Благословенный. Книга 6 (СИ)

Значит, вырисовывается следующая картина: против меня будут французы с вероятной поддержкой поляков. Хотя это кажется сейчас невероятным, но к ним могут присоединиться и австрийцы. Мои потенциальные союзники — это итальянцы и западные немцы, причём именно как нация. Прямо сейчас они могут считаться лишь сочувствующими России; а чтобы из потенциальных союзников они превратились в актуальных, необходимо создать для них новые правительственные структуры. Вместо старых курфюрстов и князей должны появиться канцлеры и президенты, что призвали бы народ к национальному объединению.
  
Но в любом случае мне придётся пойти на некоторые уступки, допуская отклонения от моих принципов. Прежде всего, чтобы успокоить колониальные державы надо признать право самоопределения только за европейскими народами. Всех остальных, увы, ждёт незавидная участь «мешков с картошкой» передаваемых из рук в руки. Впрочем, колониальный захваты тоже нужно, скажем так, «упорядочить» — крупнейшие европейские страны должны советоваться друг с другом, коллегиально определяя направления своей экспансии.
Итак, Англию и Голландию можно примирить с предлагаемой системой, отказавшись от её распространения на территории их колоний: скорее всего, их это полностью удовлетворит. Тем самым я обеспечу их нейтралитет. Францию, возможно, тоже удастся умиротворить, предложив им изменить этнический фон населения рейнских провинций — живущим там немцам можно предложить переселение в Америку на выгодных условиях. Возможно, это поможет.
Пока я размышлял таким образом, тщетно пытаясь увидеть политическое будущее столь усердно создаваемых мною химер, ко мне подошёл генерал Скалон, державшийся всё это время неподалёку: Антон Антонович выполнял в подобных случаях роль начальника Службы Безопасности.
— Встреча закончена, генерал. Скажите подать коня!
Берейтор привёл мне любимого Аргамака; легко вскочив в седло, я неспешно направился в сторону нашего отеля. И вдруг на одном из поворотов аллеи я увидел элегантное светло-салатовое ландо, — открытый экипаж, а в нём даму с девочкой пяти или шести лет. Я сначала даже не понял, почему моё сердце вдруг пропустило удар, а кровь прилила к лицу. Внезапно мне показалось, что я вернулся на несколько лет назад, в знойный летний Петербург, куда-то бесконечно далеко от войн и конгрессов; туда, где бабушка ещё правила твёрдой рукою, позволяя мне, обласканному фортуной наследнику престола, развлекаться со своими игрушками — паровыми машинами и новыми кораблями; туда где прекрасная девушка дарила мне свою страсть, а я мог любить, кого вздумается моему сердцу…
Дамой в ландо была Софи Всеволожская, очень мало изменившаяся с момента нашей последней встречи. Я уже было и забыл, что она уехала в Швейцарию! А вот девочка…
Девочка! Оооо, чёрт…
Сам не заметив, как, я послал Аргамака галопом и лишь через несколько секунд осознал, что скачу сломя голову по узким аллеям Ирхель-парка, распугивая дам с корзинками для пикника и господ с тросточками, вальяжно фланирующих в этом любимом цюрихцами месте городского отдохновения. Выскочив на пересечение двух аллей, я отчаянно осадил коня, оглядываясь по сторонам; не без труда заметив вдали салатовое ландо, почти скрытое пышными платьями и амбреллами прогуливающихся дам, я в мгновение ока догнал экипаж, выехав наперерез, как точь-в-точь как полиция в моём родном мире останавливает излишне лихих водителей.
Завидев меня, внезапно выросшего на пути на громадном сером коне, немолодой возница в сильно напудренном парике и зеленой ливрее резко натянул поводья; Софи страшно побледнела.
— Maman, qui est-ce? Je crains! * –закричала девочка, пряча лицо в платье матери.
Несколько секунд мы смотрели друг на друга, не до конца веря своим глазам, как рассматривали бы восставшего из давно забытых могил призрака; затем Софи смутилась и опустила глаза. Возница, увидев, что я не собираюсь уступать дорогу, покраснел от гнева и поднял хлыст, злобно крича:
