Почтовые (СИ)

— Сначала потренируешься на Мурзике: он не летает, только бегает. Из сложностей — резко прыгает и может передвигаться по стене. Поэтому помни: шлем, защита и осторожность!
— А можно будет на нем и дальше ездить?
Перспектива летать на гигантских кошках меня смущала. Да, признаться честно, я отчаянно трусила. Я даже на лошади верхом не каталась, только на карете в парке развлечений да на телеге в деревне у деда.
— Нет. Во-первых, он уже не молодой, быстро устает, к тому же хромает на заднюю левую лапу. А во-вторых, есть у него такая фишка: в холод или в стрессовой ситуации впадает в спячку на несколько дней, а это ужасно неудобно.
Я вздохнула: да, неудобно, но, если честно, такой особенности Мурзика можно только позавидовать. Это же какая красота: сложный момент, а ты р-раз и спать завалилась. И пошло оно все лесом!
Мурзик хрустел яичной скорлупой и внимательно рассматривал нас оранжевыми глазами.
— Он точно не отжует мне ногу? — с беспокойством спросила я.
— Нет. Вот, держи, — Мария протянула мне деревянный свисток. — Носи с собой. Свист для наших птичек и кошек будет означать, что ты своя.
Я взяла свисток. Внутри него с глухим стуком перекатывался какой-то камень.
— Так я свистну?
Мария кивнула. Я поднесла свисток к губам и, набрав в легкие побольше воздуха, со всей дури дунула в него. Ничего. Я попробовала еще раз.
— Он что, бесшумный? — удивилась я.
— Абсолютно, — кивнула Мария. — И настроен только на наших гигантов. Очень удобно! Можно подзывать их, если они улетели, или наоборот.
— Наоборот?
— Я научу тебя высвистывать команды.
— А сейчас я что-то приказала?
— Нет. Простой дурной свист означает, что ты своя, — засмеялась Мария.
Она снова погладила Мурзика по гребешку. Потом достала из кармана галифе большое яблоко, закинула в его широкую пасть и пояснила:
— Мурзик всеяден. Это очень удобно!
Я подошла к Мурзику и тоже протянула ему руку. Ящерица шумно обнюхала меня и облизнула ладонь раздвоенным шершавым языком. Я неожиданно успокоилась, погладила Мурзика по гребню и провела рукой по шипастой голове. Тот радостно захрюкал.
— Ты понравилась ему, — обрадовалась Мария.
Седла, сбруя и все необходимое для верховой езды лежало в отдельном шкафу. Дежурство на конюшне распределялось между сотрудниками по дням. Уход за животными и птицами был, как сказала Мария, обыкновенный: покормить, почистить, выгулять.
— И все же откуда у нас такие животные? — снова спросила я.
— Переданы нам в дар по решению Тэна и при поддержке местного духовенства. А так, это какие-то древние виды, сохранившиеся со стародавних времен. Встречаются высоко в горах или в лесах. Там, где мало людей и охотников, желающих поживиться на их продаже. Обычно их ловят для правителей и аристократов. Поймать их очень сложно, в неволе они размножаются плохо. А вот потомство, если оно появляется, охотно служит людям.
Мария показала мне, как убираться в загонах, где лежит корм, что можно делать, а чего точно нельзя. Мурзик таскался за ней следом, выклянчивая себе то кусок колбасы, то морковку. Мария с собой имела просто невероятные запасы лакомств. Остальным животным и птицам тоже было припасено доброе слово и вкусняшка.
— У тебя там портал в холодильник? — поразилась я, когда она выудила из кармана галифе очередное лакомство.
— Хо-хо, это правда! — улыбнулась она.
У меня голова шла кругом. Я даже впала в уныние, поняв, как мало знаю и как много мне предстоит изучить. Еще и артефакты эти, будь они неладны…
Следующая ночь, проведенная в кают-компании, прошла спокойно. Муса Ахмедович вылетел на Колибри в гарнизон Арзуна — города, в окрестностях которого располагалась почтовая станция, — и должен был вернуться на следующее утро. Поужинав пиццей, которую купила Мария, все завалились спать. Снарк снова ночевал в клетке, рядом с моим диванчиком: я угостила питомца куском пиццы и сунула ему кусок изоляции для развлечения. За ночь он сточил ее в крошку.
Потянулись дни учебы и ожидания ревизоров. По словам Мусы Ахмедовича, пожаловать они должны были не раньше, чем через десять дней. А может, и позднее. Муса все же приостановил работу и не выпускал людей в командировки под предлогом скорой московской проверки.
