится и делается быстро. А толпой, оно как известно, и батьку добре бить.
Закончилось строительство и моего острога. Вернее, первый этап этого обустройства укрепленного места. Это не та крепость, о которой можно мечтать и пить в спокойствии меда, даже если враг под стенами. Ров небольшой, метра полтора, вал примерно такой же. Высота стен вокруг моей усадьбы была в метра три. В случае чего, на стенах будет не удобно воевать, так как те леса, что приставлены к внутренней части стены оставляли желать лучшего и при большом количестве защитников на них, как бы не рухнули. Но это было место, куда можно сбежать, в случае чего.
После акции с Вышатой меня не дергали неделю, даже восемь дней. Отчего я сделал вывод, что все прошло удачно и убийство, как версия случившегося, не рассматривается. Мало ли… неаккуратное обращение с огнем, оно такое…
Несколько душила жаба, что мы не забрали вещи главных воинов вышатинской сотни. У самого Вышатыбыл булатный меч, но слишком приметный, чтобы не быть узнанным. Кольчуги хорошие… Да я и сапоги бы прибрал к рукам, но, нет, не помародерили.
А вот на девятый день после того, как сгорел Вышатас подельниками, и выпал первый снежок, который пусть и сразу же растаял, но явился предвестником зимы, меня вызвал к себе князь-воевода.
— Что знаешь про погибель Вышаты? — спросил Иван Ростиславович, когда я прибыл к нему.
— Угорел. Или еще что-то должен знать? — отвечал я.
— Ну-ну… Вовремя для тебя он угорел. Знал ли ты, что Вышата думал чинить тебе вред? Поля, да дома поджигать? — разговор стал напоминать допрос.
— Догадывался, воевода-брат, — ответил я, стараясь казаться искренним.
— Может то и кара Божия. Коли мы Братство, то и помыслы наши должны быть благими, — сказал князь и перекрестился.
Кстати, я что-то давно не слышал про упоминание Грозного Батьки Перуна. Может все прониклись христианством? Ладно не слышал, так за последнее время видел только несколько ленточек на деревьях, а по четвергам, в Перунов день, воины не уходили в лес, чтобы там поклониться идолу, пусть истукан, насколько я знаю, все еще на одной из полянок и стоит.
— Читай! — резко сменил и тему разговора князь и тон.
Иван Ростиславович стал предельно серьезным, даже суровым. Вопросы ранее он задавал мне с несколько отрешенным видом, не ожидая услышать что-то важное, а вот плохо выделанный лист пергамента передал ожидая четких ответов.
Я стал читать. Хотя, зачем? Исправить написанное уже не получится. Если бы воевода хотел согласовать со мной текст, но нужно было для этого использовать восковую табличку, ну или хотя бы бересту. А такой дорогой писчий материал, как пергамент, пусть и качеством не лучшим, уже не выбросишь.
— А как ты, воевода-брат, думал отдать эту грамоту князю Юрию Владимировичу? — спросил я.
На пергаменте было написано о том, что князь Муромский Ростислав указывает ростовским боярам, тут фигурировало только одно конкретное имя Степана Ивановича Кучки, выступать, как только князь Ростовский узнает, что муромско-рязанско-половецкие силы перешли в наступление.
— Советуй! — нехотя, чуть скривившись, сказал князь-воевода. — Боромир говорит о том, что подкинуть нужно сие.