Пеликан. Месть замка Ратлин

– Вам нехорошо, мастер Готье? – обеспокоилась Рейчел.
– У меня глаза разбегаются от великодушия и щедрости хозяйки, – молвил Рене и мило улыбнулся.
Сын Макдонеллов не изменял своему обету и не притрагивался к пище.
– Вам стоит благодарить и дорогого мастера Уолша, – хозяйка замка плавно повела рукой. – Лорды рассказали мне, что он крайне азартный охотник.
Эти слова очевидно польстили Финтану.
– Я был удивлен, что мастер Готье был столь занят, что не пошел с нами, – довольно заулыбался Макдонелл. – Охота – поистине великое ремесло, и его темное могущество позволяет мне чувствовать себя живым.
– Какое же могущество в том, чтобы убить зверушку в пять раз меньше тебя самого? – Граф Готье приподнял светлые брови.
– То, что прикасаюсь к законам иного порядка, – ответил Финтан. – Смерть – могущественна, и если я могу призвать ее с помощью огненной вспышки пороха и кусочка металла, я прикасаюсь к этому могуществу.
– Это темное причастие, – укоризненно ответил Рене. – Человек не способен призвать смерть, как бы он того ни хотел. Это похоже на выпущенного на волю дикого зверя, над которым никакая человеческая воля не властна. Вы не призываете смерть, вы прислуживаете ей, обманываясь каким-то могуществом, которого якобы касаетесь.
– В самом деле, вы так красиво и ладно говорите, что мне просто нечего добавить, – Финтан поднял руки, как будто сдается.
Судя по мягким улыбкам дам за столом, победа графа Готье не осталась незамеченной.
– Не доставите ли нам удовольствие, расскажите побольше, скажем, – Рыжий Лис чуть помолчал и, вспоминая, что же именно больше всего задело его из речи графа, потер висок, – скажем, о темном причастии?
– Вы первый заговорили о темном могуществе, – сухо отрезал Рене.
– Это же… это же что-то из запретных книг? – с живым волнением полушепотом спросила Рейчел.
Граф Готье был в замешательстве, чем воспользовался Рыжий Лис.
– Запретные знания, которые не берет огонь, – протянул Финтан. – Пламя сожрет страницы телячьего пергамента, но не знание, не символы. Даже не хочется вспоминать, сидя тут, за столом, каким страшным гонениям подвергаются чернокнижники.
– Не ожидала от вас такого сочувствия к еретикам, – Рейчел настороженно принимала милосердие в словах мастера Уолша.
– Сочувствие? – удивленно спрашивал Финтан. – Вы, наверное, меня не так поняли. Я был свидетелем зверств, от вида которых люди теряют рассудок. И как бы ни было это чудовищно, немало жестокости вполне справедливо настигает тех, кто это заслужил.
– А я уже боялась, что мастера Уолша подменили, и вечер пройдет без вашего кровожадного красноречия, – усмехнулась Рейчел.
Финтан бросил короткий взгляд на Рене.
– В конце концов, – продолжал Рыжий Лис, – не всякое милосердие я могу явить миру. Сознайся я прямо, что сочувствую колдунам, алхимикам, язычникам или прочему мятежному сброду, я бы поставил вас всех в неприятное положение. Подобного рода милосердие – измена короне, и вы должны сделаться либо соучастниками, либо моими палачами.
– Вы сегодня такой живой и общительный, мастер Уолш, – заметила Мэрри.
– Я же сказал – охота пробудила во мне жизнь, – Рыжий Лис довольно прищурился, сам удивляясь подъему духа и приливу сил в этот вечер.
– Тогда вам стоит почаще охотиться, – посоветовала госпожа Дрейк.
– Когда мы вернемся во Францию, для мастера Уолша будет настоящее раздолье, – сказал Рене.
– Конечно, – согласно кивнул Финтан, – есть славные охотничьи угодья. Жду не дождусь засесть в охотничьем домике. И не в тот гостевой особняк, где с полным комфортом и привычным уровнем роскоши могут заехать хоть особы королевской крови. Я говорю о землянках в глуши леса, окруженных могучими стволами, где корни тугими узлами сплелись меж собой. И там, в тенистых норах, полно самой разной дичи. Но, по правде сказать, найти себе цель можно даже на самом жалком, голом и пустынном клочке земли, было б желание.
