Зловещее светило

— Ну, зря я тебя сюда тянул? — криво усмехнулся МакБрайд.
Кеннеди только ахнул:
— Глянь, Дюк Манола. Отыгрался…
— Этот зажился. Ему бы до рождения умереть.
— А вон судья Майк Хаггерти… Гм, бывший судья. А телефон? Где здесь телефон? Такой материал!
Снизу донесся выстрел, и МакБрайд не дослушал стенаний репортера. За ним рванулся Керр. Они увидели внизу две бегущие фигуры.
— Стой, стреляю! — крикнул МакБрайд.
В ответ раздался выстрел, пуля врезалась в потолок. МакБрайд выстрелил, один гангстер упал. Капитан понесся за вторым и на диво быстро догнал.
— Сдаюсь, капитан.
Это была женщина. На полу доживал последние секунды отстреленный ею от наручников рыжий громила.
 11 
— Так кто же вы такая?
— Арлина Кейн. Хотите познакомиться?
— Не болтайте. Что вы здесь делаете?
Она рассмеялась:
— Зашла полюбопытствовать. Слышу, фейерверк, веселье. Смотрю — человек у трубы браслетами торгует. Решила взять себе на память.
— Наверх, — приказал МакБрайд.
Зайдя в игорный зал, женщина остановилась, уперла руки в бедра и лениво осмотрелась:
— Прямо Дикий Запад какой-то. Джесси Джеймс там, следопыты… Ага, Дюк, скотина, туда тебе и дорога.
— Что так неласково?
Она села, закурила:
— Полиция не все знает? Он был моим хахалем. Потом на свежатинку потянуло, подцепил себе подстилку, почти девчонку. Тут он и Чака подставил. А когда Чак вернулся, обнаружилось, что оба мы трепетно относимся к этому итальяшке. Нам на руку оказалось то, что Дюк и братик его на ножах. Братик любил денежки разбазаривать, а Дюк — копить. Воспитательный процесс до мордобоя доходил. Ну, я его пожалела, голубчика, как добрая мамочка. Он мне и про эту пивоварню рассказал. Дюк и в самом деле пивком хотел прикрываться, но гнать здесь собирался высокоградусный продукт. Да еще вмешался Бубновый Валет Уинслоу. Вон он, валяется, в горле дырка. Уинслоу — инициатор игрового притона. Хаггерти должен был снимать 30 процентов, и еще Дюк обещал ему 3000 голосов на выборах. — Она вздохнула и прищурилась: — Итак, братик жаждал денег, Дюк держал его впроголодь, мы решили помочь бедному малышу. Он обещал дать нам знать, когда здесь пойдет крупная игра. Но этот придурок надрался и…
— Поймал пулю на Олд-Стоун-роуд, — помог капитан. — Знаю. А нынче вечерком Девор со своими крысами меня здесь не ждал. Что ж, я ведь и сам сюда не собирался. И его здесь не думал встретить. Но почуял, что-то здесь неладно. И прибыл к фейерверкам, как вы изволили выразиться. Вы — последняя вспышка этого фейерверка.
— Как всегда, угасшая, — добавила она.
— Мадам, вы смогли бы неплохо заработать, — встрял Кеннеди. — Я вижу серию статей для «Ивнинг Ньюс». Что-нибудь типа: «Вниз по скользкой дорожке», «Извилистой стезей порока». Народ на такое падок…
— Нет, милый. Пальцы марать чернилами — не моя ипостась. И за решеткой тлеть тоже. — Она откусила кончик от сигареты, а сигарету смяла и отшвырнула. — Здесь у меня яд. Всегда знала, что так закончится. — Взгляд ее остекленел. — Не лилии… нет… красное… розы…
На следующий день МакБрайд сидел за столом в своем кабинете, изучая репортаж «Фри Пресс» о вчерашней бойне в пивоварне. Иной раз он покачивал головой, удивляясь ходульным жестам и выражениям, присочиненным этим борзописцем Кеннеди.
Город гудел. Политологи и социологи крутили колесо с избирательными прогнозами. Политики и администрация играли в футбол намеками и экивоками, выдвигали суровые конкретные обвинения в адрес неконкретных лиц и инстанций. И все из-за этого МакБрайда с его дурацким чутьем.
От газеты его отвлек появившийся в дверях Кеннеди. Левая рука репортера — как и у капитана — висела на перевязи.
— Привет, Мак. Мои поздравления, пожелания… И так далее… — Он присел у стола. — Ну, как тебе мое творчество?
— Ох и врун же ты, Кеннеди!
— Гм… Я же сказал, это называется творчество. Читатель требует, знаешь ли. А в чем самое-пресамое вранье, по-твоему?
