Запретный французский (ЛП)

— О! Не могу поверить, что еще не говорила тебе — ты знаешь, кого я видела прошлой ночью?
Следует многозначительная пауза, и я понимаю, что на самом деле должна угадать.
— К-Кейт Хадсон?
Она закатывает глаза.
— Нет, глупышка. Эммет был в «Парке номер 9» с очаровательной блондинкой. Я сидела через один столик от них, но не расслышала имени его спутницы. Может, ты ее знаешь? Она была выше ростом, и мне кажется, что я недавно видела ее в городе. Она была стройной, с короткой стрижкой. У нее потрясающая винтажная сумка от «Шанель», о которой я чуть не спросила. Она твоя подруга?
Я качаю головой.
Она определенно не подруга.
Ее улыбка увядает, и легкий румянец заливает щеки, она смотрит на свою бабушку в поисках поддержки.
— Ах, ну что ж. Уверена, что они всего лишь знакомые. Ты же знаешь, как это бывает…
Она хочет сказать, что среди представителей высшего света мужчины и женщины нередко расторгают браки или, в данном случае, фиктивные помолвки. Обычно это делается осмотрительно, но не всегда. Здесь нет папарацци, которые могли бы запечатлеть скандальные моменты, мы слишком осмотрительны, но сплетники вроде Виктории берут на себя труд выведать все непристойные подробности, чтобы разнести новость по свету.
Она едва ли первая, кто сообщает мне о походах Эммета. За последние несколько недель, это единственное, о чем со мной хотят поговорить:
— Вчера вечером он был с потрясающей женщиной в клубе «Сомерсет».
— На аукционе в Бостонской публичной библиотеке он шел под руку с женщиной.
— Мне показалось, что вчера вечером я видел его с кем-то на улице Сореллинас, но, возможно, ошибся…
Хоть я и хотела, чтобы сердце стало черствым, но, оказывается, невозможно не чувствовать себя уязвленной. Каждая история так же болезненна, как и предыдущая. Эммет, похоже, намерен разгуливать по городу с таким количеством женщин, с каким только сможет, и я уверена, что этим дело не закончится. Я давлю на раны, представляя, как он забирает их домой в конце ночи, ползет к ним, точно так же, как он делал это со мной на пирсе в Италии… его губы накрывают их губы, тяжелое тело прижимает их к кровати…
Когда Диана и Виктория уходят, бабушка встает, и вся тщательная грация и элегантность, которые она излучала последние два часа, мгновенно улетучиваются.
Она поворачивается ко мне, выражение ее лица становится убийственным.
— Он выставляет тебя дурой! — шипит она, глядя так, словно надеется, что я разделю ее ярость.
Я протягиваю руку и осторожно ставлю недопитый чай на кофейный столик, избегая ее взгляда.
— Он волен поступать, как ему заблагорассудится. Мы не женаты, — ровным голосом отвечаю я.
— Вы обручены и весь мир знает об этом! Дело не в церемонии или дурацком свидетельстве о браке.
— Не думаю, что это имеет значение…
— Имеет, но ты слишком молода и наивна, чтобы понять. А может, тебе просто все равно, но ты сделаешь, как я говорю, и приведешь его в чувство.
Я почти смеюсь.
— Ты слишком переоцениваешь меня, если думаешь, что это возможно. Эммет не подчиняется никому, кроме отца.
Я ошибалась, полагая, что это положит конец тираде. Если уж на то пошло, я только что усугубила ситуацию.
— Тогда, я полагаю, мне придется поговорить с ним.
Съеживаюсь и немедленно встаю, пытаясь поймать ее, прежде чем она выйдет из комнаты.
— Нет, пожалуйста…
Но она уже приняла решение. Не сомневаюсь, что в эту самую минуту она звонит Фредерику.
Глава 26
Эммет
Во мне живет гнев, который я не могу подавить. Если я занят, я могу почти забыть о его существовании, но он всегда на заднем плане, на слабом огне.
Всю вторую половину ноября и начало декабря я работаю как вол. Мотаюсь туда-сюда из Нью-Йорка в Париж. Я близок к завершению сделки по приобретению компании Leclerc & Co., и у меня было четыре встречи с командой реставрации из «Бэнкс и Барклай» по поводу новой штаб-квартиры GHV в Бостоне.
