Я буду держать тебя (СИ)
А теперь, делая это быстро и жёстко, он просто… это как принять обезбол, который быстро действует. Ему надо. Сейчас. Очень надо. Срать на то, что быть может Ада не кончит, срать, что он будет грубым мудаком, но она въелась, сучка такая, цепанула, дёрнула и вывернула его с корнями. И как ему теперь?
Он так не умел. Он такого не знал. Он охуевал от того, что происходило с ним, когда она была рядом.
И, чтоб ему, Денис почувствовал, что Ада сейчас кончит вместе с ним, несмотря на то, что он трахал откровенно жёстко, быстро и грязно. Она заскулила, когда он начал кончать, вцепилась грязными руками в столешницу, а Ден понимал, что ему особенно в кайф, что утащить может за собой. Поэтому стопорнулся, развернул, давая ей обнять себя ногами и дотащил следом, всего в несколько толчков.
Очуменно. Просто отвал башки.
— Можно спрошу, – едва успокаивая дыхалку, втянул запах у её уха. И Ада промычала что-то согласное, приходя в себя мягко и возбуждающе его снова. — Почему ты… – Ден запнулся на мысли, но он уже хотел спросить раньше, просто не получалось.
— Что? – выдохнула Ада, кажется испугавшись.
Вот он дебил?
— Ты же… – сглотнул, — как у тебя получается не царапаться? – и вот она даже сейчас пусть и держалась за него, но только предплечьями, а пальцы, ладони – они же в рыбе и она так и не притронулась к Сорокину.
Ведь точно.
Боялась испачкать?
А в другие разы – оставить следы.
Денис понял, что ему не нравится, что он хотел бы, чтобы Ада отпустила контроль, несмотря на то, что она точно кончила, точно, но всё равно не так, как он, чтобы до искр в глазах и потерять себя в пространстве. А у него с ней именно так было – чудесатая штука.
— Тебе же больно будет, – всмотрелась в него Ада.
— Ага, – и пришибла его в очередной раз, — и не испачкать меня?
— Конечно, сырая рыба не очень пахнет.
— Как есть норм, а как нюхать…
— Денис, – рассмеялась Ада.
И его тащило от того, как она произносила его имя, и как смеялась.
Дикая хня.
— Мне нравится, когда ты не думаешь, глупая, понимаешь? Нах нужен секс, если в него надо думать?
Ада замерла, всмотрелась в его лицо.
Она просто не умела иначе. Не умела и всё. Она кончила и понимала, что не знает, что ей в Денисе хватало, а в Паше не хватало. И нет, она с мужем тоже кончала, но – Денис же сейчас её развернул к себе, потому что почувствовал, что она может не кончить, а ему было важно.
Только Сорокин не стал ждать ответов – ему не надо.
— Что нужно ещё сделать? – переключился на приготовление еды.
Ада ещё какое-то время давала ему распоряжения.
А Денис не знал чего ему надо больше – еды или затащить уже её в спальню и закончить начатое. Правда наблюдать Аделаиду на кухне тоже было в кайф и помогать… и вообще – она рядом и охеренно! Хорошо. Прям зашибись как!
— Ты сбиваешь себе режим, – заметила Ада, когда он добрался до неё уже, наконец, утаскивая в комнату в этой её шёлковой ночнушке.
— Что? Пофиг, нет у меня никакого режима, пары часов сна достаточно, – отмахнулся Денис, целуя её и снова возбуждаясь.
Что с ней вообще такое? Просто… да и пох, какая разница?
Уже после, Ада лежала на нём, он кайфовал, просто перебирая её волосы.
— Что это? – спросила она, когда изучала его руку с этой странной раной на ладони.
— Хер знает, – отмахнулся Сорокин. — Засадил где-то, не помню.
— Оу, – переместилась Ада, чтобы видеть его лицо, — это я. Точнее он, – она показала на свой крестик.
— Чё? – Денис примерил к руке украшение и реально – оно.
Крестик был простой, просто две полоски накрест, но с острыми уголками.
— Прости… – смутилась Аделаида.
— Не, – Сорокин понял, что это он вчера, когда за шею её схватил, а крестик впился в ладонь видимо, вот и следы. — Так мне и надо, это же я вчера…
Он слегка нахмурился, изучая короткую цепочку и крестик на ней. Других украшений у Ады не было.
— Он необычный.
