Проданная сводным братьям (ЛП)

Обычно мы втроём жестко трахаем её, потому что Хонор это нравится, но сегодня Нейт трахает её медленно и размеренно, каждое движение глубокое и целенаправленное. Он тоже не задерживается так долго, как обычно. Как только Хонор кончает, он опустошает себя и остаётся в ней ещё долгое время после этого. Поцеловав её в лоб и губы и признавшись в любви, он, наконец, отодвигается, освобождая место для меня.
Улыбка Хонор, когда я вхожу в неё, возможно, самое прекрасное, что я когда-либо видел. То, как её глаза встречаются с моими, когда я начинаю двигаться в ней, заставляет меня чувствовать себя супергероем и напоминает мне, что я самый счастливый мужчина в мире. Что ж, один из трёх самых удачливых.
Я тоже долго не протяну. Мысль о том, чтобы оправдать доверие, превратить это в нечто большее, заставляет меня слишком сильно сдерживаться. Я возбуждаю её, прижимая палец к её клитору, и когда её киска пульсирует вокруг моего члена, я отпускаю её, вливая в неё всё, что у меня есть глубоко внутри.
Когда Килиан приступает последним, он часто теряет терпение, и я жду, когда он скажет «моя очередь», пока задерживаюсь в Хонор, но он не торопит меня. Когда я наконец выхожу из игры, надеясь, что мои ребята — пловцы олимпийского уровня, я касаюсь губами губ Хонор и получаю в награду ещё одну несравненную улыбку.
Мой старший брат, ухмыляясь, устраивается между ног Хонор.
— Думаю, у нас здесь больше шансов, чем у большинства.
— В три раза больше шансов, — соглашается Нейт.
— Я не знаю… — говорит Хонор, и её щёки заливаются румянцем. — На всякий случай, я думаю, нам лучше продолжать попытки всю ночь напролёт.
Нейт
— Не забывай дышать, — говорю я, чувствуя себя нелепо в зелёном халате и шапочке, которые нас заставили надеть в больнице.
— Да, Лайл, ты выглядишь так, будто вот-вот потеряешь сознание, — ухмыляется Килиан. По правде говоря, лицо Лайла побледнело. Но сейчас я сосредоточен не на нём.
— Я разговаривал с Хонор.
Несмотря на напряжение на её лице, она выглядит красивой. Её глаза горят яростью, как у женщины-воина. Хорошо, ей это понадобится. Не важно, как сильно мы её любим и поддерживаем, это то, что она должна сделать сама.
Приходит новая акушерская медсестра, и мы вынуждены повторять процедуру ещё раз, когда она спрашивает, почему мы все трое находимся в палате.
— Семейная традиция, — объясняю я. — В каждом поколении при рождении первенца присутствуют представители предыдущего поколения.
Это было неубедительно, но мы хотели, чтобы медицинский персонал сосредоточился на Хонор и ребёнке, а не на наших нетрадиционных отношениях.
Кроме того, мы вчетвером придерживаемся четкого подхода к этому вопросу, и это всё, что имеет значение. Килиан, Лайл и я считаем Хонор своей женой. И она думает о нас как о своих мужьях.
— Сожми мою руку, если нужно, — молвит Килиан. Мы говорили людям, что он отец ребёнка, но на самом деле никто из нас не знает наверняка. И никому из нас нет до этого дела. Всё, что волнует меня и моих братьев, — это чтобы ребёнок и Хонор были здоровы.
Хонор ахает, и акушер-гинеколог говорит ей тужиться. Лицо Килиана бледнеет, в то время как лицо Лайла начинает зеленеть. Но это то, ради чего мы тренировались.
— Встань с другой стороны от неё, — рявкаю я на Лайла. Через мгновение он это делает. Он убирает волосы с её лица и целует её в лоб. К счастью, медицинский персонал занят, потому что они думают, что он её шурин.
— Держите ее ноги, — говорю я. Кил и Лайл должны это знать. Мы потратили бесчисленное количество часов, готовясь к этому моменту. Несмотря на серьёзность ситуации, Килиан ухмыляется.
«Держи ее за ноги», — это то, что мы часто говорим друг другу в разных ситуациях.
Врач говорит ей тужиться, и Хонор кричит, когда она надавливает на них. Она изо всех сил сжимает руки моих братьев, и я вижу, как они стараются не поморщиться. Я всегда думал, что это клише, когда такое происходит в кино, но, очевидно, это реальность.
