Инженер Петра Великого 7 (СИ)

Один. Под дулами восьми пистолетов. Ловушка захлопнулась. Выхода нет.
  
Глава 6
 
Восемь недвижных вороненых стволов смотрели на меня из темноты. Время, летевшее с бешеной скоростью, застыло. В ушах гудела кровь, натужно выли сирены, где-то далеко ухали разрывы. Весь этот хаос служил идеальным прикрытием для тихой, бесславной смерти.
  
Стоя в центре этого кольца, я заставил свой мозг, вечного спасителя и главный инструмент, лихорадочно анализировать ситуацию. Вариантов было немного. Точнее, их не было совсем. Физически сопротивляться — безумие. Я не фехтовальщик и не гренадер, любая попытка выхватить пистолет закончится одним — залпом. Кричать? Бессмысленно. В этом аду никто не услышит. Единственный шанс — тянуть время. Говорить. Заставить их сомневаться.
Однако какая-то важная пружина во мне сломалась. Вместе с планом рухнула и вера в собственную непогрешимость. Глядя на упрямое лицо Сытина, на искаженное горем лицо артиллериста, я впервые по-настоящему усомнился в себе.
А что, если они правы?
Что, если вся моя гениальная конструкция — лишь плод тщеславия? Я, человек из будущего, возомнил себя демиургом, способным перекроить реальность по своим лекалам, и так увлекся инженерным изяществом замысла, что забыл о главной переменной — о людях. О Хвостове, что лежит на бруствере. Об отряде Разина, посланном по сути на убой ради красивого маневра. Об Орлове, который, возможно, уже мертв, уперевшись в стену, которой не было на моих чертежах.
Ведь я мог ошибиться. Мог. Вся моя разведка — лишь наблюдения в трубу. Заряды — кустарщина из подручных материалов. План — не более чем рискованная авантюра, построенная на допущениях. В то же время Сытин и его люди оперировали другим — опытом войн, осад, сотен таких же безнадежных ситуаций. Их тактика была проста и предсказуема, но, возможно, единственно верна: ждать. Да, это медленная смерть от болезней, однако мой путь привел к смерти быстрой и позорной.
На мгновение показалось, что все происходящее справедливо. Я заигрался. Поставил на кон чужие жизни, и ставка не сыграла. Теперь пришло время платить. Арест, унизительный финал под дулами пистолетов тех, кем я пренебрегал, — вот она, расплата. За Хвостова. За Орлова. За собственную гордыню.
Опустив руки, я давал понять, что не стану сопротивляться. Почти готовый принять их условия, подписать собственное отречение и уйти в тень, лишь бы прекратить этот кошмар, лишь бы остановить бессмысленную гибель людей Разина. Пусть командует Сытин. Пусть будет его медленная, но «правильная» война.
Я поднял на полковника глаза, готовый произнести слова капитуляции. И тут все изменилось. В его взгляде проступило нечто иное. Не забота об армии или боль за погибших, а плохо скрытое, хищное торжество старого интригана, который наконец-то дождался своего часа, чтобы унизить и растоптать выскочку, затмившего его. Он упивался моей неудачей.
Одного этого взгляда, одной этой искры злорадства хватило, чтобы мгновенно выжечь во мне все сомнения. Апатию и отчаяние вытеснила ярость.
Нет. Я не сдамся. Не ему. Не им.
Мой план мог провалиться, но он был единственным верным исходя из задач, поставленных Государем. Их путь — гарантированная гибель. И я не позволю им увести за собой всю армию. Пусть умру здесь и сейчас, но этой победы я им не отдам.
Я криво усмехнулся, глядя в глаза полковнику.
— Что ж, Сытин… Поздравляю. Вы дождались своего часа.
Моя усмешка, похоже, стала последней каплей. Лицо Сытина побагровело, а рука, державшая пистолет, дрогнула.
— Взять его! — рявкнул он, шагнув вперед. — И забрать оружие!
Двое офицеров, стоявших ближе всех, послушно двинулись ко мне: капитан-кавалерист с лицом, изрезанным шрамами, и поручик, старательно избегавший моего взгляда. Не двигаясь с места, я с холодным любопытством следил за приближением развязки. Еще секунда — и они схватят меня за руки.
— Господа офицеры, позвольте поинтересоваться, что здесь происходит?
