Прорыв
Наум курил, не переставая. От окурка зажигал следующую. Потрогал свои большие веснущатые уши за мочки, горят. Поднялся, взглянул на себя в облезлое зеркало. Глаза провалились, под глазами тени. Когда выматывался, лицо вытягивалось к носу. Не Наум -- Буратино в роговых очках. Ч-черт, и сейчас близко к тому. Хотелось пошутить -- подбодрить. Нет, не шутилось. Покачивался взад-вперед, точно в молитве, от отца привычка, протянул настороженно, с вопросительной интонацией: -- Ребята, а если я подыму всех на ноги. Гуля, тебе дадут работу в университете, как историку. Возьмут в штат. Получишь от них официальное письмо-о. И Сергуня Государственную где-либо, с постоянством, чтоб ни от кого не зависеть, а ? Не отвечайте сейчас. Завтра я буду в Хаясе. У меня там дело. Затем, перед отлетом, заеду. Выпьем посошок на дорожку. Тогда ответите, а?..Смейтесь надо мной! Смех -дело здоровое. Я в лепешку разобьюсь, выужу вас, куда бы вас ни занесло, а?
Утром Наум вызвал такси, усадил в него молодых из Бухары и отправился в Хаяс. Ему махали руками изо всех окон. Только Гуля не махала...
Улица "Реджина-Маргарита" в Риме большая, шумная, дже горластая. У нее своя жизнь. Еврейский "Хаяс"кажется самым тихим местом.
У массивных дверей "Хаяса" двое карабинеров. Плечи со спортивным разворотом. Ноги расставили пошире. Сбоку, во дворике, толпятся люди в новых костюмах и плащах "болонья" из ГУМа.
Наум подтолкнул оробевших бухарцев к дверям "Хаяса". Поднялись на второй этаж, в приемную.
-- Куда новеньким? -- спросил Наум у рослого парня-секретаря. Тот повертел в руках синие "лессе-пассе" бухарцев, показал иа кабинет. -- А вы куда?!
-- К председателю! Он не председатель? Будем называть его председателем!
К председателю "Хаяса" вели другие двери. Там стоял огромный мужик, толпились люди, которые пытались доказать ему, что они заранее звонили по телефону, записаны на прием. Их ждут. Мужик сверялся по бумажке, так ли это? Если нет -- отталкивал.
Наум самодовольство всегда ненавидел, а после Техногона оно вызывало порой приступ бешенства. Лоснящаяся рожа вышибалы излучала самодовольство. -- Я к председателю! -- сказал Наум. -- Вам назначено? -- У меня письмо к нему!
-- Пер-рдадим! -- ухмыльнулся вышибала и закрыл собою дверь
-- Хэлло! -- крикнул Наум в приоткрывшуюся дверь по английски. -Уберите этого бандита!
Английский язык несколько смутил вышибалу, тем более за дверью началось какое-то движение. Высунулась женская голова, и Наум спросил гневно на иврите: -- Это Хаяс или дворец персидского шаха? От кого вы забаррикадировались? -- И двинулся к дверям, Оторопевший вышибала посторонился.
Председатель "Хаяса", пухловатый, с седыми бачками и выражением достоинства на высоколобом породистом лице, походил бы на Директора Национального банка или конгрессмена, если бы не слезящиеся, красные от бессонницы глаза и чуть дрожавшие пальцы рук; похоже, работа у председателя была для здоровья вредной.
-- Вы Наум Гур? -- спросил он по-английски. -- Из Тель-Авива звонили. Дважды... Нет, когда им нужно, они звонят... О встрече с вами объявлено. Автобусы привезут людей из Остии и Ладисполя ~ он взглянул на ручные часы, -- через сорок минут.
-- Спасибо! -- Наум корректно склонил голову. -- Но у меня с вами! -другой разговор. Разрешите?
Тот настороженно кивнул.
-- Вы существуете почти сто лет. Со дня первых погромов на Руси. Если не ошибаюсь, с 1881 года. Так?.. Вы спасли четыре миллиона евреев и отказываетесь помо-очь ста пятидесяти семьям. Что случилось? Председатель оказался человеком понятливым.
-- Сострадаем, но, увы, ничего не можем. -- Лицо его сразу приняло выражение скучное и официальное. Но он тут же откинул голову, отчего чувство достоинства, выраженное всей его плотной фигурой, обрело оттенок воинственности.