— Hé toi, écarte-toi! **
Я приготовился уже было принять неизбежный удар, подняв руку и натянув повод, чтобы Аргамак от неожиданной боли не выбросил меня из седла, но София, резко встав с сиденья, ухватила своего пожилого защитника за плечо.
Calme-toi, chérie. Ce monsieur ne sait tout simplement pas comment manier un cheval. Il va nous quitter maintenant! ***
Я все смотрел на нее, не отрывая взора. Она почти не изменилась; разве что чуть округлились черты лица. Элегантное и простое, фиолетового бархата платье с белоснежной газовой шалью чудесно оттеняло ее полностью раскрывшуюся красоту. На ней не было никаких украшений, кроме пары бриллиантовых сережек, и она явно не нуждалась в бриллиантах, чтобы выделиться из толпы.
— Ну здравствуй, любимая. — наконец произнёс я по-русски. — Как давно мы не виделись, правда?
Софи сидела в ландо, кусая губы и потупя взор. Мимо нас, болтая и смеясь, проходили любопытные горожане, но мы чувствовали себя совершенно уединённо: никто из них не смог бы понять ни слова из нашей беседы.
— Ты нашёл меня, — наконец произнесла она, глядя куда-то в сторону от меня. — Однажды это должно было случиться…
— Ты замужем?
Она бросила на меня острый взор; мне показалось, будто это под действием скрытой пружины отравленная иголка вырывалась из коварно подаренной шкатулки.
— Ты же наверняка уже всё знаешь, не так ли? — с вызовом спросила она, уже не пряча глаз.
— Нет. Ты слишком сильно веришь в пронизывающую силу моего взгляда. Увы, но глядя на тебя, я могу только представлять, какова ты под одеждой; а вот мысли твои для меня остаются сокрыты!
— И, право же, слава богу! — ледяным тоном произнесла она. — В остальном вы вольны отдаваться своим фантазиям: меня это совершенно не трогает.
От этих слов меня охватило раздражение:
— Отчего ты так холодна? Я не сделал тебе ничего плохого! Вообще, почему ты говоришь со мною так? Ведь не я тебя бросил и сбежал в Швейцарию!
Взгляд Софи вдруг стал презрительно-насмешливым, будто я вдруг превратился на ее глазах в несмышлённого ребенка.
— А у меня был выбор? Ты действительно так думаешь? Неужели ты мог вообразить, что мой отец мог упустить такой случай? Или ты полагаешь, покойная императрица могла допустить наш брак? Ты погубил меня, погубил также верно, как если бы выстрелил мне в грудь!
Я глядел в ее холодные глаза, и лишь теперь постепенно начинал понимать, что случилось. Она никогда не любила меня; могущественные люди вынудили её ответить мне взаимностью, дабы достичь своих целей. Отец Софии — достичь вожделенного княжеского титула, а императрица — «подсадить» на сладострастные контакты с женским полом, дабы ускорить заключение так желанного ею династического брака.
Чёрт, как же это тяжело! Я вдруг почувствовал себя оказавшемся на птичьем дворе слоном, каждое движение которого давит утят и цыплят. Чёрт! Я не виноват, что не имел тогда опыта, необходимого для цесаревича, чтобы понимать все эти «политесы»!
Несколько секунд мы молчали; только мой конь усиленно вытягивал шею и тихонько призывно ржал. Атласные ноздри его раздувались; похоже, его привлекла в упряжке ландо одна из лошадок, вороная красотка с крутым крупом и стройными бабками.
Собравшись с силами, я отвечал,:
— Я был влюблён. И не видел препятствий. Уверен, что мы многое могли бы преодолеть. Ты же знаешь, я много раз совершил то, что считалось невозможным. У нас бы всё получилось…
Она продолжала смотреть мне в глаза; взор её был холоден и пуст, и лишь циничный холод плескался где-то на дне этих, когда-то любимых мною, глаз.
  
— Что получилось? Что должно было получиться? Мой отец вдруг стал бы фельдмаршалом?
— Не говори так! Ты до сих пор дорога́мне!
— И что же, право? Мне следует приехать в Петербург и стать твоей фавориткой?
— Ты вольна поступать так, как тебе вздумается. Но право, я не заслужил твоей холодности!
Она сосредоточенно смотрела куда-то мимо меня, будто что-то взвешивая, потом едва заметно кивнула в такт своим мыслям и холодно произнесла: