Ворожей Горин – Посмертный вестник (СИ)

Кроме стационара, имелась у этого Горина и другая работа — он трудился рядовым стоматологом на севере Москвы. Вилкиной такая карьерная перипетия показалась странной. Казалось бы, у тебя уже есть хорошая профессия — стоматологи во все времена неплохо зарабатывали. Так трудись и наслаждайся плодами своего труда, зачем тратить еще восемь лет своей жизни на медицинский институт? Чего ради? Чтобы стать простым терапевтом в поликлинике или стационаре? Ответ на этот вопрос Вилкина нашла в личном деле Горина. Как оказалось, по первой своей профессии он не стоматолог, а зубной врач, то есть имеет среднее специальное образование. Катерина навела справки. Оказалось, что с таким образованием выше пломб уже не прыгнешь, для любого дальнейшего карьерного роста необходимо высшее. Почему в итоге он не стал поступать на стоматологический факультет и не продолжил развивать именно это, более перспективное, по мнению Вилкиной, направление, стало ясно лишь тогда, когда Катерина узнала, кем были родители Горина. Вернее, ей удалось понять логику его метаний в карьере.
Родился парень, как говорится, с золотой ложкой в заднице. Папа миллиардер, крупный финансист, мама искусствовед и филантроп. Учился Горин в престижной гимназии в Москве — одним словом, со всех сторон упакованный подросток. Но в начале нулевых случился глобальный передел бизнеса. Горин старший с супругой погибли в авиакатастрофе и отошли не только в мир иной, но и от дел. По какой-то причине отец не оставил сыну свою империю, и в одночасье оба отпрыска четы Гориных оказались без гроша в кармане на попечении бабки по материнской линии. Горину с малолетней сестрой пришлось переехать в провинцию, где он и поступил туда, куда получилось поступить, то есть в медицинский колледж. Более того, Горину пришлось еще и кирзу потоптать в армии по срочке. В это время умерла его бабушка, и после демобилизации Гориным младшим пришлось вернуться в Москву, где они с сестрой поселились в квартире матери — единственном стоящем наследстве огромной империи родителей. Денег от продажи бабкиной квартиры хватило ненадолго, так что Григорий вскоре нашел работу в маленькой стоматологии и поступил на бюджет в медицинский университет. Получается, поступил он туда, куда взяли, а не туда, куда хотелось. На стомфак уже попросту не хватило средств.
По всему выходило, что триггерных факторов, необходимых для возникновения маниакальных замашек, у Горина в жизни было с избытком. Плюс ко всему прочему его сестру сразил какой-то недуг, она стала инвалидкой-колясочницей. Стало быть, размышляла Вилкина, мы имеем неуравновешенного маменькиного сынка с кучей поводов убивать.
Профайлер из Вилкиной был так себе, да и не было в России такой профессии, эта ниша была давно застолблена забугорными спецслужбами. Но чтобы понять, что психологический портрет преступника и таковой портрет подозреваемого Горина совпадают, не нужно было быть семи пядей во лбу. После изучения материалов, которые нарыл лапочка Звягинцев, Катерина еще более убедилась в необходимости прижать этого подозрительного парня к стенке. Не поколебали ее уверенность ни его положительные характеристики с места учебы и работы, ни золотая медаль в школе, ни трогательная и трепетная забота о сестре-инвалидке. Что с того? Многие пойманные маньяки тоже были примерными семьянинами и образцовыми работниками, но всех их объединяло трудное детство и сугубо индивидуальные травматические факторы, сломавшие их психику. Детство у Горина было сахарным, а после жизнь окунула его в личный ад. И да, кого-то такой жизненный расклад не сломал бы — как ни крути, у Гориных после смерти родителей оставались и некоторые средства, и даже крыша над головой. Они не попали в детдом, они не голодали и в целом были худо-бедно упакованы. Но то для обычного рядового человека нашей необъятной родины. Для таких же «золотых» детей, как Горины, подобные жизненные перипетии могли, и, скорее всего, стали причиной психической неустойчивости. Из медицинской карты сестры Горина, Веры Гориной, Вилкина, к примеру, узнала, что инвалидкой она сделала себя сама. Никаких органических патологий позвоночника или травм у нее не было. Она попросту внушила себе эту болезнь — вероятно, ответ детской психики на психологическую травму. И сделала она это лишь для того, чтобы привлечь к себе внимание брата. Ну, или общественности, тут уже непринципиально.