Тридцать минут спустя Хонор совершенно выбилась из сил. Она откинулась на подушку, её белоснежная кожа покрылась потом. На лицах Кила и Лайла тоже читается напряжение. Мы все трое взяли бы эту боль на себя, если бы могли, но это то, что она должна сделать сама.
 
Когда приходит время тужиться снова, становится ясно, что ей осталось совсем немного. Я встречаюсь взглядом с Килианом, и он кивает.
— Мы позаботимся об этом ребенке наилучшим образом, — говорит он ей тихим и ровным голосом. — Мы собираемся позаботиться о том, чтобы у ребёнка была счастливая, здоровая и безопасная жизнь. Ничто не помешает нам дать этому ребёнку всё, чего нам не хватало в детстве. Я обещаю тебе. Мы сделаем всё, что в наших силах.
— Обязательно, — говорит Лайл, и я говорю то же самое.
— Но сейчас ты единственная, кто может помочь малышу появиться на свет. Как только малыш появится на свет, мы будем окружать его любовью, но сейчас всё зависит от тебя, Хонор.
— Мы знаем, что ты справишься, — добавляю я. — Ты станешь самой замечательной мамой на свете — и это начинается прямо сейчас. Тебе нужно приложить все усилия, чтобы мы смогли встретиться с нашим ребёнком, — мне абсолютно безразлично, что думают врачи и медсёстры о наших отношениях. Я поглаживаю голую икру Хонор. — У тебя получится, мамочка.
На её ресницах повисают слёзы, когда она кивает. Она явно собирается с силами, а затем напрягается всем телом.
— Хорошо, — говорит одна из медсестер. — Сделай это ещё раз, вот так.
Я хватаю Хонор за лодыжку, когда она делает самый сильный толчок. Я хочу прикоснуться к ней, когда она производит на свет нашего ребёнка. Мы с братьями осыпаем её словами ободрения, которые, я сомневаюсь, что она вообще слышит, но ей это и не нужно. Она полностью сосредоточена.
У неё получилось.
Затем ещё один толчок — и ещё один крик — и вот уже ребёнок на руках у доктора. Я в полном восторге от новой жизни, которую мы создали. Я восхищаюсь силой своей жены.
И я по уши влюблён в этого нового крошечного человечка.
— Это мальчик, — говорю я.
Слёзы градом катятся по щекам Хонор, когда Кай и Лайл целуют её.
— Ты потрясающая, — слышу я, как Лайл говорит ей об этом.
Когда ребёнка прикладывают к груди Хонор, я понимаю, что цикл прерван. Этот прекрасный маленький мальчик не узнает пренебрежения и мучений. Он не узнает о разрушительной силе родительской жестокости. Всё, что он узнает, — это любовь.
Я вижу любовь в комнате — она почти видна, вибрирует вокруг нас, как гидролокатор. Врачи и медсёстры не имеют значения. Всё, что имеет значение, — это наша маленькая измученная компания: Хонор, Килиан, Лайл, малыш и я.
Мы семья, и всегда будем ею.
Это единственное, что имеет значение.
Килиан
Ещё четыре года спустя
— Нет, Оливер, — терпение Хонор на исходе из-за того, что наш сын командует другими детьми на вечеринке по случаю своего трёхлетнего дня рождения.
Я знаю, что трудно сказать наверняка, но бывают дни, когда я задаюсь вопросом, не мне ли повезло обрюхатить нашу сексуальную жену с первого раза. Он такой своенравный и решительный, что кажется мне до жути знакомым. Я могу только надеяться, что смогу стать таким отцом, каким наш отец никогда не был.
Нет, не надеюсь. Я буду.
А это значит, что нужно объяснить моему — нашему — сыну, что он не всегда может быть главным, и даже если он старше некоторых, я надеюсь, это не его работа — всегда командовать. Или принять на себя основную тяжесть жестокого обращения, с которым, я надеюсь, он никогда не столкнётся. Нет, если у меня будет право голоса на этот счёт.
Пока Нейт и Лайл гоняют других детей по двору, играя в салочки, я забираю Оливера, чтобы отвести его в тихую гостиную для небольшой беседы один на один. Как мужчина с мужчиной, если хотите. Хонор с благодарностью смотрит на него, прежде чем её отвлекает один из его друзей, который хочет ещё один хот-дог. Роскошные поместья и богатые семьи не имеют значения. Дети по-прежнему любят простые вещи.