 
Мое обучение под руководством Марии и самого Мусы Ахмедовича было расписано, можно сказать, по минутам. Теперь к изучению Тетради мастеров и записей, которые я нашла в мастерской, прибавились занятия по управлению защитным браслетом и верховой езде. На второй день моих занятий адаптатор, выданный когда-то Мусой Ахмедовичем, сдох от перенапряжения. Камень просто треснул.
«Вот так же треснет твоя башка!» — пророчествовал внутренний Геннадий.
Но моей голове было все нипочём. Да, она иногда нещадно болела, кружилась, из нее вылетало то, что мне по сто раз на дню повторяли коллеги, но трескаться не собиралась. Муса Ахмедович, озабоченный пропажей Тимура, старался впихнуть в меня все знания в максимально короткие сроки. Поэтому теперь на моей руке висела целая связка серых, будто пыльных бусин — кристаллов-адаптаторов.
— Сведешь с ума девчонку! — неодобрительно косилась на них Мария.
— Она справится, — сурово отрезал Муса. — Сейчас не до жалости. Придется попотеть ради того, чтобы выжить.
— Да чего ты боишься? Кто нас тронет?
— Все эти сокращения штатов, бюрократия и пропажи отдельных сотрудников — не просто так.
— Подожди, еще кто-то пропал? — насторожилась Мария.
— Я обзвонил коллег: еще один человек не вышел на связь с территории Империи. В Самаре. У остальных все в порядке.
После этого оба взялись за мое обучение с еще большим энтузиазмом. И если изучение Тетради, ковыряние в различных схемах, приборах и запчастях давалось мне без труда, то верховая езда стала настоящим испытанием.
— Верховая езда — это взаимодействие человека и животного! И человек в этом тандеме — лидер! А ты что делаешь? Ты боишься подойти к маленькой ящерке! — вещала Мария, помогая мне устанавливать седло Мурзика.
Тот довольно хрустел сырым яйцом, которым я его угостила, чтобы умилостивить. «Маленькая ящерка» без жалости выкидывала меня из седла, довольно похрюкивая и насмешливо тараща оранжевые глаза. Вот и сейчас Мурзик то надувал живот, то с шумом выдыхал, заставляя подпругу провисать.
— Не шали, — строго сказала Мария, и Мурзик наконец подчинился. — С ним надо как с лошадью. Подходим слева, говорим твердым голосом. Не срывайся на писк, будь уверенной!
Седловка лошади давалась трудно: я долго не могла запомнить что за чем следует.
— Сначала вальтрап, — повторяла мне Мария. — Помнишь, для чего он?
— Зачем такая сложная конструкция? Повредить спину Мурзику нашим весом невозможно. Или это для того, чтобы он не вспотел? Смешно, он же ящерица с толстой шкурой…
— Я тебе уже два раза объясняла: чтобы седло не скользило. Видишь эти крючья на вальтрапе? Они для того, чтобы цепляться сильнее к спине ящерицы, а то слетишь к хренам собачьим! У нас тут все немного по-иному устроено, не так, как при работе с лошадьми, — сердилась Мария и жалобно обращалась к обитателям конюшни: — Ну вот за что? За что мне эта девчонка в ученицы?
Животные отзывались понимающим хрюканьем, рычанием и квохтаньем. И только Спотыкач возмущенно шипел из сумки.
— Почему нельзя сразу седло крепить? — мрачно бурчала я снарку.
— Потому что! — подавала голос Мария. — Здесь все проверено опытом и падениями! Вот станешь великой наездницей — изобретешь что-то новое.
— Вот уж вряд ли, — вздыхала я и снова седлала Мурзика.
К высокому седлу с ремнями по бокам, которыми пристегивался наездник на случай, если Мурзик побежит по стене или резко прыгнет, могли также крепиться сумки и другие вещи.
— Теперь уздечка, — подсказывала мне Мария.
Она сама подтягивала ее и защелкивала капсюли:
— Аккуратно с гребнем, там много нервных окончаний.
Седлать я в конце-концов научилась: тут главное было запомнить последовательность укладки всех слоев и не дать Мурзику обмануть себя. А вот с самой ездой было сложнее. Посадку я преодолела довольно легко: главное — приспустить стремя на нужную мне высоту. Но хитрец Мурзик любил в этот ответственный момент дернуться вперед. Я падала на пол прямо в солому под его довольное хрюкание и воинственное шипение снарка.