— Мама была католичкой, – улыбнулась Ида, на недоумении Сорокина. — Поэтому он такой простой. Просто крест без Иисуса, без всего. Мне было пять, когда она умерла. И это всё, что у меня есть от неё.
Что ему можно было сказать? Он просто обнял её, поцеловав в макушку.
И так хотелось большего.
Просто, чтобы у неё не болело, чтобы она не грустила. Но отчего-то ему отчаянно казалось, что там стена, что Денис уткнулся в неё лбом и… а ему надо, очень надо туда, за стену. Чтобы пустила.
Но он находится в этой точке сейчас. А ещё утром думал, что не сможет, что Ада не простит. И значит будет учится терпению.
Только есть ли у него время, чтобы потерпеть?
И как оказалось, реально нет, потому что Аделаида вздохнула и собралась от него свалить.
21
— Куда? – насилу удержался, чтобы не взреветь, не садануть по ней своим негодованием, этой неуверенностью, что она не пропадёт… да вот, твою мать, прямо сейчас? Какого хера?
— У меня там Вита, – а Аделаида точно поняла то, что он сдержался, попыталась не сжаться под напором, но всё же замерла.
— И? Она же не маленькая, – не понял Денис волнения женщины. — Что с ней там случится может?
— Просто, – она вздохнула, горестно так. Тяжело. — У неё была истерика, я переживаю за неё.
Сорокин закатил глаза.
— По поводу? Совесть замучила?
— Денис! – Ада возмутилась.
Она не хотела рассказывать, но с другой стороны… ведь Козырев тот парень, с которым дружил Сорокин? А ещё она вспомнила, что они видели эту чёртову маму Виталины и Денис очень нелестно о ней отозвался.
— Что? – он тем временем развёл руками.
— Она в отчаянии, – всмотрелась в него Ида. — Ей плохо.
— А Козырь счастлив? Ему хорошо?
— Ты не понимаешь…
— Не понимаю!
— Она… мы же, тогда её маму видели и ты сам сказал, что она отвратительная…
— И ещё тыщу раз скажу – сука у неё мать! – отрезал Денис. — Но и не знаю, чего Витка там рыдает, не очень интересно вообще, откровенно – срать! Страдания её мне параллельны. Когда она моего друга кинула – не страдала… а сейчас нашла силы послать свою ебанашку-мамашку, молодец! Орден получи! Но и грести опять, на Козыря залезая – сука, нах? Или, если он весь из себя добрый, то можно, как хочешь с ним? Да? Знаешь эту хуйню про реку, скорпиона и черепаху? Вот Вита этот ёбанный скорпион!
Сорокин злился и Аделаида видела это. Ей самой не было страшно, она не очень понимала почему так реагирует, непривычно для себя, но казалось, что он ей ничего не сделает. Может она и дура, но внутри уверенность в его сдержанности относительно её была какая-то титаническая.
Она прочувствовала его сожаление от того, как он повёл себя вчера. И конечно, здравомыслящая женщина, которой она себя в целом считала, увидев эту животную ярость и слыша предупреждения хорошего знакомого, которым являлся Саша, уже держала бы дистанцию. Основательную.
Только Аделаида отчего-то видела сейчас перед собой человека, который просто не умел иначе, но очень хотел бы поступить так. И ей хотелось, чтобы он научился.
Дура… полная. Да. Чеканулась она с этим засранцем!
— А если ей жаль, если она не виновата, – Денис на этих словах так глянул, жутко, — точнее, – попыталась найти слова оправдания для Виты, — я не знаю, я же только от неё слышала рассказ и… Денис, я никому не пожелаю пройти через то, через что она прошла.
Сорокин недовольно фыркнул.
— Я понимаю из её слов, что Николаю было тяжело…
— Тяжело? Ада, это не то слово… понимаешь? Когда тебя в мясорубке проворачивают, а единственный человек, который может поддержать, делает вид, что тебя не существует! Это как? Любила она его?
— Её мама просто не дала ей выбора…
Снова всё это закрутилось – болезненные откровения Виталины, которую изолировали, когда узнали, что Николая обвинили в изнасиловании фанатки. Обвинили в том, чего он не совершал, да только это уничтожило его карьеру талантливого и перспективного хоккеиста, которого ждали в НХЛ, которому пророчили будущее на вершине. А по итогу он оказался внизу, а Вита оказалась причастной к его падению, и не только, но и тому, что он не смог встать.