— А вот: «Капитан МакБрайд, получив информацию от неизвестного нам лица, возможно подсадного агента, что некая банда готовит налет на пивоваренное заведение на Фармингвил-тернпайк, немедленно выехал, чтобы предотвратить это преступление». — Он ткнул в процитированное место пальцем. — Из пальца высосал, Кеннеди.
 
Кеннеди пожал плечами:
— Не спорю, не спорю. Вернулся я в редакцию, сел за стол, пишу и думаю: пусто, надо дать источник, надо. Долго думать, сам понимаешь, некогда, да и не газетчика это дело — думать. Ну я и намарал. Звучит неплохо, стыкуется. И к тому же, глянь-ка, Мак, этим толстопузам сверху к тебе не придраться. Был сигнал? Был. Анонимный звонок по телефону, скажем. Должен ты реагировать? Конечно, должен, просто вынужден. Ты туда — а они там. А ты при чем? Не придерешься. Комар носа не подточит.
МакБрайд вздохнул, достал бутылку и стопки:
— Освежись, Кеннеди.
Кеннеди снайперски прищурился, нацедил себе на три пальца. Налил себе и МакБрайд, откинулся на спинку охнувшего кресла:
— Эх, Кеннеди… Я бы тебе шею свернул. Ты циничная тварь, наглая ищейка, беспардонный и беспринципный газетный словоплет, типичный образчик современного желтого репортера. Но, Кеннеди, в мозгах тебе не откажешь. Твое здоровье.
Кеннеди ухмыльнулся и вздохнул:
— Ох, Мак, фигня все это. Такая все фигня!..
Закон смеется последним The Law Laughs Last
 1 
Нет, не сахар этот Второй участок управления полиции Ричмонда. Протянулся он от театрального квартала и аж до пакгаузов товарной железнодорожной станции. Сложный участок, на территории которого ошиваются самые разные люди. На севере — знающее себе цену жулье в цилиндрах и вечерних платьях, блещущих шелками и бриллиантами, на юге — слоняющееся по грязным закоулкам хулиганье да сизоносые пропойцы. На севере шик да блеск, шорох театральных кулис, вылизанные отели и сияющий асфальт. На юге многоквартирные муравейники, мрачные склады, мостовые, что зияют выпавшими булыжниками. Самый контрастный, самый проблемный район во всем городе.
Вернувшийся во Второй участок капитан МакБрайд отличался твердой рукой, стальными нервами и, не в последнюю очередь, своеобразным чувством юмора. Подтянутый сорокалетний капитан проживал в увитом виноградом домике в пригороде Гроув-Манор с женой и 18-летней дочерью. Едва поступив в полицию, МакБрайд решил, что ему суждено умереть молодым и непременно от бандитской пули, потому существенное внимание он уделил своей страховке. Тем не менее пессимистом МакБрайда было сложно назвать, но от земли он не отрывался, а свой рабочий материал — жулье, ворюг и гангстеров — считал опасными животными, вроде населяющих подвалы и мусорные свалки грызунов, с которыми надлежит вести упорную борьбу.
Однажды теплым весенним вечером, когда капитан, сидя за рабочим столом, рылся в стопке полицейских сводок и протоколов, в его кабинет ворвался Кеннеди, репортер «Фри Пресс»:
— Мак, весна наступила. Слава богу, не на горло.
— Очень поэтично…
— С поэтичностью покончено в зеленой молодости.
Кеннеди прошествовал к столу, выудил из открытой коробки сигару, критически ее обнюхал.
— Сухая, — изрек он недовольно.
— Люблю сухие.
— А я всегда держу свои слегка влажными.
МакБрайд хмыкнул:
— Свои! Когда они у тебя были, свои-то? Как только увижу, что ты куришь купленную за собственные деньги сигару, подарю тебе коробку «Монтерей». С чем пожаловал?
Кеннеди глянул в открытое окно, сквозь которое доносилось кошачье завывание в джазовых ритмах:
— С этим.
— Ну-ну. И, разумеется, если там не заварится какая-нибудь буза, останешься страшно разочарованным.
Кеннеди пожал плечами, уселся, подпалил сигару.
— А ты вовсе не огорчен успехом блок-партии. Аж сияешь, смотрю, физиономия так и лучится.
— По правде сказать, рад, как школьник болезни любимого учителя. И по всем прогнозам, эти парни сорвут приз. Если только чего-нибудь не произойдет, они точно выиграют… В противном случае надерусь в стельку и получу разнос от любимой жены. По сравнению с этой предвыборной кампанией в Ричмонде путч в любой банановой республике — просто детский лепет.