Пеликан. Месть замка Ратлин

Наконец чутье подсказало девушке обернуться.
– Мой господин! – улыбнулась она, откладывая поднос на длинный ящик с плоской поцарапанной крышкой.
– Милая моя красавица! – радостно улыбнулся генерал в ответ. – Любуешься на себя, одетая в это расшитое платьице? Дай-ка на тебя посмотреть! Какая славная, как тебе к лицу эти наряды!
– Я не научена красивым словам, – извиняясь, она потупила взгляд. – И мне так жаль, что я не могу подобрать ничего поэтичного или складного… но, мой добрый господин, прошу, примите от всего сердца низкий поклон за ваше милосердие к нам, оборванцам!
– Ну-ну! – шуточно упрекнул ее Джон, пригрозив пальцем. – Пора принижений для тебя миновала. Не говори так, а лучше гордо подними голову и научись глядеть сверху вниз, даже если собеседник выше тебя. Вот-вот, чуть откинь свою прелестную голову назад и выглядывай из-под ресниц! Смотри на них как госпожа. Поупражняйся в этом в следующий раз вместо бесполезных кривляний!
– Вы все видели?.. – пряча лицо в руки, смутилась Рейчел.
– Все будет у нас славно, моя красавица! – добродушно улыбнулся генерал и похлопал дочь по плечу. – Не забывай о гордости. Выше голову!
Смущение никуда не исчезло с лица, но вместе с неловкой застенчивостью на лице заиграла и беззаботная детская, добрая улыбка. Она сложила руки и, прижав их к сердцу, низко поклонилась генералу. Застенчивость взяла верх, и она, пряча взгляд, поспешила сбежать прочь, как юркий мышонок, унося с собой маленький секрет. Рейчел оставила генерала наедине со своими мыслями о дурной дочурке с порванным ртом, и он даже не догадывался, о чем грезила она, глядясь в поднос. Этот секрет она унесла с собой, храня в сердце греющие душу образы. Это были давние грезы о серебряном блюде, о палаче, который приносит его своей госпоже, об отрубленной голове врага с бледными губами и закатившимися желтыми глазами. Вот о чем думала Рейчел Норрейс, искажая лицо ужимками и гримасами, вот о чем она не смела обмолвиться даже со своим братом, с которым у них одна душа на двоих.
Откуда в сердце закралась эта злоба – Рейчел сама ужасалась, когда вопрос звучал в ее голове. Но страх этот не был сильнее ненависти, которую она растила всю свою жизнь. Любить отца, которого у тебя никогда не было, любить тот образ, который любящая мать передавала, как заветное сокровище – не такое уж и чудо. Что тут сложного? Сложно любить отца, который сидит за одним столом и называет красавицей. Генерал, покоряющий далекие земли и могучие замки, он не мог спасти своих детей? Мог. Он сейчас это сделал. Но можно ли назвать это помощью? Нет, у Джонни с генералом был уговор.
И откуда тут взяться любви? Она прорастет через годы унижений? Когда израненное сердце, закрывшееся от всего мира, грязного, пьяного и жестокого, когда это сердце должно смягчиться? От христианской беззаветной радости за отца, который все это время и пальцем не шевельнул, чтобы найти их? А ведь генералу и впрямь хватило бы знака, полунамека. Но его не было. Что ж, если генерал решил, что ему больше по сердцу уговор, а не семья, пусть так.
Между добрым известием, встречей генерала с дочкой в буфете и прибытием близнецов в Плимут не приключилось ничего примечательного. Генерал Норрейс горячо распрощался с бастардами, расцеловал обоих в щеки и от всей души пожелал удачи в нелегком деле. Так же не преминул напомнить о своих наставлениях. Дрейк старался пропустить мимо ушей эти прощания, желая поскорее прибыть в Плимут.
В крепости всех троих встретила госпожа Дрейк. Стоило переступить порог замка, жаркий аромат радушного угощения защекотал ноздри. Близнецы оживились, как оживает тот, кто привык жить впроголодь, но старались не подать виду. Никто не забывал, что этот дом распахнул свои двери не для того, чтобы дарить любовь, но для того, чтобы бастарды заслужили свои права на имя, уважение, гордость и, может, на любовь.