  
В общем, время шло, слежка продолжалась, но каких-либо противоправных действий Горин и Смирнов не совершали. Самойлов докладывал, что после встреч с Гориным Смирнов отправлялся на своем двухсотом крузаке (тот еще пример монашеского аскетизма) в один из подмосковных монастырей. Чем отец Евгений там занимался, оперативнику выяснить не удалось, поскольку монастырь был из числа закрытых и попасть внутрь без привлечения внимания не представлялось возможным. Тем не менее наружное наблюдение за монастырем установило, что периодически там принимают гражданских лиц, причем чаще всего этих лиц привозят в состоянии какого-либо опьянения.
— Прости, не поняла? — уточнила Катерина у Самойлова, когда тот завершил свой ежевечерний доклад.
— Ну, неадекватные они, — пояснил опер. — Приезжает какой-нибудь гелик или майбах, оттуда выносят полумертвое тело, размахивающее руками, пять-шесть часов их маринуют за стенами монастыря, а после они выходят оттуда на своих двоих.
— Их там что, капают? — вслух размышляла Вилкина. — В Москве полно специализированных рехабов. Зачем в монастырь-то тащить к черту на рога?
— «К черту на рога в монастырь»? — не удержался от колкости Самойлов. — Странное у вас, Екатерина Алексеевна, чувство юмора.
— Уж какое есть, — огрызнулась Вилкина, понимая, что действительно сморозила глупость.
— Не знаю, короче, что они там с ними делают, — подытожил свой доклад Самойлов, — но туда их приносят, а оттуда они уходят уже на своих двоих. Потерянные, иногда дезориентированные, словно не понимают, как тут оказались, но все же сами.
— Ясно, продолжайте наблюдение. О любом передвижении Смирнова докладывать мне незамедлительно.
— Есть, — сквозь зубы процедил Самойлов и добавил, — товарищ капитан.
— То-то же, — буркнула Вилкина уже после того, как дала отбой. Может и выйдет какой толк из этого оболтуса.
На следующее утро Самойлов доложил, что Смирнов направляется в Москву. В то же самое время из своей квартиры на Теплом стане вышел и Горин. Даже не подумав проверить за собой «хвост», впрочем, как и обычно, парень направился к метро. Путь до станции Теплый стан пешком занимал около двадцати минут. Обычно Горин шел не по тротуару, а по тропинке небольшой лесопосадки, тянущейся вдоль одноименной улицы. Вилкина уже знала, что где-то после церкви Горин остановится, чтобы закурить. Сама же она держалась на приличном расстоянии, и пятиминутный перекур Горина пересиживала в кустах, имитируя любование только проснувшейся природой.
В целом этот день ничем не отличался от других дней Григория. Разве что сегодня был выходной, и парень вышел не в половине седьмого утра, а чуть позже. Очевидно, его ждала встреча с подельником, отцом Евгением. Что ж, посмотрим, что день грядущий нам готовит, подумала Вилкина и осторожно проследовала за Гориным.
Как и в предыдущие дни, он остановился в своем излюбленном месте парка, чтобы покурить, а девушка притаилась неподалеку. Все шло, как всегда, но ровно до того момента, пока Вилкину чуть ли не до полусмерти напугал кот Горина. Она сразу признала в громадном черном животном того самого кота с видеозаписи. До сего дня он ей на глаза ни разу не попадался, а тут подкрался сзади, уселся на тропинке и принялся изучать притаившуюся в кустах девушку. Катерина заметила его только тогда, когда Горин докурил свою утреннюю сигарету и начал движение. Она хотела выбраться из кустов, но путь ей перегородил этот злосчастный котяра. Поборов первые секунды страха (не ожидала она, что вживую животное Горина выглядит еще внушительнее, чем на видеозаписях из парка), Вилкина сделала попытку обойти кота, но тот встал и перегородил собой тропинку.