Голос, прозвучавший из темноты за их спинами, был спокоен, я бы сказал, что даже ленив, но сталь в нем заставила всех вздрогнуть. Офицеры замерли на полушаге. Сытин резко обернулся, его лицо исказила гримаса досады.
Из мрака, неторопливо вышел поручик Дубов — тот самый, которому я поручил «Глас Божий», мой верный «охранник» из Игнатовского. В его руках было нечто, отчего у видавших виды штабных вояк глаза полезли на лоб. Компактное, хищное оружие из вороненой стали и темного дерева, не похожее ни на что из виденного ими ранее. Мой личный, единственный доведенный прототип — СМ-2 «Шквал», который я хранил в походном сундуке. Стырил, засранец?
Остановившись в нескольких шагах, Дубов обвел взглядом меня в окружении, восьми нацеленных пистолетов. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он не выглядел испуганным или удивленным. Дубов выглядел человеком, который пришел на работу.
— Поручик, вы не вовремя, — прорычал Сытин, первым придя в себя. — Здесь военный совет. Вернитесь на позицию!
— Моя позиция там, где мой командир, господин полковник, — ровным голосом ответил Дубов и шагнул ближе, вставая со мной плечом к плечу. Затем, игнорируя направленные на нас стволы, обратился ко мне: — Ваше благородие, по приказу капитана де ла Серды, мы не спускали глаз с ваших недоброжелателей. Капитан предупреждал, что у ваших недругов нервы могут оказаться слабыми. Похоже, он как в воду глядел.
Де ла Серда. Моя служба безопасности. Так вот он, мой «рояль в кустах». Появление Дубова — не слепая удача, а срабатывание предохранителя, который я сам и установил. Офицеры переглянулись, их уверенность заметно пошатнулась. Одно дело — бунтовать против зарвавшегося фаворита, и совсем другое — идти против его личной, преданной до мозга костей охранной структуры.
Сытин, побагровев еще больше, промолчал. Дубов же, полностью его игнорируя, с неподдельным, почти детским любопытством повертел в руках «Шквал».
— Тяжелая штуковина, ваше благородие, — протянул он, взвешивая оружие. — Куда тяжелее, чем кажется.
Словно невзначай, он плавно повел стволом, и мушка его диковинного оружия замерла точно на переносице полковника Сытина. Движение было таким естественным, таким будничным, что стало от этого еще более жутким.
Среди мятежников прошел нервный ропот. Они не понимали, что это за оружие, но его вид, эргономика, уверенность, с которой оно лежало в руках Дубова, — кричало об опасности. Их громоздкие, однозарядные пистолеты вдруг показались неуклюжими, устаревшими игрушками. Тот самый молодой подпоручик, что прятал глаза, едва заметно опустил ствол своего пистолета.
— Вес обманчив, поручик, — ответил я, включаясь в игру и чувствуя, как возвращается самообладание. — Он нужен для баланса, чтобы отдача не уводила ствол при быстрой стрельбе.
Восемь пар глаз недоуменно уставились то на меня, то на Дубова, силясь понять суть этого странного диалога. У артиллериста на лбу выступила испарина, его взгляд прикипел к темному отверстию «Шквала», направленному на командира. Они попали в собственную ловушку: выстрелить первыми означало подписать смертный приговор Сытину, ведь этот сумасшедший поручик наверняка утащит его с собой на тот свет. А Дубов, казалось, никуда не торопился — наслаждался моментом.
  
Сытин, чья кожа пошла серыми, землистыми пятнами, наконец не выдержал этого психологического давления.
— Что за игры, поручик⁈ — прошипел он. — Уберите эту дьявольскую игрушку! Вы совершаете преступление!
Дубов медленно повернул к нему голову, однако ствол «Шквала» не сдвинулся ни на миллиметр.
— Преступление, господин полковник, совершаете вы, подняв оружие на старшего по званию во время боя. Я же лишь исполняю свой долг — защищаю командира. А насчет игрушки… — он снова посмотрел на меня, — ваше благородие, а ведь вы так и не рассказали толком, что это за диковина. Наслышан, но в руках держу впервые. И как она в деле?