Гвардия Хаоса (СИ)

— С чего вы взяли? — спросила Юрика, сделав отметку, что слова про Архипелаг — ложь.
— Я был известен под этим именем на Железном Архипелаге.
— Катитесь к черту, — повторила девушка, услышав еще один не устроивший ее ответ. Правда, она не могла не заметить, что уже никто не называет Арбарас Железным Архипелагом — лет пятьдесят как минимум. Все эти Внешние, Железные, Алые Архипелаги — запутаться недолго, вот и провели реформу в образовании. И тут же решила разыграть эту карту.
— Где-где вас называли Джином Саргасом? На каком архипелаге?
— Железном… — ответил Дженази неуверенно. — Ты же сказала, что знаешь географию.
— Географию знаю, Железный Архипелаг — нет.
— Острова между Вердиро и Судо. Большие такие, — терпеливо пояснил Дженази, вызвав у Юрики легкую улыбку. И ощущение слабой растерянности.
— Арбарас. Они называются Арбарас.
После этого Дженази не обращался к ней в течение часа.
— Вы еще здесь? — спросила Юрика, признав наконец, что ведет себя глупо.
— Да.
— Зачем я вам? — устало продолжила она.
— Ты — дочь Ришари.
— Отведете меня к ней?
— Да, — ответ последовал только после краткой паузы.
— Как интересно, — себе под нос хмыкнула Юрика и направиласьнаконец к выходу из подвала. — Кстати, а вы знаете, какой сейчас год?
— 1014-ый? — на ответ Дженази понадобилось секунд тридцать.
— Ага, 19 июня. Пятница.
— Ага, — поспешно подтвердил он.
Юрика наконец выбралась из подвала, отряхнулась, и улыбнулась Дженази во все тридцать два.
— На самом деле — 18 июля и четверг.
***
Судо. 10:10, 18 июля 1014 года, четверг.
Ичиро решительным шагом пересек широкий двор особняка, который не был отмечен ни на одной из карт западного Судо, и мрачно отмечал один за другим признаки полнейшего запустения. Он все еще не сбросил с себя до конца образ респектабельного и успешного Джина Саргаса, и потому с неодобрением смотрел на заросшие газоны, необрезанные деревья и кусты, заброшенные клумбы, неработающий фонтан с водой болотного цвета; жесткую траву, пробивающуюся прямо сквозь вычурную плитку дорожки, ведущей от решетчатых ворот к парадной двери особняка. Ни души вокруг.
«Меня здесь не было каких-то два года… Во что мама превратила это место?»
Уже зная, что никто не выйдет ему навстречу, он потянул на себя тяжелые дверные створки, петли которых, если судить по скрипу, определенно не смазывали еще со времен его раннего детства, и стоически вынес вопиющую картину царства паутины и пыли в холле. Судя по толщине серого слоя на полу, мать Ичиро избавилась от слуг еще в прошлом году.
Тонкий и протяжный плач скрипки донесся до его чуткого уха с верхних этажей здания, и он сразу узнал один из шедевров маэстро Руидо, который так любила играть Мэй. Но она покинула эти стены десять лет назад, так что звуки, которые слышал Ичиро, были просто записью на древней виниловой пластинке из маминой коллекции.
А когда она включала тот дряхлый проигрыватель, разговаривать с ней о чем-либо было невозможно.
Ичиро усмехнулся краешком рта и провел пальцами по расцарапанной щеке. Сегодня его выслушают в любом случае.
Комната, в которой Ришари ожидала сына, находилась на третьем этаже. Просто огромная, с высоким, украшенным лепниной потолком, окном на всю стену, из которого по вечерам можно было наблюдать просто волшебный заход солнца за край Южного океана, и… пустая. Не то, чтобы совсем, ведь в ее центре присутствовал широкий кожаный диван, повернутый к окну, да и проигрыватель, который Ичиро все еще не видел, определенно находился за ним. Просто кроме этих двух предметов интерьера в комнате не было ровным счетом ничего, даже настенных часов и люстры. Только дубовый паркет, голые стены и вид на океан — особняк стоял на краю высокого скалистого обрыва.