Я также продвинулся вперед в обустройстве своего дома. Хотя он и далек от завершения, в нем можно жить. Пирс Уотерхаус закончил меблировку нескольких комнат на первом этаже, и этого достаточно, чтобы я мог съехать из отеля Mandarin Oriental за две недели до Рождества.
  
Как только заканчиваю распаковывать последнюю коробку, я сожалею о своем решении.
В городе уже становится одиноко. Дни становятся короче, ночь с каждым днем наступает все раньше. Снегопад не прекращается, и из-за погодных условий все вынуждены сидеть по домам. В Mandarin Oriental я мог бы выпить что-нибудь в баре или поужинать внизу и почувствовать себя не таким одиноким и брошенным. В моем тихом доме это не так просто.
Праздники вступают в свои права. Здания по всему городу украшаются красными бантами и мерцающими огнями, а я, как Скрудж (прим. — персонаж повести Чарльза Диккенса «Рождественская песнь»), ненавижу все это и мечтаю, чтобы праздники прошли побыстрее. Кажется, счастливые семьи следуют за мной, куда бы я ни пошел. Я прохожу мимо детей, лепящих снеговиков, туристов на коньках, импровизированного киоска с горячим какао, которым заведуют две сестры с темными косичками, украшенными на концах зелеными и красными бусинками.
— Мистер! Эй, мистер! Хотите горячего шоколада?! — спрашивает меня младшая из них.
— Нет, — ворчливо отвечаю я, ускоряя шаг.
Клянусь, у нее на глазах выступили слезы. Я делаю всего два шага, после чего тяжело вздыхаю, поворачиваюсь и достаю из бумажника пятидесятидолларовую купюру, чтобы положить ее в пластиковый стаканчик, который до сих пор был наполнен только мелочью.
— О! СПАСИБО!
Я планирую провести Рождество, прикованным к рабочему столу. На самом деле, это вынужденная мера. Сейчас невероятно напряженный сезон для GHV. На четвертый квартал приходится больше всего заработков, и именно в это время приходится тушить больше всего пожаров. Даже Александр, кажется, сосредоточен на работе, что для него большая редкость.
Кроме этого, ничего не изменилось, в том числе в отношении помолвки с Лейни.
Отец нанял свадебного организатора после вечеринки по случаю помолвки, на которой я не присутствовал, но я заблокировал ее адрес электронной почты, а когда она создала еще один, заблокировал и его. Если свадьба и состоится, я ничего об этом не знаю.
Недавно мне позвонил папа, и как только я ответил, он стал упрекать и ругать меня на французском. Неблагодарный. Глупый. Импульсивный.
— Ты выставляешь ее на посмешище, разъезжая по городу с разными женщинами.
Ее — это Лейни.
— Мне все равно, есть ли у тебя любовницы, но ты будешь вести себя так, будто я правильно тебя воспитал. Ты будешь вести себя прилично и проявлять к Дэвенпортам больше уважения, чем сейчас.
Он решил, что его тирада убедит меня подчиниться, но я повесил трубку и позвонил Миранде, чтобы сказать ей, что мы должны пойти на ужин. Неважно где, это не имело значения, лишь бы было похоже на большой средний палец для отца.
Все это время, в суматохе праздников и ссор с отцом, у меня выработалась привычка, на которую я стал полагаться, секрет, который не раскрываю никому, кроме своего водителя, да и то только потому, что он принимает в нем непосредственное участие. По вторникам и четвергам, во второй половине дня, если у меня перерыв между встречами или я свободен, я говорю ему ехать к Моргану, и когда мы приезжаем, он паркуется перед галереей и не глушит «Рендж Ровер». Я не планирую выходить из машины, и он это знает.
Вместо этого я сижу и всматриваюсь в окна от пола до потолка в поисках Лейни. Мне не всегда везет, но иногда удается увидеть ее. Однажды она стояла прямо у входной двери и разговаривала с пожилой женщиной. Я не знал, кто она — художница, коллекционер, дилер, но они о чем-то увлеченно беседовали, и выразительная улыбка Лейни почти ощущалась через стекло. Я бы просидел так весь день, если бы позволял график.
В другой раз я застал Лейни, когда она уходила с работы, закутанная в толстый слой одежды, что я едва мог разглядеть ее лицо. Я посмотрел на небо, обеспокоенный тяжелыми облаками и обещанием еще большего снегопада. Тротуары уже были покрыты несколькими дюймами снега.