Он хотел сесть, но раздумал. Так они и остались стоять, переминаясь с ноги на ногу.
-- Вы организация не политическая... Та-а-ак! Почему же вы встали на колени перед политиками. Извините, перед п о л и т и к а н а м и, да еще с откровенными замашками душегубов, которые посмели загнать евреев в гетто. Вы не видите в этом, по крайней мере, нарушения собственно-о-ого устава? -Наум пропел "собственно-о-ого" крайне иронично.
Председатель отвел голову назад, приподнял плечи, и так и стоял некоторое время. Он походил уже не напредседателя, а на памятник председателю Хаяса, и Наум решил откланяться. Но вот памятник ожил. Председатель склонил голову набок, как птица, которая пытается разглядеть что-то получше.
-- Простите, господин Гур, о вас звонили из Министерства иностранных дел Израиля. Вы, простите, не разделяете позиции министерства в данном... э-э...
-- Не разделяю! Более того, не разделяю позицию Ве-эликого и мудрейшего Американского Еврейского Конгресса, которому они, и, простите, вы так же неотрывно смотрите в рот,: все эти годы "не замечаяя" выверты наших танцоров. А о последнем "па" и говорить нечего -израильское гетто в Европе -- открытое преступление против еврейства. Более постыдное, чем, скажем, английская блокада Палестины после второй мировой. Вы согласны, надеюсь?..
-- Э-э-э... С одной стороны, конечно, акт безнравственный... э-э-э... я бы сказал, скандальный, но, видите ли...э-э-э...
-- Глубокоуважаемый господин... -- Наум назвал председателя по имени. -- Вы -- еврей, как я догадываюсь. -- Наум показал рукой в сторону бокового столика, на котором лежали красиво переплетенная папка и черная кипа, видно, председатель собирался на какой-то митинг в синагогу. -- Даже в Библии сказано, что спасти еврея от неволи... хотя бы одного... важнее, чем пойти в синагогу. Председатель всплеснул руками, как истый еврей.
-- Господин Гур, вы выразились очень точно. "Из неволи"... Израиль -свободное государство. Возможен ли беженец из свободного государства? Прислушайтесь, как это звучит: евреи -- беженцы из свободного еврейского государства! Абсурд!
-- Сто пятьдесят семей -- это криминальные элементы, убегающие от суда?
-- У нас нет таких данных.
-- Вы помогаете даже вьетнамцам и камбоджийцам, это делает вам честь... На каком же основании вы, международная организация, отвернулись от евреев, почему-то бегущих из свободной страны? У вас сложности с американским законодательством? Но ведь есть другие материки, десятки государств. Вы даже не делаете попыток с ними договориться. По-очему? У вас есть приказ? Документ! Вам посоветовали устно? Чтоб история прокляла вас, а не их? -Наум показал пальцем в потолок.
Председатель молчал, и Наум прищурился недобро, добавил, кривя губы: "И сказал Господь Каину, где Авель, брат твой?" Думаете, история обойдется с вами мягче?.."
-- Господин Гур, есть... э-э-э... обстоятельства, о которых я не вправе, как официальное лицо...
-- Даже теряя лицо?
Председатель, откинув голову, снова превратился в памятник самому себе. Он смотрел куда-то ввверх, нервно-уязвленный и недоступный. Такими бывают памятники генералам, проигравшим свое главное сражение.
Наум вышел в приемную, где колыхалась взопревшая очередь. Подождал, пока секретарша не сообщила ему, что автобусы из Остии и Ладисполя прибыли, и лекция может начаться. Он спускался по лестнице, когда его окликнули:
-- Господин Гур! Господин Гур!
Наум в два прыжка оказался наверху.
Председатель стоял в глубине приемной у своей распахнутой двери, оставив очередного посетителя в абинете. Дышал тяжело.
-- Господин Гур! Вы не будете возражать, если мы запишем ваше выступление на магнитофон?
Неуютный холодный зал "Хаяса" был полон. Сотни две лиц смотрели на Гура: у Наума возникло щущение, что лицо -- одно. Одно-единственное, самодовольное, холодно-самоутверждающееся. Словно в Хаясе, вместе с первыми деньгами, им выдали по маске, и вот на каждом -- эта маска упрямца и скептика. Впечатление было столь тяжелым, что Науму захотелось обругать их и уйти.