Три пути (СИ)

Впереди показался невысокий палисад. Мальчик вздохнул, предвкушая головомойку, но вдруг приметил необычное. Хуторяне сгрудились на площади меж тремя домами и чего-то ждали. Вон дядя Эймунд — оделман хутора и мамин брат. Вон Горм — мастер по оружию. А вот Илза, при ней стервецы Гуннар с Рагнаром. Матери только не видно. Атли не хотел упустить ничего важного и заковылял быстрее.
Послышался стук копыт, и на площадь въехали всадники. Прыг и Скок заплясали на конской сбруе, привлекая внимание к передовому. Это был грузный мужчина с густой рыжей бородой, заплетённой в две массивных косицы. Буйная шевелюра перехвачена кожаной лентой. На мощных плечах — зелёный плащ с серебряной фибулой. Под ним — роскошная шёлковая рубаха. Алая, как кровь из горла. На поясе — меч заморской работы в простых потёртых ножнах. Хе́рсир Гу́дмунд. А чуть поодаль — его хирдманны, пятеро.
Атли хорошо помнил херсира: раньше он и другие рутсинги были частыми гостями на хуторе. Неудивительно, ведь Гудмунд — старый друг и побратим Эймунда, на их счету десятки походов и сотни битв плечом к плечу. В одном из таких походов дядя потерял руку, в другом — сгинул отец Атли. Волна смыла его с палубы, когда корабль попал в шторм у берегов Фиордланда.
Предводитель рутсингов остановил коня в пяти шагах от оделмана и склонил голову в приветствии.
— Здравствуй, Эймунд Гаральдсон, кровный брат и брат по оружию, — проговорил он низким, хриплым, как боевой рог, голосом. — Дашь ли приют мне и моим людям в стенах твоей усадьбы, да стоит она крепко до самого Ранъяра́ди?
— Приветствую могучего херсира, — откликнулся дядя Эймунд, так же склонив голову, — мой дом — твой дом, Гудмунд Магнуссон.
Улыбка тронула толстые губы рутсинга. Он ловко, будто мальчишка, соскочил с коня и порывисто обнял хозяина хутора.
— Две зимы от тебя не было никаких вестей, — проговорил Эймунд, когда объятия разомкнулись.
— Я служил моему ярлу, — тряхнул шевелюрой Гудмунд. — Славные дела творились на западе, и много смелых мужей отправилось в Гъялдсхе́йм. Га́рир и Бра́ги там, пируют с Хёганом. Но я уже набрал удальцов — пойдём на всех вёслах!
— Добро. А вы что застыли? — крикнул Эймунд хирдманнам. — Аль не рады мне? Си́гольд, образина, хорош детей пугать — слазь с коня! Бья́рне, что, дар речи потерял? Где виса в мою честь? Ти́лле, Сту́рле, чего мнётесь, как красны девицы?
Под смешки и весёлые крики хуторян, рутсинги слезали с коней, сердечно приветствовали Эймунда, искали в толпе друзей да знакомцев.
Вниманием Гудмунда завладела Илза, сияющая, как альмарское серебро. Справа от неё стоял Рагнар, слева — Гуннар. Мальчишки пожирали херсира восторженными взглядами.
— Прибей меня Гар, если это не прекраснейшая из хозяек! — воскликнул Гудмунд и склонился в шутливом поклоне. — Не будь здесь твоего мужа, я б тут же дал волю рукам!
— Так дай им волю, могучий херсир, — игриво подбоченясь, откликнулась Илза, — ведь у тебя-то их две!
Кто-то рассмеялся, но большинство подавленно замолчало, видя, как багровеет лицо Эймунда.
— Так-то так, — поспешно откликнулся Гудмунд, — но по тому, что между ног, мы с твоим мужем на равных!
Рутсинги поддержали вождя громким смехом, хуторяне присоединились к ним. Оделман улыбнулся и махнул рукой.
— А это у нас кто, — продолжил херсир, хитро глядя на Гуннара, — хорошенький мальчик или страшная девочка?
Красавчик зарычал и кинулся на обидчика с кулаками. Херсир принял удары мальчишки, ловко ухватил его за волосы и, смеясь, прижал к себе.
— Но-но, пошутил я, — сказал он вырывающемуся Гуннару. — Пара шрамов добавит тебе мужественности. И скоро будет возможность их заработать.
Гудмунд отпихнул драчуна и перевёл взгляд на Рагнара.
— Тебя я не стану дразнить: ты смотришь волком и крепок, как молодой дубок. Занимаешься каждый день?
Кузен утвердительно тряхнул длинной чёлкой.
— Горм учит его владеть оружием, — вклинилась Илза, — и говорит, что Рагнар — обоерукий!