Джонни старался поладить с капитаном. Даже самому предвзятому холодному учителю было бы сложно не отметить прилежание бастарда. О каких-то выдающихся успехах говорить было рано. Корабельная навигация, астрономия и испанский язык, может, дались бы проще, не навались они все скопом. Конечно, было и незримое и, несомненно, гнетущее бремя. Джонни боялся провала, боялся опозорить еще не завоеванное имя Норрейса.
 
Рейчел приходилось ничуть не легче. Хоть она и сменила грязное рубище на красивое платье, первое и, пожалуй, единственное, что она могла делать, – помочь прислуге в уборке.
Оба близнеца мучились тревогой, но разной. Если Джонни содрогался от мысли о предстоящем деле, то Рейчел размышляла об избавлении от страшного бремени. Собрав волю в кулак, сестра заглядывала брату в глаза и вот-вот смогла бы отговорить его, предложить бежать, и каждый раз не решалась. Ее сердце чувствовало сердце Джонни как свое собственное, его откровения были ее откровениями. Джонни хотел быть достойным имени Норрейс не в глазах генерала, а в своих собственных. Он предпочтет смерть, нежели отступить.
Пока что было время. Да, оно утекало сквозь пальцы. Время от времени Рейчел бросала взгляд на пристань или, проходя мимо ворот, слышала, как приближается шум какого-то великого дела. Волны криков и брани, рев пил и треск дерева под топорами, все это накатывало с порывами переменчивого ветра.
Тяжелые мысли завладели разумом Рейчел, но случайный взгляд помог ей вырваться. На нее смотрели черные глаза из-под ресниц. На ум сразу пришли слова генерала, слова о гордости, о настоящем взгляде госпожи. У Рейчел не оставалось сомнений – на нее с полотна в полумраке взирала госпожа. Плечи расправились сами собой. Как будто незримый кукловод потянул за невидимую нить, и макушка подтянулась вверх. Рейчел была очарована восточной царевной на полотне, и ничто не могло ее отпугнуть – ни окровавленный меч палача, стоявший подле красавицы, ни блюдо с отрубленной головой, преподносимое госпоже.
– Нравится живопись? – раздался голос, и Рейчел вздрогнула.
– Госпожа Дрейк! – поклонилась она.
Мэрри сдержанно улыбнулась и кивнула.
– Бесподобная картина, – кивнула юная Норрейс.
– Быть может, вы даже знаете, кто это с туманным лукавством смотрит на нас с полотна? – осведомилась хозяйка замка.
– Увы, ни малейшего понятия… Право, моя добрая госпожа, я обещаю наверстать все упущенное, – кротко ответила Рейчел.
– Ты читала Святое Писание, дитя? – спросила Мэрри.
Рейчел поджала губу и неуверенно кивнула.
– Имя Юдифь тебе говорит о чем-то? – Госпожа Дрейк решила не смущать юную воспитанницу и отвела взгляд, принявшись разглядывать полотно.
– Юдифь? Припоминаю, что она обезглавила… не припомню имени, госпожа Дрейк, – цокнула Рейчел и растерянно спрятала глаза. – Будет ли моя госпожа так добра ко мне, чтобы напомнить?
– Войска Олоферна вторглись в Ездрелонскую долину и осадили родину прекрасной Юдифь, – рассказывала Мэрри безо всякой тени надменности или высокомерия, скорее с материнской заботой. – Юдифь, заручившись помощью верной служанки, надела свой самый прекрасный наряд, уподобившись во всем блеске и великолепии истинной царевне. Так, окутанная шелками, она вошла в шатер Олоферна, когда тот был опьянен не только победой, но и крепким вином. Его окутал крепкий сон, и тогда прекрасная Юдифь отсекла ему голову.
– Как вы прекрасно запомнили все, госпожа! – сказала Рейчел, взглянув на полотно уже иными глазами.
– И если ты внимательно слушала, то ты поняла, что на этой картине вовсе не Юдифь, – Мэрри поглядела на Рейчел, как на ученицу во время экзамена.
Отвечающая же замялась. Со стороны могло казаться, что попросту от незнания забегали голубые глаза в поисках подсказки. Но проницательность госпожи Дрейк настойчиво шептала: юная Рейчел мечется – время ли открывать свои карты?
– Прекрасная царевна и прислуга, подающая ей… – как бы размышляла вслух Рейчел. – Кто же тогда, если не Юдифь? Ведь на полотне столь много схожего с вашим рассказом! Ну разве что вместо служанки ей прислуживает мужчина.