Пыли, к слову, тоже практически не было, только совсем тонкий, на первый взгляд незаметный слой. Поразительное явление на фоне всеобщего беспорядка, но ничего удивительного в этом не было, ведь для Ришари эта комната была священной. Ичиро не помнил случая, чтобы она в ней что-то меняла.
 
— Только не говори, что сама здесь убираешь, — произнес он, выключив проигрыватель и став у окна. Сине-зеленая поверхность океана сегодня была непривычно спокойной.
Ришари, которая до этого момента лежала на диване на животе и, повернув голову, сквозь полуприкрытые веки смотрела на чистое синее небо за фигурным стеклом, процедила сквозь зубы что-то нелицеприятное в адрес сына и стала шарить по полу правой рукой. Очевидно, в поисках своего меча.
— У меня для тебя важная новость, мама, — Ичиро с негодованием отметил про себя ее внешний вид. Белая блузка с пятнами от красного вина и черные потертые брюки — не такой ее привыкли видеть на обложках модных глянцевых журналов. Положение не спасали даже длинные, ниже пояса, прямые серебристо-белые волосы. Тем более, что их в лучшем случае с утра не касалась расческа.
— Сегодня утром на Вердиро я встретил Дженази.
Рука Ришари дрогнула и слегка изогнутый меч с округлой гардой, задетый неосторожным касанием, закатился под диван. Выругавшись, женщина сползла на пол, чтобы достать его оттуда.
— Ты опять испытывал терпение Белгорро? — спросила она хриплым и чуть напряженным голосом — меч не давался ей в руки. — В последний раз он чуть не убил тебя. Если бы не я…
— Это было пять лет назад, мама, — Ичиро поморщился. И постарался не выдать своего удивления отсутствием реакции на новость о дяде. — Я навещал Юрику. Вчера ей исполнилось шестнадцать.
Ришари, чертыхнувшись, поднялась на ноги и, взобравшись на спинку дивана, свесилась головой вниз, пытаясь достать меч уже с другой стороны.
Ичиро покачал головой и отвернулся.
— Я же сказала тебе забыть о ней.
— Дядя нашел ее.
Если бы тяжелый, оббитый кожей диван, свистнув у него над головой, разбил окно и исчез в океанских глубинах где-нибудь между берегом и линией горизонта, он бы не удивился. Его мать была несдержанна в своих эмоциях, об этом хорошо знали посвященные все континента. Но Ришари, подняв наконец меч, упала назад на раритетный предмет мебели, и, прижав клинок к груди — словно любимую игрушку — повернулась спиной к сыну.
Взгляд Ичиро на мгновение задержался на черных лакированных ножнах меча и его белой рукояти. Когда-то клинок принадлежал Дженази, и пролил столько крови, что уже ни одному обряду очищения не смыть с него леденящий запах боли и смерти. И не только запах. Только его мать могла держать это оружие в руках, любой другой же рисковал навсегда распрощаться с той конечностью, пальцы которой посмели сжаться на нем. Ичиро все еще помнил, как по юношеской глупости попытался вытащить его из ножен. Космический холод парализовал его руку на восемь часов, а с правой ладони по сей день не сошел нитевидный шрам.
С тех пор он больше никогда не прикасался к оружию. Любому оружию, созданному человеком.
— Я созываю «Стаю» и возвращаюсь на Вердиро. Уверен, что найдя Юрику, он отправится за Ранмаро, — ярость и страх, переполнявшие Ичиро, на мгновение дали о себе знать неразличимой человеческим ухом дрожью в голосе. — Там я его и встречу.
— Делай, что хочешь, — Ришари было совершенно все равно.
— Юрика, Ранмаро и Виктория приедут на Судо со мной. Как и Валерия. И ты не скажешь ни слова против.
«Ну после этого-то она должна мне хоть что-то возразить,» — мелькнула в его голове беспокойная мысль.
— Удачи, — на этот раз его мать позволила себе нотку сарказма. — А теперь оставь меня.
Ичиро вспомнил про тонкую, едва заметную полоску шрама на левой щеке матери и понял, что на самом деле не так уже и хорошо ее знает. Не проронив более ни слова, взбешенный тем, что она не верит в его силы, он покинул комнату, с трудом избежав соблазна хлопнуть дверью.
***