— Хо-хо, — херсир взялся за бороду, — обоерукие нам нужны. Отпустишь их со мной следующим летом, брат?
 
— Почту за честь, — сказал Эймунд. — Но ты ведь не за этим приехал, верно?
— Верно. Мне нужны кое-какие припасы и телеги, чтоб отвезти их к Адальфьо́рду. Там нас ждут «Морской Пёс» и остальные.
— Куда потом?
— В Поморье, — был ответ. — Оттуда вместе с Хъёрлёвом Быстрым и Аре Пол-уха пойдём в Гулленгрё. Если повезёт, и к вэлам заглянем.
— Понял тебя, брат, — сказал оделман, и Атли показалось, что во взгляде его промелькнула тоска. — Хоть вы и торопитесь, но так просто я вас не отпущу. Не каждый день у нас такие гости! Горм, приготовь повозки! А ты, женщина, — бросил он жене, — распорядись насчёт пира!
Толпа оживлённо загалдела и начала расходится. Часть хуторян отправилась по своим делам, несколько мужчин ушли с Гормом, а кому-то не повезло попасться Илзе, раздающей указания направо и налево.
Атли застыл в раздумьях. Стоило, наверно, сразу пойти к тётке с повинной, но очень уж не хотелось. Может, лучше укрыться в ближнем лесу да поиграть с Прыгом и Скоком? В кутерьме, царящей нынче на хуторе, вряд ли кто будет его искать. Кому нужен ни на что не годный Подкидыш?
— Атли, вот ты где! — мягкая рука взъерошила его тёмные волосы и плавно опустилась на плечо. — Что случилось? Твоя тётка опять жаловалась на тебя.
— Мама, я…
— Синяк, синяк, ссадина, — Фре́йдис бегло осмотрела лицо сына. — Опять Рагнар с Гуннаром? Атли, — вздохнула она, — если не научишься давать сдачи, так и будешь всё время бит.
— Но они ведь скоро уйдут, — Атли глянул на неё с мольбой, — так?
— Так, — кивнула Фрейдис, — но младшие повторяют всё за ними. И, когда твои братья уплывут за море, здесь найдётся, кому тебя колотить. Ты понял меня?
Атли не ответил. К ним, неторопливо беседуя, приближались Эймунд и херсир. Последний, завидев Фрейдис, остановился и учтиво кивнул. Мать сдержанно поклонилась в ответ.
— Вечером пир. У нас много работы, идём, — сухо сказала она и потянула сына за собой. — Идём, Атли.
И всё же мальчик запомнил, как пристально смотрел им вслед Гудмунд и как на плечо его, словно утешая, легла единственная рука оделмана.
***
Атли не любил пиры. Взрослые на них громко кричали, пили горькое пиво и странный мёд, от которого мутилось в голове и схватывало горло. Но на сей раз дядя был неумолим, и Атли пришлось занять место рядом с матерью. Которая, по всему, тоже не горела желанием пировать.
Во главе стола посадили Гудмунда, Эймунд сел по правую руку, Илза — по левую. Только что она трясла перед носом херсира зажаренной куропаткой, восхваляя охотничьи способности Гуннара. «Великий охотник» сидел рядом с отцом и строил Атли дурацкие рожи. Рагнар глумливо скалился и заливал в себя кружку за кружкой, стараясь не отстать от взрослых.
Скальду Бьярне по прозвищу Медоглас никак не сиделось на месте. Он постоянно вскакивал. То предлагая здравицу за хозяев, то вспомнив славную сагу, то как сейчас — шлёпнуть по заднице смазливую рабыню, которая принесла наполненный кувшин. Силу Медоглас не рассчитал, и девушка, ойкнув, пролила пиво на Сигольда Полуротого. Худого как жердь, седого, заслуженного рутсинга. Сигольд ощерился и двинул Бьярне в челюсть недогрызенной костью. Это вызвало новый взрыв пьяного смеха, а Бьярне, слегка шепелявя, выдал очередную «забавную» историю.
Напротив Атли c Фрейдис сидели братья-близнецы Тилле и Стурле. Одинаковые, безбородые, с длинными светлыми волосами, они мало пили, а говорили и того меньше. Наблюдать за ними было скучно. Мальчик бросил взгляд на другой конец стола. Гудмунд вежливо внимал болтовне тёти Илзы. При этом порой посматривал на мать. В этих взглядах Подкидышу чудилась застарелая боль и какая-то мрачная тайна.
Херсир нравился мальчику. В нём не было высокомерной угрюмости дяди Эймунда, пустого бахвальства Медогласа, коварной скрытности Полуротого. От Гудмунда веяло спокойной силой, мудростью и проникновенной усталостью зрелого мужа, воина и вождя. Такой встречает невзгоды со стойкостью камня, а победы — с прозорливым спокойствием.