– Госпожа Норрейс, могу вас попросить? – обратился граф, намеренно игнорируя взглядом Финтана.
 
– Да-да, ваша светлость? – оживилась Рейчел.
– Вы не могли бы сделать вид, что вам неприятно слышать разговоры об охоте, что они вас утомляют? Госпожа Дрейк не посмеет вам отказать, – попросил Рене, вызвав у всех за столом улыбку.
– По правде сказать, ваша светлость, я не могу обманывать добрую госпожу, даже в шутку, – поджав губы, ответила Рейчел. – И право, мастер Уолш немало забавляет меня своими жутковатыми рассказами, и это помогает мне не думать о «Пеликане».
– Может, я тогда попробую вас развлечь чем-то другим? – предложил Рене.
– Ничто так не развлекает, как жестокость и ее самое яркое проявление – смерть, – пожав плечами, пробормотал Рыжий Лис. – Не делайте такой вид! Представьте площадь, где в одном конце стоит проповедник с мудростью Соломона и красноречием Иоанна Златоуста, а напротив – уродливый горбун-палач рубит какого-то невезучего вора. И как вы думаете, где соберется народу больше?
– Вы очень смело пользуетесь вседозволенностью, которая вам досталась в силу вашего происхождения, – сказала госпожа Дрейк.
Ее строгий голос осадил Рыжего Лиса – зеленые глаза поумерили азарт и настороженно выглядывали исподлобья.
– Я предпочту проповедника мяснику, – продолжила она. – Прошу, граф, продолжайте.
– Благодарю, госпожа Дрейк, – коротко кивнул Рене. – Хотя мне и придется говорить о смерти, но не о жестокости.
Мэрри согласно кивнула.
– И о пеликане, – продолжил граф.
Два взгляда разом оживились и уставились на Рене – взволнованный открытый взгляд Рейчел и пристальный взор Рыжего Лиса.
– Я помню, как впервые увидел птицу, – граф мягко улыбнулся. – Это было в порту, со мной был мой добрый покровитель, пусть Господь смилуется над его душой. Меня так забавляла походка пеликанов, и этот нелепый клюв… а потом я увидел рисунок, где белоснежная птица вспарывает грудь, и капли крови льются вниз, к разинутым ртам птенцов.
– Вы обещали говорить о смерти, но не о жестокости, – напомнил Финтан.
– Для жестокости, как я ее понимаю, нужен злой умысел, – ответил Рене с явным раздражением в голосе от того, что его перебили.
– То есть, – уточнил Финтан, – проливать кровь во имя защиты близких – не жестокость?
– Если тобой движет лишь это – то нет, – ответил Рене. – Но если это вызвано исступленным отчаянием – это жестокость в чистом виде.
– Жажда крови часто соседствует с желанием защитить своих птенцов, – протянул Рыжий Лис.
– Если опасность миновала, стихнет и жажда крови, – молвил граф.
Макдонелл пожал плечами и перевел взгляд на стену.
– На меня этот рисунок произвел неизгладимое впечатление, – вздохнул Рене, собираясь вновь с мыслями. – Я обратился к своему доброму покровителю, чтобы он разгадал мне этот рисунок. И он мне сказал, что это какой-то монах так изобразил – вы не поверите, кого! Самого Спасителя!
– Неуклюжий пеликан, клюющий себя? – усмехнулся Финтан. – Мне одному это кажется похожим на богохульство?
– Очень похоже на это, – просто ответила Рейчел. – Продолжайте, граф!
– Собственно, мне больше нечего добавить, – скромно признался Рене. – Разве что в разных выражениях описать то чувство, когда отходишь назад, разглядывая мозаику, сложенную из крупных кусочков. Каждый раз, когда мы были в порту, я внимательно наблюдал за этими птицами, а особенно – за их гнездами. Я видел, как пеликан отрыгивает рыбу, чтобы накормить потомство. И до разговора с мастером Эссексом я бы, как вы, госпожа Норрейс, брезгливо поморщился и отвел бы взгляд, но в тот миг я стоял, зачарованный, не в силах сдвинуться с места. Я представлял себя монахом глубокой древности, которые, подобно апостолам, ловили рыбу, однажды загляделись на пеликанов и увидели в нем образ Спасителя.
– Одиночество и лишения научат и не такое видеть, – вздохнул Финтан. – Человек всегда будет прятаться от ужасов, которые нас окружают, ставя между собой и бурлящим миром символы.